Лондон, поуис, крайстчерч 1852 год 21 глава

Гвинейра не сразу смогла поделиться долгожданной новостью с Джеймсом. Два дня она молчала и пыталась сохранить в памяти брошенные украдкой нежные взгляды МакКензи, словно самое дорогое сокровище. Никогда больше он не будет так таинственно подмигивать ей, проходя мимо. Никогда не прошепчет «Добрый день, мисс Гвин!» или «Разумеется, мисс Гвин!», встречаясь с ней на людях.

Никогда больше он не станет срывать с ее губ быстрый поцелуй, убедившись, что на них никто не смотрит, и никогда уже Гвин не придется упрекать его за этот ненужный риск.

Девушка откладывала момент, когда ей придется сказать Джеймсу правду, так долго, как только могла.

Но вскоре Гвин поняла, что тянуть дальше невозможно. Она как раз вернулась с конной прогулки, когда Джеймс кивнул ей и с улыбкой увлек в пустую конюшню. Он хотел поцеловать Гвинейру, но она высвободилась из его объятий.

— Не здесь, Джеймс…

— Тогда завтра, в кругу каменных воинов. Я выгоню туда овцематок. Если хочешь, ты можешь поехать со мной. Я уже сказал мистеру Джеральду, что мне может понадобиться Клео. — Джеймс заговорщически подмигнул Гвинейре. — И в этом есть доля правды. Мы оставим их с Даймоном присматривать за овцами, а сами немного «поиграем в дикарей».

— Мне жаль, Джеймс… — Гвин не знала, с чего начать. — Но это невозможно…

— Что невозможно? Почему? У тебя завтра не будет времени? К мистеру Джеральду приедет очередной гость? Но он ничего об этом не говорил…

Похоже, в последние месяцы Джеральд начинал чувствовать себя все более одиноко. Во всяком случае, он все чаще приглашал в Киворд-Стейшн гостей, как правило, торговцев шерстью или зажиточных колонистов, которых он мог целыми днями водить по своей процветающей ферме, а по вечерам щедро поить виски.

Гвинейра покачала головой.

— Нет, Джеймс, просто… Я беременна, — наконец-то сказала она.

— Ты беременна? Но ведь это же чудесно! — В порыве чувств Джеймс подхватил девушку на руки и вместе в ней закружился на месте. — О да, ты уже и поправиться успела! — поддразнил он Гвин. — Скоро я вас двоих и поднять-то не смогу.

Но, увидев, что она не улыбается, Джеймс моментально посерьезнел.

— Что такое, Гвин? Ты что, совсем не рада?

— Конечно же, я рада, — сказала Гвинейра и покраснела. — Но в то же время мне немного жаль. Было так хорошо… делать это с тобой.

Джеймс рассмеялся.

— Значит, мы можем продолжать делать это дальше, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать ее, но Гвинейра резко отвернулась.

— Дело не в удовольствии! — с жаром произнесла она. — А в морали. Мы больше не имеем права продолжать.

Гвинейра посмотрела на Джеймса. Ее взгляд был полон печальной решимости.

— Гвин, я правильно тебя понимаю? — спросил уязвленный Джеймс. — Ты хочешь просто так закончить наши отношения, отбросить все, что было между нами? Я думал, ты меня любишь!

— О любви здесь и речи быть не может, — тихо промолвила Гвинейра. — Я замужем, Джеймс. Я не имею права любить другого мужчину. И мы ведь с самого начала договорились, что ты лишь поможешь мне… осчастливить наш с Лукасом брак ребенком. — Гвин терпеть не могла подобных пафосных фраз, но не знала, как по-другому выразить свою мысль. И еще ей ни в коем случае не хотелось расплакаться.

— Гвинейра, я люблю тебя с того мгновения, как ты впервые предстала перед моими глазами. Это просто… началось, как дождь или жаркий солнечный день. Это нельзя изменить.

— От дождя можно укрыться под навесом, — прошептала Гвинейра. — А от солнца — в тени. Я не могу прекратить дождь или жару, но это не значит, что мне нужно мокнуть или получать солнечные ожоги…

Джеймс притянул ее к себе.

— Гвинейра, ты ведь тоже любишь меня. Давай уедем куда-нибудь подальше и там начнем все с чистого листа…

— И куда же мы уедем, Джеймс? — с насмешкой спросила Гвин, чтобы скрыть свое отчаяние. — На какой ферме ты собираешься работать, когда станет известно, что ты сбежал из Киворд-Стейшн с женой Лукаса Уордена? Весь Южный остров знает Уорденов. Думаешь, Джеральд оставит это просто так?

— Ты замужем за Джеральдом или за Лукасом? А впрочем, неважно, ни у того, ни у другого против меня нет шансов! — сжав кулаки, прохрипел Джеймс.

— Ах, вот как? И ты собираешься с ними сражаться? Врукопашную или на пистолетной дуэли? А после? Мы сбежим в лес и будем питаться орехами и ягодами? — Гвинейра терпеть не могла ругаться с Джеймсом. Она бы хотела закончить все мирно, с прощальным поцелуем — горько-сладким и роковым, как роман Бельвер-Литтона.

— Но тебе ведь нравится простая жизнь на лоне природы. Или ты меня обманывала? Может быть, тебе больше по душе роскошь Киворд-Стейшн? Тебе, наверное, важно быть женой «овечьего барона», устраивать праздники, купаться в богатстве? — Джеймс старался показать свой гнев и насмешку, но в его голосе звучали скорее озлобленность и разочарование.

Гвинейра внезапно почувствовала себя очень уставшей.

— Джеймс, давай не будем ругаться. Ты же знаешь, что все это для меня не важно. Да, я жена «овечьего барона». Но будь я женой нищего, ничего бы не поменялось. Я дала обет верности и не хочу его нарушать.

— Ты уже нарушила его, когда разделила постель со мной! — вскипел Джеймс. — Ты уже изменила своему мужу!

Гвинейра отпрянула от него.

— Я никогда не делила с тобой постель, Джеймс МакКензи, — сказала она. — Я никогда не впускала тебя в свою спальню, это… это было… совсем не тем, что обычно называют изменой.

— А что же это было? Гвинейра, пожалуйста, не говори, что ты просто использовала меня, как животное.

Гвин больше всего на свете хотелось закончить этот разговор. Она больше не могла смотреть в умоляющие глаза МакКензи.

— Я ведь спросила тебя, Джеймс, — мягко произнесла она. — Ты согласился. Со всеми моими условиями. И речь здесь идет вовсе не о том, чего я хочу. А о том, что правильно. Я одна из Силкхэмов, Джеймс. Я не могу просто так сбежать от своих обязательств. Ты можешь понимать это или нет, но тут уже ничего не изменить. С этой минуты…

— Гвинейра? Что случилось? Разве ты не должна была прийти ко мне еще четверть часа назад?

Гвин и Джеймс отпрянули друг от друга, услышав голос появившегося в дверях конюшни Лукаса. Он редко приходил сюда, но вчера Гвин пообещала ему, что наконец-то начнет позировать для его картины. Собственно говоря, Гвин согласилась лишь потому, что ей стало жаль молодого супруга, когда Джеральд снова начал его распекать, тем более что она могла закончить все эти мучения одним словом. Однако Гвинейре не хотелось объявлять о своей беременности, не поговорив перед этим с Джеймсом.

Поэтому она нашла другой способ утешить Лукаса. К тому же следующие несколько месяцев у нее будет вдоволь свободного племени, чтобы часами неподвижно сидеть на стуле.

— Я иду, Лукас… У меня просто… возникло небольшое затруднение, но мистер МакКензи мне уже помог. Спасибо, мистер Джеймс.

Гвинейра надеялась, что ее волнение не слишком заметно. Но всяком случае, ей удалось сказать последнюю фразу совершенно спокойно, а затем почти непринужденно улыбнуться Джеймсу. Если бы только он мог держать свои чувства под контролем так же хорошо, как Гвин! Но, глядя на его искаженное мукой лицо, она чувствовала, что ее сердце разрывается от боли.

К счастью, Лукас ничего не заметил. Перед его глазами стоял лишь портрет жены, который он сейчас начнет писать с нее.

За ужином Гвинейра сообщила Лукасу и Джеральду о том, что беременна.

Джеральд Уорден был вне себя от счастья. Что касается Лукаса, то он выполнил свой долг джентльмена, заверив Гвинейру, что несказанно рад, и торжественно поцеловал ее в щеку. Спустя несколько дней из Крайстчерча пришло роскошное жемчужное колье, которое молодой человек вручил жене в знак уважения и признательности. Джеральд поехал в Холдон, чтобы отметить долгожданную новость о том, что он скоро станет дедушкой, и целую ночь угощал выпивкой всех посетителей паба — за исключением Говарда О’Кифа, который, к счастью, был достаточно трезв, чтобы сразу же уехать домой. От него Хелен и узнала о беременности подруги, открытое празднование которой показалось ей совсем неуместным.

— Думаешь, мне это нравится? — спросила Гвинейра, когда через два дня заехала к Хелен и выяснила, что она уже обо всем знает. — Но что тут поделаешь? Джеральд — полная противоположность Лукаса! Даже не верится, что он его родной отец… — Гвинейра запнулась.

— Главное, что они оба уверены в этом, — многозначительно улыбнулась Хелен.

Гвин улыбнулась в ответ.

— Как бы там ни было, я наконец-то беременна. Теперь ты должна во всех подробностях рассказать, что я должна чувствовать и как мне вести себя следующие несколько месяцев, чтобы все прошло правильно. А еще мне, наверное, нужно связать одежду для ребенка. Думаешь, этому можно научиться за девять месяцев?

Беременность Гвинейры протекала без каких-либо осложнений. Даже пресловутая утренняя тошнота первых трех месяцев почти не мучила ее. Кроме того, молодая женщина не принимала всерьез увещеваний матери, которая практически с первого дня замужества дочери умоляла ее «ради всего святого» прекратить ездить на лошади. Напротив, Гвин использовала каждый погожий день, чтобы навестить Хелен или миссис Кендлер и тем самым исключить возможность видеться с Джеймсом. Поначалу каждый брошенный им взгляд отдавался в сердце девушки тупой болью, и молодые люди старались по возможности не пересекаться. Когда же им приходилось встречаться, каждый из них отворачивался, чтобы не видеть глубокой грусти в глазах другого.

Таким образом, Гвин проводила много времени с Хелен и маленьким Рубеном, учась пеленать его и петь колыбельные, пока Хелен вязала для подруги детские вещички.

— Только не розовые! — с ужасом воскликнула Гвин, когда Хелен приступила к вязанию пестрых ползунков, чтобы использовать остатки ниток. — У меня же будет мальчик!

— Откуда ты знаешь? — спросила Хелен. — Девочка — это ведь тоже чудесно.

Гвинейра похолодела при мысли, что может не родить Джеральду долгожданного наследника. Сама она до этого почти никогда не думала о ребенке. И лишь теперь, заботясь о Рубене и наблюдая, что этот крошечный человечек уже имеет довольно четкие представления о том, чего он хочет и не хочет, Гвинейра поняла: она носит в себе не просто наследника Киворд-Стейшн. То, что росло в ее лоне, было маленьким существом со своей неповторимой индивидуальностью, которая, между прочим, вполне могла оказаться женской и которую Гвин уже сейчас обрекала на жизнь с ложью. Углубляясь в размышления об этом, она начинала испытывать угрызения совести по отношению к ребенку, который никогда не сможет узнать, кто его настоящий отец. Поэтому Гвин предпочитала не думать, а помогать Хелен справляться с ее бесконечными обязанностями по дому. К примеру, Гвинейра умела доить корову и помогала в школе для детей-маори. К слову, школа эта становилась все больше. Теперь Хелен учила два класса, и, к своему огромному удивлению, Гвин увидела в одном из них троих голышей, которые в остальное время плескались в озере у Киворд-Стейшн.

— Это сыновья вождя и его брата, — объяснила Хелен. — Их отцы хотят, чтобы они чему-нибудь научились, поэтому послали мальчиков пожить к родственникам в ближайшую деревню. Для детей это не так уж легко и требует определенных жертв. Когда они сильно скучают по родителям и друзьям, то отправляются домой — пешком! А вот этот малыш, например, постоянно скучает по дому.

Женщина показала на симпатичного мальчугана с курчавыми черными волосами.

Гвинейра вспомнила замечание Джеймса о том, что слишком умные дети аборигенов могут представлять серьезную опасность для белых.

Хелен на это лишь пожала плечами.

— Если я не научу их, это сделает кто-то другой. Возможно, не этих мальчишек, но их будущих детей точно. Нельзя же постоянно отказывать этим людям в образовании!

— Ну-ну, не заводись, — попыталась унять подругу Гвин. — Я последняя, кто мешает тебе в этом. Просто будет не очень хорошо, если между нами и маори начнется война.

— Глупости. Маори — очень мирный народ, — отмахнулась Хелен. — Они просто хотят научиться чему-то от нас. Думаю, они поняли, что достижения цивилизации значительно облегчают жизнь. Кроме того, отношения с местным населением не совсем такие, как в остальных колониях. Маори не коренные жители Новой Зеландии. Они переселились сюда, как и мы.

— Серьезно? — удивилась Гвинейра. Об этом она никогда не слышала.

— Да. Разумеется, они сделали это намного раньше, чем мы, — сказала Хелен. — Но не в доисторические времена. Насколько я поняла, маори приплыли сюда в начале четырнадцатого века. На семи двойных каноэ — это они знают точно. Каждая из семей может отследить свой род вплоть до предков, сидевших в одной из этих лодок.

Хелен уже неплохо освоила язык маори и понимала почти все, что рассказывала ей Матахоруа.

— Значит, им эта земля, по сути, тоже не принадлежит? — с надеждой спросила Гвин.

Хелен закатила глаза.

— Если дело дойдет до стычек, обе стороны будут настаивать на своих правах первооткрывателей. Но будем надеяться, что наши народы достигнут мирного соглашения. Так, а сейчас я займусь с ними арифметикой — независимо от того, нравится это моему мужу и твоему мистеру Джеральду или нет.

Не считая размолвки между Гвинейрой и Джеймсом, обстановка в Киворд-Стейшн была довольно спокойной. Мысли о будущем наследнике окрыляли Джеральда. Он начал еще усерднее заботиться о ферме и продавать больше племенных овец другим заводчикам, тем самым зарабатывая неплохие деньги. Джеймс использовал необходимость отгонять овец новым владельцам как повод на несколько дней покинуть Киворд-Стейшн. Кроме этого, Джеральд приказал работникам начать раскорчевывать новые участки, чтобы еще больше увеличить площадь пастбищ. А чтобы выяснить, какие реки годятся для лесосплава и где имеется хорошая древесина, отцу помог Лукас. Разумеется, молодой человек сетовал на уничтожение лесов, но делал это не слишком рьяно — в конце концов, он был рад, что насмешки Джеральда над ним закончились. О том, каким чудом Гвинейра забеременела, Лукас никогда не спрашивал ее. Вероятно, он надеялся на счастливое стечение обстоятельств или просто не хотел об этом думать. Молодые супруги не так уж часто оставались одни, чтобы можно было завести разговор на столь щекотливую тему. Лукас прекратил свои ночные посещения, как только Гвинейра сообщила о том, что ждет ребенка. Значит, эти «попытки» никогда не приносили ему настоящего удовольствия, решила Гвин. Зато Лукас искренне наслаждался написанием портрета своей прекрасной супруги. Гвинейра послушно позировала ему, и даже Джеральд не имел ничего против этой затеи. Как мать будущего наследника Уорденов, Гвинейра заслужила право на то, чтобы ее портрет занял свое почетное место рядом с портретом его покойной жены Барбары.

Готовая картина, написанная маслом, всем очень понравилась. Сам Лукас, как всегда, был не очень доволен своим творением. Молодой человек считал, что не до конца передал «загадочное выражение лица» Гвинейры, да и направление света ему казалось не оптимальным. А вот гости засыпали картину комплиментами. Лорд Брэнниган даже попросил Лукаса написать портрет его жены. Гвинейра узнала, что в Англии ему за это пришлось бы выложить кругленькую сумму, но Лукас, разумеется, считал, что, как джентльмен, он не вправе брать за свою работу даже пенни, если он делал ее для соседа или друга.

Гвин искренне не понимала, чем продажа картины отличается от продажи лошади или овцы, но не стала спорить с мужем и с облегчением отметила, что Джеральд в кои-то веки тоже не упрекал Лукаса за отсутствие у него деловой хватки. Более того, он, кажется, впервые был горд за сына. В доме Уорденов царила атмосфера тепла и гармонии.

Чем меньше времени оставалось до родов, тем больше Джеральд хлопотал о враче для Гвин. Однако все старания «овечьего барона» были напрасными, поскольку Крайстчерч не мог на несколько недель остаться без единственного врача. Гвин не слишком переживала по этому поводу. После того, как ей довелось увидеть Матахоруа за работой, она была готова в любой момент довериться повитухе-маори. Но Джеральду это казалось неприемлемым, а позиция Лукаса была еще более категоричной.

— Я не допущу, чтобы ты оказалась в руках какой-то дикарки! Ты леди и нуждаешься в надлежащем обращении. Кроме того, это слишком опасно. Твои роды должны проходить в Крайстчерче.

Это заявление возмутило Джеральда. Будущий хозяин Киворд-Стейшн, объяснил он, должен появиться на свет в стенах своего особняка и никак иначе!

В конце концов Гвинейра решила поделиться этой проблемой с миссис Кендлер, хоть и опасалась, что та в ответ предложит ей помощь Дороти. Жена торговца так и сделала, но вместе с тем предложила еще лучшее решение.

— У нашей местной повитухи есть дочь, которая часто принимает роды вместе с ней. Насколько я знаю, она уже и сама помогала женщинам разрешиться от бремени. Просто спросите, готова ли она на пару дней переехать в Киворд-Стейшн.

Франсин Хейворд, дочь повитухи, оказалась жизнерадостной двадцатилетней девушкой. У нее были густые светлые волосы, круглое улыбчивое лицо, вздернутый нос и глаза редкого светло-зеленого оттенка. Гвинейра и Франсин быстро нашли общий язык. Они были примерно одного возраста, и уже после второй чашки чая Франсин призналась, что тайно влюблена в старшего сына Кендлеров, а Гвинейра рассказала ей, как, будучи девочкой, бредила ковбоями и индейцами.

— В одном из романов женщина рожает ребенка, в то время как краснокожие окружают дом! А они с мужем и дочерью там совершенно одни…

— Ну, мне это не кажется таким уж романтичным, — призналась Франсин. — Для меня такая ситуация была бы настоящим кошмаром. Представь, что твой муж мечется от окна к кровати, попеременно выкрикивая: «Тужься, любимая!» и «Я прикончу тебя, проклятый краснокожий!»

Гвинейра захихикала. •

— Моему мужу и в голову не пришло бы употреблять такие выражения в присутствии леди. Скорее он сказал бы: «Прости, любовь моя, я на минуточку отлучусь, чтобы устранить еще одного из этих дикарей».

Франсин взорвалась смехом.

Поскольку ее мать тоже не имела ничего против предложения Гвин, девушка в тот же вечер поехала с Гвинейрой в Киворд-Стейшн. Она свободно и без страха сидела на голой спине лошади, пропустила мимо ушей восклицание Лукаса: «Зачем же так рисковать! Мы могли бы забрать юную барышню завтра!» — и с распихнутыми от удивления глазами ступила на порог роскошной гостевой спальни. С этого дня Франсин наслаждалась тем, что от нее не требовалось ничего, кроме как составлять компанию Гвин вплоть до рождения «наследного принца». При этом девушка охотно украшала уже готовые вязаные вещи, вышивая на них маленькие золотые короны.

— Ты ведь из аристократов, — заявила она, когда Гвинейра сказала, что считает это неуместным. — Значит, твой ребенок обязательно будет в бесконечном списке наследников британского трона!

Гвинейра надеялась, что Джеральд этого не слышал. Она знала, что ради внука гордый дедушка вполне способен посягнуть на жизнь королевы и ее наследников. Однако пока что Джеральд ограничился лишь тем, что включил изображение короны в клеймо Киворд-Стейшн. Недавно он купил несколько коров и теперь нуждался в официально зарегистрированном знаке для своей фермы. Лукас по настоянию отца нарисовал герб Киворд-Стейшн, объединяющий корону Гвинейры и щит, который отсылал к имени Уорден — «защитник».

Франсин постоянно шутила и пребывала в отличном расположении духа. Ее присутствие пошло Гвинейре на пользу: у будущей молодой мамы не возникало страха перед родами. Однако вместо этого Гвин начала испытывать приступы ревности — Франсин уже совершенно забыла о юном Кендлере и с утра до вечера бредила Джеймсом МакКензи.

— Он интересуется мной, я уверена! — взволнованно рассказывала юная гостья. — Каждый раз, увидев меня, он начинает задавать вопросы. О моей работе и о том, как ты себя чувствуешь. Такой милый! И видно, что старается говорить о том, что мне интересно. Иначе зачем бы он стал спрашивать, когда ты разрешишься от бремени!

У Гвинейры на этот счет были свои соображения, и она считала, что со стороны Джеймса было довольно рискованно так неприкрыто выказывать свой интерес. С другой стороны, она очень скучала по нему и его близости, которая могла бы хоть как-то ее утешить. Гвин хотелось, чтобы Джеймс мог положить руку ей на живот и разделить с ней радость первых движений, которые ребенок совершал в ее теле. Каждый раз, когда малыш толкался, молодая женщина вспоминала о том, с каким счастливым лицом Джеймс смотрел на новорожденного Рубена, и об их разговоре в конюшне, который произошел незадолго до того, как должна была ожеребиться Игрэн.

— Вы чувствуете жеребенка, мисс Гвин? — с сияющей улыбкой спросил МакКензи. — Он двигается. Поговорите с ним сейчас, мисс Гвин. Тогда, появившись на свет, он уже будет знать ваш голос.

Теперь Гвинейра говорила со своим ребенком, комната которого была уже полностью готова. Рядом с кроватью Гвин стояла колыбель — чудо из голубого и золотисто-желтого шелка, которое под руководством Лукаса соорудила Кири. И даже имя для малыша уже выбрали: Пол Джеральд Теренс Уорден. Пол — в честь отца Джеральда.

— Следующего сына мы можем назвать в честь твоего деда, — великодушно предложил свекор. — Но первым делом мне хотелось бы основать определенную традицию…

Для Гвинейры имя ребенка не имело особого значения. С каждым днем ей становилось все тяжелее носить его в себе, и она не могла дождаться, когда он наконец-то появится на свет. Гвин уличила себя в том, что просчитывает срок, соотнося время рождения ребенка со своими прошлогодними приключениями. «Если он родится сегодня, значит, мы зачали его у озера… — думала она. — А если подождем до следующей недели, то он дитя тумана… маленький воин, зачатый в кругу камней…»

Девушка помнила каждое нежное слово и прикосновение Джеймса, тосковала по нему и порой плакала во сне.

Роды начались утром в один из дней ноября, погода которого соответствовала погожему июньскому дню в далекой Англии. Последние недели почти каждый день шел дождь, но сегодня солнце взошло на ясном небе, в саду распустились розы, а яркие весенние цветы, которые так любила Гвинейра, предстали во всей своей красе.

— Как все это красиво! — промолвила Франсин, накрывая небольшой столик, стоявший перед окном эркера. Они с Гвинейрой как раз собирались завтракать. — Нужно обязательно убедить маму посадить хоть немного цветов, а то на нашей грядке растут одни овощи. Ну и рата, конечно.

Гвинейра хотела сказать, что она с первых дней в Новой Зеландии влюбилась в этот куст, усыпанный яркими красными цветками, как вдруг почувствовала резкую боль и поняла, что у нее отходят воды.

Роды Гвинейры были нелегкими. Будучи здоровой и хорошо развитой девушкой, она все же имела свои трудности. Вопреки опасениям леди Силкхэм, постоянная езда Гвинейры на лошади не привела к выкидышу, но слишком укрепила мускулатуру ее таза, затруднив проход ребенка по родовым путям. Конечно же, Франсин неустанно уверяла Гвинейру, что все в порядке и ребенок лежит как надо, но это не могло удержать роженицу от криков и даже проклятий. Благо, что Лукас их не слышал. К счастью, рядом с Гвин хотя бы никто не рыдал — девушка не знала, как бы она выдержала причитания Дороти, если бы та присутствовала при родах. Кири, которая помогала Франсин, оставалась совершенно спокойной.

— Ребенок здоровый. Так сказать Матахоруа. Она никогда не ошибаться.

А вот за дверью спальни Гвинейры разыгрался настоящий ад. Сначала Джеральд просто ждал, затем начал беспокоиться, а вечером готов был наброситься на каждого, кто попадался ему под руку. В конце концов он напился до полубессознательного состояния и последние часы родов проспал в своем кресле в гостиной. Лукас волновался тихо, пил умеренно, как и подобает джентльмену. Тем не менее Уорден-младший тоже устал от длительного ожидания и задремал. Но его сон был неглубоким. Как только из комнат Гвинейры доносился какой-нибудь шум, Лукас поднимал голову и даже во второй половине ночи требовал, чтобы Кири почаще спускалась и сообщала ему, что происходит наверху.

— Мистер Лукас такой заботливый! — сказала служанка Гвин.

А вот Джеймс МакКензи не мог сомкнуть глаз. Он провел весь день в состоянии крайнего беспокойства, а ночью пробрался в сад под окна Гвинейры. Таким образом, помимо девушек, Джеймс был единственным, кто слышал ее крики. Беспомощный, со стиснутыми кулаками и слезами на глазах он терпеливо ждал. Никто не сообщал ему, простому пастуху, все ли в порядке; от каждого крика Гвинейры он холодел, боясь за ее жизнь.

В какой-то момент Джеймс почувствовал, что к его ногам прижалось что-то теплое и лохматое. Еще одно существо, о котором все позабыли. Франсин безжалостно прогнала Клео из комнат Гвинейры, а Лукасу с Джеральдом не было до собаки никакого дела. Теперь она жалобно скулила, слыша крики хозяйки.

— Мне жаль, Гвин, мне так жаль… — шептал Джеймс, зарываясь лицом в мягкую шерсть Клео.

В итоге, сидя обнявшись с бордер-колли, он наконец-то услышал другой, тихий, но довольно уверенный и немного возмущенный крик. Ребенок приветствовал первые лучи восходящего солнца. Гвин последний раз вскрикнула от боли и облегченно вздохнула.

Джеймс плакал от радости, уткнувшись лицом в мохнатую собачью шею.

Лукас сразу же проснулся, когда Кири с ребенком на руках появилась на лестнице. Она остановилась посередине, словно звезда варьете, преисполненная чувства собственной важности. Лукас спросил себя, почему ребенка вынесла не Франсин, но лицо Кири лучилось радостью, так что сразу было попятно: и мать, и ребенок в хорошем состоянии.

— Все… в порядке? — все же спросил Лукас, повинуясь долгу джентльмена, и встал, чтобы подойти к служанке.

Джеральд тоже кое-как поднялся с кресла.

— Он здесь? Все здоровы?

— Да, мистер Джеральд, — радостно ответила Кири. — Чудесный дитя. Чудесный! Рыжий волосы, как у мама.

— Вот это да! — засмеялся Джеральд. — Он будет первым рыжим Уорденом!

— Я думаю, правильно называть не «он», — поправила хозяина Кири. — Правильно «она». Это девочка, мистер Джеральд. Прекрасный девочка!

Франсин предложила назвать ребенка Полеттой, но Джеральд был против. Имя Пол должно было принадлежать будущему наследнику. Лукас, как истинный джентльмен, через час после родов появился у постели Гвинейры с красной розой из своего сада и степенно заверил ее, что находит малышку очаровательной. Гвин в ответ лишь кивнула. Как еще, если не очаровательным, можно было назвать это маленькое существо, которое она гордо держала на руках? Гвинейра не могла насмотреться на крохотные пальчики, носик пуговкой и длинные рыжие ресницы, обрамлявшие большие синие глаза малышки. На голове новорожденной уже виднелись короткие волосики. Разумеется, такого же огненного оттенка, как и у Гвин. Гвинейра погладила девочку, и она сразу же ухватилась за ее палец. Причем на удивление крепко. Так, как хватаются за поводья… «Пройдет немного времени, и я начну учить ее верховой езде», — подумала Гвин.

Лукас предложил назвать девочку Розой и приказал принести в спальню Гвинейры огромный букет красных и белых роз, который сразу же наполнил комнату пьянящим ароматом.

— Я еще никогда не видел, чтобы розы цвели так прекрасно, как сегодня, любимая. Как будто даже сад празднует рождение нашей дочери.

Франсин передала малышку в руки Лукасу; он держал ребенка довольно неуклюже, не зная, что с ним делать и как себя правильно вести. И все же он спокойно произнес «наша дочь», а значит, скорее всего, не догадывался о правде.

Гвинейра вспомнила ненавистный розарий Дианы.

— Она гораздо красивее любой розы, Лукас! Она самое красивое существо на свете! — возразила она и поспешила забрать дочь обратно. Это было сумасшествием, но Гвин почему-то почувствовала укол ревности.

— Тогда тебе самой придется придумать ей имя, любовь моя, — мягко ответил Лукас. — Уверен, ты найдешь что-нибудь подходящее. А теперь я должен ненадолго оставить тебя и наведаться к отцу. Он все еще не может смириться с тем, что это не мальчик.

Джеральду удалось взять себя в руки и навестить Гвинейру только спустя несколько часов. Он сухо поздравил мать и мельком взглянул на ребенка. И лишь когда девочка по-собственнически обхватила своей крохотной ручкой его палец, Джеральд снизошел до улыбки.

— Ну, хоть что-то, — пробурчал он. — Следующим наверняка будет мальчик. Как это делается, вы уже знаете, так что…

Прежде чем Уорден закрыл за собой дверь, в комнату проскользнула Клео. Обрадовавшись тому, что ей наконец-то удалось это сделать, бордер-колли подбежала к кровати Гвинейры, стала на задние лапы и умостила свою лохматую голову на одеяло.

— Где ты пропадала? — с улыбкой спросила Гвин и погладила любимицу. — Смотри, я хочу тебя с кем-то познакомить!

К ужасу Франсин, молодая мать позволила собаке обнюхать новорожденную малышку. При этом Гвин заметила маленький букетик весенних цветов, который кто-то прикрепил к ошейнику Клео.

— Как оригинально! — воскликнула Франсин, когда Гвинейра осторожно отцепила его и взяла в руки. — Кто бы это мог быть? Один из работников?

Гвин знала, от кого были эти цветы, но ничего не сказала. Ее сердце переполняла радость. Значит, он знал о рождении их дочери и, разумеется, вместо роз выбрал скромные полевые цветы, которые так любила Гвинейра.

Малышка чихнула, когда Гвин провела букетиком по ее носу. Гвинейра улыбнулась.

— Я назову ее Флёреттой, — сказала она.

Крайстчёрч. Новая Зеландия.


Похожие статьи.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: