Мифологическое в русской свадьбе

Главный смысл свадебного обряда состоял в продолжении рода, для чего требовалось пробудить у человека и у природы плодородящие силы. Эта идея связывала воедино все свадебные элементы, отождествляла живое по признаку жизни.

Например, устройство постели для молодых было наполнено магией, обеспечивающей воспроизводство жизни во всех ее видах. Постель стлали на снопах, в местах обработки и хранения зерна (в амбаре, на гумне, в овине) или в помещениях для содержания скота (в хлеве, в подклети).

Обряд был насквозь пронизан магией. Использовались все ее виды. Цель продуцирующей магии (от лат. producentis — производящий) состояла в том, чтобы обеспечить благополучие жениху и невесте, прочность и многодетность их будущей семье, а также чтобы получить богатый урожай, хороший приплод скота. Апотропейная магия (от греч. apotropaios — отвращающий беду) проявилась в многочисленных оберегах, направленных на предохранение молодых от всего плохого. Этому служили иносказательная речь, звон колокольцев, острый запах и вкус, переодевание молодых, покрытие (или прятание) невесты, а также самые разнообразные предметы-обереги.

Универсальным оберегом был пояс — часть одежды, принимающая форму круга. Считалось, что подпоясанного бес боится, поэтому венчаться шли в поясе. Магические свойства пояса скрепляли союз молодых: им обвязывали жениха и невесту, узел с приданым, свадебный пирог и др. Вместе с тем с помощью скрученного пояса ведьма могла превратить весь свадебный поезд в волков (у белорусов).

Разнообразные магические функции были связаны с полотенцем: им связывали молодых, опоясывали невесту, перевязывали поезжан, покрывали каравай, стелили как подножник при венчании и проч. Полотенца изготовляли из холста и вышивали традиционным узором, который сохранял

мифологическую символику и, в соответствии с этим, был представлен характерным цветовым сочетанием: белый — красный — черный.

Многие магические действия восходили к древнему обряду инициации. Поскольку продолжение рода зависело прежде всего от женщины, свадебный обряд отражал женскую инициацию, его центром была невеста. В предсвадебный период невеста носила белую одежду (древний цвет траура), а в день свадьбы — обязательно красную (красный цвет символизировал жизнь). Указания на ритуальную смерть содержала поэзия предсвадебного периода. В своем причитании невеста сообщала о страшном сне: будто бы на ее улице стоит пустой раскрытый гроб, ожидающий жертву. Она выражала желание уйти в лес к реке и утопиться — и проч.

Для среднерусской свадьбы характерен обряд елки . Верхушка или пушистая ветка елки или другого дерева, называемая красотой (девьей красотой, красной красотой), украшенная лентами, бусами, зажженными свечами и проч., иногда с прикрепленной к ней куклой, стояла на столе перед невестой. Деревце символизировало молодость и красоту невесты, с которыми она прощалась навсегда. В свадебном приговоре утверждалось:

Да уж как этому ли дереву

Да не бывать два раза зелену,

Да а тебе, наша подруженька,

Да задушевная голубушка,

Да не бывать два раза в девушках.

Древний, давно забытый смысл состоял в том, что дереву (зеленой, кудрявой березе) переадресовывалась жертвенная повинность инициируемых девушек: вместо одной из них погибало деревце, первоначально принятое в их родственный круг (заместительная жертва). Следы такого обычая видны в троицко-семицком обряде с березкой. И в свадебном обряде красота отождествлялась с самой невестой.

Свадебное деревце известно у большинства славянских народов как обязательный атрибут, предмет-символ, несущий в себе общую этническую характеристику славян. Вместе с тем у восточных славян отмечено большое разнообразие предметов, называвшихся красотой. Это не только растения (ель, сосна, береза, яблоня, вишня, калина, мята), но также девичья коса и девичий головной убор.

Головной убор девушки-невесты назывался венец, венок, налобень, коруна. Его изготавливали в виде плотного обода с позументом, над

которым выступал ажурный венок, украшенный жемчугом, перламутром, бисером и т.п. Такие венки особенно характерны для Русского Севера. На юге, а также в Беларуси и на Украине венки плелись из живых цветов. Изготовление венчальных венков из живых цветов представляло собой богатый, развитой ритуал.

Инициация включала в себя обряды с волосами, изменение прически: расплетание косы, продажа косы, окручивание. Этот древний обычай был связан с верой в магическую силу волос.

Русская девушка носила одну косу. Ее расплетали на девишнике и обычно уже не заплетали до венца. Невеста дарила подругам свои косны-ки — ленты для косы.

Ритуал продажи косы был реминисценцией купли самой невесты. Возьми косу вместе с головой, — говорила ее мать жениху. Продавал косу младший холостой брат невесты или другой родственник-мальчик, называвшийся подкосник.

Окручивание — один из кульминационных элементов обряда, происходивший сразу после венчания (в церковной сторожке, трапезной или, по приезде, в доме мужа). Невесте делали женскую прическу (две косы, обвитые вокруг головы) и подбирали волосы под женский головной убор (кокошник, кичку с сорокой, повойник, сборник). В отличие от девушки, женщина всегда должна была ходить с покрытой головой. По этому поводу сложена пословица: Немного попето, да навек надето.

В белорусской и западнорусской свадьбе известен также обряд подстригания волос жениху. В древности это действие было связано с вызовом родовых духов-покровителей. Возможно, этот обряд когда-то означал посвящение юношей в группу взрослых мужчин.

В день свадьбы или на следующий устраивались игры в покойника. Они зафиксированы в Поволжье, Курской, Орловской, Рязанской, Воронежской, Тамбовской губерниях. Пародийные похороны заканчивались тем, что покойник вскакивал и пускался в пляс. Игра завершалась общей пляской. Ритуальное веселье, пляска, смех должны были утвердить новую жизнь, символизировали возрождение невесты в новом статусе, что было последним звеном инициации, ее целью.

Пережитки ритуала инициации, изображающего ожившего покойника, сохранились и в календарных обрядах. Известны весенне-летние игры девушек в русалку, в Кострому и др. В них умершая внезапно вскакивала, била всех по рукам, приговаривая: Пеки блины, поминай меня! Данный обряд имеет глубокие индоевропейские корни. На это

указывает немецкая средневековая игра пляска смерти, чешская плска Мертвец, аналогичные словацкие и сербские игры, карпатские игры при мертвеце (о чем писали А. Н. Веселовский и другие исследователи).

Свадебный обряд сохранил признаки древнего экзогамного брака, порожденного запретом на кровосмешение. Брачная пара должна была состоять из представителей разных родов.. Поэтому в свадьбе были ритуалы, означавшие переход невесты’ из своего рода в род мужа. С этим связано поклонение печи — священному месту жилища.

Многие обряды с печью совершались на протяжении всей свадьбы, как в доме родителей невесты, так и в доме жениха. Все важные дела (например, вынос красоты) начинали в буквальном смысле от печки. Чтобы сватовство было удачным, сваха старалась дотронуться до печки. Благословляли молодых у печного столба. В доме мужа молодая трижды кланялась печи и только потом уже иконам. С приобщением невесты к новому очагу был связан обычай марания: утром после бужения молодых всем чернили лица сажей из печи.

Растительный мир русской свадьбы связан с древними анимистическими представлениями. Живыми или искусственными цветами украшались все участники свадьбы. Цветы и ягоды были вышиты на свадебной одежде и на полотенцах. Особо почитались вечнозеленый барвинок (символ прочности любви и брака) и ягоды калины (символ девичества). Калинкой назывались обряды, связанные с установлением добрачной невинности молодой, а также ее свадебная рубаха.

Животный мир свадебного ритуала восходит к древнеславян-ским тотемам. Во многих элементах обряда можно увидеть культ медведя (ряжение в медведя, меховая одежда и меховые подарки, использование вывернутого тулупа, символизировавшего шкуру зверя). Медведь должен был обеспечить богатство и плодородие. В некоторых местах атрибутом свадебного пира была жареная свиная голова, имевшая магическое значение (с ней разыгрывались сценки иронического чествования). На свадьбе, Святках и масленице рядились быком, при этом устраивали игры с эротическим смыслом.

С невестой были связаны образы птиц. Плодородящую силу имела прежде всего курица. Она фигурировала и как ритуальная пища, и как живая птица (курица-приданка).

У всех славян куриное мясо было непременным блюдом за свадебным столом, а также на постели молодых. Свадебный пирог курник представ-

лял собой круглый хлеб с каймой и изображением петушиной головы. Известны старинные церковные запреты на жертвоприношения кур бере-гиням (ради них кур топили в реках и колодцах). В свадебном обряде, как и в троицко-семицком, важную роль играли и куриные яйца.

Свадебный ритуал восточных славян имел ярко выраженный аграрный, земледельческий характер.

С идеей плодородия был связан культ воды. В севернорусской свадьбе он проявился в банном обряде, которым завершался девишник. Производились магические действия с водой и с банными атрибутами (печью-каменкой, веником). В отличие от северной, для среднерусской свадьбы характерно послесва-дебное обливание — своеобразное игрище, величание молодой женщины, возможно, уже несущей во чреве новую жизнь. При обливании женщина-мать отождествлялась с матеръю-сырой землей: ведь увлажненная дождями земля также могла проявить свою плодородящую сущность.

Известно, что древнерусский брак совершался у реки. Поэтому ситуация брак у воды часто встречается во многих жанрах русского фольклора: в песнях календарных обрядов, в балладах, былинах, сказках.

В добрачных, брачных и послебрачных обрядах молодых осыпали хмелем, овсом, семенами подсолнуха или любым другим злаком. Известны действия не только с зерном, но и с колосьями, с квашней. Культ хлеба проявился прежде всего как чествование каравая, которое в южных зонах было развито в каравай-ный обряд: он начинался в предсвадебном цикле, а заканчивался на княжем пиру раздачей каравая.

Каравай — это ритуальный, особо изготовлявшийся хлеб, которым встречали молодых от венца. Каравай украшали платками, красными лентами, калиной. Одаривание молодых на пиру называлось положить на каравай. Были зафиксированы хвалебные песни в честь каравая: похвала караваю, каравай месят, как топят печь для каравая, как в печь сажают и др.

В числе ритуальной пищи свадебного обряда, помимо уже отмечавшейся (каравай, курица, свиная голова), следует также назвать обрядовый пирог (с кашей, рыбой, курицей и др.), а также кашу, лапшу. Пирог характерен для севернорусской свадьбы, где он заменял каравай.

С аграрной магией связан древнеславянский культ солнца. По представлениям древних, любовные отношения между людьми порождались сверхъестественным участием небесных светил.

Верховным покровителем вступающих в брак и всех остальных участников свадьбы было солнце. Рядом с ним возникали месяц, звезды, заря. Люди сами уподоблялись светилам. Вот как писал об этом И. В. Зырянов: Солнечность, обожествление, золотая окраска видны не только на образах жениха и невесты, но и на образах их родителей, а также сватов и свадебных дружек. Невеста в поэзии рисуется через девью красоту, которая краше солнца, чище злата-серебра, лучше дорогих самоцветов. Свойства светил, перенесенные на человеческий брак, сделали последний таинством[16].

Образ солнца нес в себе свадебный венок невесты. В песне сообщалось, будто бы он упал с неба и был так ярок, что мог осветить дорогу. Особенно значительной была концентрация небесного сияния в наиболее драматичный кульминационный момент свадьбы, а именно когда невеста, сидя за столом и ожидая приезда жениха, как бы расставалась со своей душой девушки. Невеста должна была плакать (Не плачет за столом, наплачется за столбом). При этом она катала свой венок по столу. Круглая форма венка, его сияние и обычай его катания по тесовенъкому столику изображали солнце как верховного покровителя обрядового таинства.

В. Ф. Миллер, А. А. Потебня и другие исследователи в славянских песнях с сюжетом тонущей девицы усматривали солнечный миф, повествование о небесном браке. Возможно, его следы сохранила песня Воскресный день рано Сине море играло… В свадебных песнях невеста в веночке сравнивалась с хохлатой златоперой курочкой, с кукушкой, сбросившей свое обычное оперение и одевшейся в золотые перья, с золоторогой телочкой и т. п. В хороводных и свадебных песнях много внимания уделялось необычным, солнцеподобным волосам невесты и жениха. Из песни мы узнаем и о том, что небесными светилами расшиты обрядовая рубашка невесты и свадебный наряд жениха.

Севернорусская невеста сообщала в своем причитании, что вышивала свадебную рубашку три ночки: ивановскую, петровскую и ильинскую (период летнего солнцестояния). Она украшала рубашку красным солнышком, утренней зарей, младым полуночным светлым месяцем. И это соответствовало реальной вышивке на ее рубашке. Такой наряд соотносим с платьем сказочной царевны: Она вышла в чистое поле, нарядилась в блестящее платье — кругом часты звезды! Скинула

свой свиной чехол, надела платье: на спине светел месяц, на груди красно солнышко![17]

Небесным светом фольклор украшал поэтический образ свадебного терема: у него золотые выходы, переходы серебряные, в воротах столбы золотые, а сам он стоит, как жар горит. Подобный чудесный образ известен и в былине Про Соловья Буди-мировича, глубоко поэтизирующей любовь.

Слово терем, считает лингвист В. В. Колесов, несет в себе образ неба, возвышающегося над человеком, бескрайнего, нарядного, сияющего неба, которое само по себе — праздник. Терем (из греческого teremnon — дом, жилище, также дворец, собственно: дворец с куполом) — символ неба, наличие купола для него было обязательным2.

Свадебная поэзия

Как уже можно было заметить, древние культы присутствовали на свадьбе в своем материальном (предметном) выражении и в виде поэтических образов фольклора. В древности основная функция свадебного фольклора была утилитарно-магической: устные произведения способствовали счастливой судьбе, благополучию. Но постепенно они начали играть иную роль: церемониальную и эстетическую.

Поэзия свадьбы обладала глубоким психологизмом, изображала чувства жениха и невесты, их развитие на протяжении обряда. Особенно сложной в психологическом отношении была роль невесты, поэтому фольклор нарисовал богатую палитру ее эмоциональных состояний. Первая половина свадебного обряда, пока невеста еще находилась в родительском доме, была наполнена драматизмом, сопровождалась печальными, элегическими произведениями. На пиру (в доме жениха) эмоциональная тональность резко менялась: в фольклоре преобладала идеализация участников застолья, искрилось веселье.

Для свадьбы севернорусского типа основным фольклорным жанром были причитания. Они выражали только одно чувство — печаль. Психологические возможности песен гораздо шире, поэтому в среднерусской свадьбе изображение переживаний невесты было более диалектичным, подвижным и многообразным. Свадебные песни — самый значительный, наиболее сохранившийся цикл семейной обрядовой поэзии.

Сватовство велось в условной поэтически-иносказательной манере. Сваты называли себя рыбаками, охотниками, невесту — белорыбицей, куницей. Во время сватовства подруги невесты уже могли исполнять песни: ритуальные (Приехали да к Пашечке Трое сватов разом… ) и лирические, в которых начинала разрабатываться тема утраты девушкой ее воли (Хвалилася калина…).

В сговорных песнях изображался переход девушки и молодца от свободного состояния девичества и молодечества к положению жениха и невесты. В песне Вдоль Дунаю… молодец верхом на коне гуляет у реки. Он демонстрирует перед девушкой свою красоту, удаль и просит сберечь его коня. Но девушка отвечает:

Когда буду я твоя,

Сберегу твово коня…

А теперь я не твоя.

Не могу беречь коня.

В песнях появляются парные образы-символы из мира природы, например калинушка и соловей (На горе-то калина Во кругу стояла…). Разрабатывается мотив попранной девичьей воли (невеста изображается через символы расклеванной ягодки, выловленной рыбицы, подстреленной куны, вытоптанной травушки, сломанной веточки виноградной, растоптанной зеленой мяты, заломленной березонъки). Песню Не в трубушку трубили рано по заре… могли петь на сговоре, на девишнике и утром свадебного дня. Этой ритуальной песней отмечался предстоящий, совершающийся или уже совершившийся обряд расплетания косы. Сговорные песни начинали рисовать молодых в положении жениха и невесты, идеализируя их взаимоотношения: невеста любовно расчесывает жениху его русые кудри, жених дарит ей подарки. В сговорных песнях монологические формы отсутствовали, песни представляли собой повествование или диалог.

В песнях девишника появлялись монологические формы от лица невесты. Она прощалась с вольной волюшкой и отчим домом, укоряла родителей за то, что отдают ее замуж. Размышляя о своей будущей жизни, невеста представляла себя белой лебедью, попавшей в стадо серых гусей, которые ее щиплют. Мать или замужняя сестра учила невесту, как вести себя в новой семье:

Ты носи платье, не изнашивай,

Ты терпи горе, не сказывай.

Если невеста была сиротой, то исполнялось причитание: дочь приглашала родителей посмотреть на ее свадьбу сиротскую.

В песнях часто встречается сюжет перехода или перевоза невесты через водную преграду, связанный с древним осмыслением свадьбы как инициации (Воскресный день рано Сине море играло… ). Жених вылавливает либо саму утопающую невесту, либо золоты ключи от ее воли (Вы подруженьки, голубушки мои…). Образ девушек-подруг рисовался как стайка малых пташечек, слетевшихся к канареечке, заключенной в клеточку. Подруги то сочувствовали невесте, то укоряли ее за нарушенное обещание не выходить замуж. Девишник был насыщен ритуальными и лирическими песнями.

Кульминацией всего свадебного ритуала был день свадьбы, в который происходило заключение брака и величание молодой семьи.

Утром невеста будила подруг песней, в которой сообщала о своем нехорошем сне: к ней подкралась проклята бабья жисть. Во время одевания невесты и ожидания свадебного поезда жениха пели лирические песни, выражавшие крайнюю степень ее горестных переживаний (Как расшатало белу березонъку…). Глубоким лиризмом были наполнены и ритуальные песни, в них замужество изображалось как неотвратимое событие (Матушка, что не пыль-то во поле…). В это же время в доме жениха исполняли песни иного содержания, например: с дружиной мо-лодцев он отправляется из своего чудесного терема за серой утицей-раскрасавицей’, жених плывет по реченьке на суденышке, натягивает колену стрелу и пускает в серу утицу (Ой, у Ивана-то хоромы хороши…).

Но вот свадебный поезд приехал. Гости в доме — словно ураган, сметающий все на своем пути. Это изображается посредством гипербол: подломили залу новую, растопили пару золоту, выпустили соловья из саду, расслезили красну девицу. Невесту утешает жених (Не было ветру, не было ветру — Вдруг навеяло…).

В это время разыгрывались сценки, в основе которых лежал выкуп невесты или ее двойника — девьей красоты. Их исполнению способствовали свадебные приговоры, имевшие ритуальный характер. У приговоров были и другие функции: они идеализировали всю обстановку и участников свадьбы, юмористически разряжали сложную психологическую ситуацию, связанную с отъездом невесты из родительского дома.

Приговоры — это рифмованные или ритмизованные поэтические произведения. В Костромской области после приезда свадебного поезда разыгрывалась сцена выноса елочки — девьей красоты, что сопровождалось большим приговором. Елочку выносила одна из подруг невесты, она же произносила приговор. В построении приговора присутствовала импровизация (ср. два вари-

анта в Хрестоматии), однако стержень был единый. Приговор начинался со вступительной части, в которой фантастически-возвышенно изображалась обстановка горницы. Использовались эпитеты, идеализирующие окружающие предметы:

…Ко столику подхожу, ко дубовому подхожу.

Ко скатертям ко браным.

Ко напиточкам медяным ,

Ко яствам сахарным.

Ко тарелочкам золоченым.

Ко вилочкам точеным,

К ножичкам булатным,

К вам, сватушкам приятным.

Затем произносилось приветствие поезжанам. Их идеализация могла получить эпическое развитие: они ехали за невестой чистыми полями, зелеными лугами, темными лесами… Трудный путь женихова поезда передавали гиперболы. Гиперболы использовались и в другой эпической части — в рассказе о том, как девушки добывали и украшали елочку:

…По башмачкам истоптали,

По чулочкам изорвали,

Зелёну ёлочку ломали.

По перчаткам изорвали,

По колечечку сломали…

Елочка была главной героиней. Ей произносили величание, в конце которого на ней зажигали свечки:

…Хороша наша девья краса

Разнорядно она нарядна

Алым ленточкам разувешана.

Разным бантикам разубантена,

Дорогим камням разукрашена,

Восковым свечам разоставлена.

Алы ленточки алели,

Разны банты голубели.

Дороги камни разливалися,

Бесковы свечи разжигалися.

Далее совершался обход присутствующих и требование платы за елочку. Начинали с жениха, затем обращались к дружкам, свахам, сродничкам. Способы, которыми побуждали одаривать

красоту, были разные: например, загадывали загадки. Особенно часто одаривания требовала рифма:

Вот вам последнее словечко:

Подарите мне на золотое колечко.

Скажу я словечек пяток —

Подарите мне на шёлковый платок.

Сватушка, у которого красная рубашка, —

Кладите пятирублёвую бумажку;

А в голубой — Кладите по другой…

Каждый одаривающий гасил свечку. Когда все свечи были погашены, девушка, произносившая приговор, обращалась к невесте. Она говорила о неизбежном расставании с красотой и об утрате невестой навеки ее девичества. Елочку выносили из избы, невеста плакала. Через всю игровую ситуацию красной нитью проходила психологическая параллель между елочкой-девьей красотой и невестой.

Приговоры композиционно состояли из монолога, однако обращения к участникам ритуала приводили к возникновению диалогических форм и придавали приговорам характер драматического представления.

Самым торжественным моментом свадьбы был пир (княжий стол). Здесь пели только веселые песни, плясали. Яркое художественное развитие имел ритуал величания. Величальные песни пели новобрачным, свадебным чинам и всем гостям, за это йгриц (певиц) одаривали конфетами, пряниками, деньгами. Скупым исполняли пародийное величание — песни корильные, которые могли спеть и просто для смеха.

Величальные песни имели поздравительный характер. Ими чествовали, воспевали того, кому они были адресованы. Положительные качества этого человека песни изображали в высшей степени, часто с помощью гипербол.

Образы жениха и невесты поэтически раскрывали разнообразные символы из мира природы. Жених — ясен сокол, вороний конь невеста — земляничка-ягодка, вишенье, калина-малина, ягода смородина. Символы могли быть парными: голубь и голубушка, виноград и ягодка.

Большую роль играл портрет. У жениха кудри столь прекрасные,

Что за эти-то за кудеречки

Государь его хочет жаловать

Первым городом — славным Питером,

Другим городом — каменной Москвой,

Третьим городом — Белым Озером.

Как во многих песнях любовного содержания, взаимная любовь молодоженов выражалась в том, что невеста расчесывала жениху его кудри русые ( Как у месяца золоты рога… ).

По сравнению с песнями, которые пели в доме невесты, диаметрально менялось противопоставление своей и чужой семьи. Теперь чужой стала семья отца, поэтому невесте батюшкин хлеб есть не хочется: он горький, пахнет полынью; а Иванов хлеб — есть хочется: он сладкий, пахнет медом.

В величальных песнях просматривается общая схема создания образа: внешность человека, его одежда, богатство, хорошие душевные качества. Так, например, изображая тысяцкого, песня много внимания уделяет его роскошной шубе, в которой он во Божью церковь ходил, своего крестника женил. Холостой парень изображается на коне во всей своей красе, способной даже преобразить природу: луга зеленеют, сады расцветают. Сваха — белая, потому что она умывалась белой пеной, доставленной из-за синего моря. Величание семьи напоминает колядки: хозяин с сыновьями — месяц со звездами, хозяйка с дочерями — ясно солнце со лучами (У ворот сосенушка зеленая…). Особым было величание вдовы — оно выражало сочувствие ее горю. Это достигалось с помощью символов: неогороженная нива, терем без верха, сени без подволоку, кунья шуба без поволоки, золотой перстень без подзолоты.

Величальные песни можно сравнить с гимнами, им свойственна торжественная интонация, высокая лексика. Конечно, все это достигалось фольклорными средствами. Ю. Г. Круглов отметил, что все художественные средства употребляются в строгом соответствии с поэтическим содержанием величальных песен — они служат усилению, подчеркиванию самых красивых черт внешности величаемого, самых благородных черт его характера, самого великолепного со стороны поющих к нему отношения, то есть служат основному принципу поэтического содержания величальных песен — идеализации[18].

Цель корильных песен — создание карикатуры. Их основной художественный прием — гротеск. У жениха на горбу-то роща выросла, в голове-то мышь гнездо свила; у свахи спина-то — лавица, ж… —- хлебница, брюшина — болотина; дружка по лавкам скакал, пироги с полок таскал, по подлавочъю бродил да мышей нало-

вил; тысяцкий сидит на коне, как ворона, а конь под ним — как корова. Портреты корильных песен сатиричны, в них утрируется безобразное. Этому служит сниженная лексика. Корильные песни достигали не только юмористической цели, но и высмеивали пьянство, жадность, глупость, лень, обман, хвастовство. Бестолковые сватушки поехали по невесту — заехали в огород, всю капусту полили пивом, молились верее (столбу), поклонялись тыну. Иногда в корильных песнях возникало ироническое цитирование стихов из песен величальных (например, копировали рефрен Друженька хорошей, Друженька пригожий!).

Во всех произведениях свадебного фольклора использовалось обилие художественных средств: эпитеты, сравнения, символы, гиперболы, повторы, слова в ласковой форме (с уменьшительными суффиксами), синонимы, иносказания, обращения, восклицания и проч. Свадебный фольклор утверждал идеальный, возвышенный мир, живущий по законам добра и красоты.

Причитания

Причитания (прйчетъ, причет, плач) — древний жанр фольклора, генетически связанный с похоронным обрядом.

Объект изображения причитаний — трагическое в жизни, поэтому в них сильно выражено лирическое начало. Эмоциональная напряженность определяла особенности поэтики: обилие восклицательно-вопросительных конструкций, восклицательных частиц, синонимических повторов, нанизывание сходных синтаксических структур, единоначатия, экспрессивные словообразования и т. д. Мелодия в причитаниях выражена слабо, зато большую роль играли всхлипывания, оханье, поклоны и проч. Причитания создавались от имени того, кому посвящен обряд (невесты, рекрута), или от имени его родственников. По форме они представляли собой монолог или лирическое обращение.

В центральной и южной России причитания имели лирический характер и были невелики по объему, они исполнялись речитативом. Северные причитания исполнялись напевно, протяжно и отличались своей лироэпичностью. В них была развита описательность, подробный рассказ о происходящем. Даже незначительная деталь могла получить развитие.

Например, невеста задает риторические вопросы кирпичной белой печеньке: Кто огню был выдувателем. Кто лучинки подавателем, Кто светилу зажигателем? Она сама знает ответ: выдувала огонь матушка, подавал лучину братец. В поле зрения вопленицы оказывается лучина, и развивается микросюжет:

Как у мила братца родимого

Была этая лучининка

На болоте была ссечена.

За три года была сменена,

По-мелку была расколота,

На-часту была расщипана.

По собаке домой вожена.

На трех грядочках дымлёная,

Во трех печеньках сушеная,

К этой свадебке пасёная!

Такая детализация приводила к осложнению текста и замедляла его художественное развитие во времени. Структура причитаний была открытой, содержала возможность наращивания строк.

В основе способа исполнения причитаний лежала импровизация, так как каждый раз причитание было обращено к определенному человеку и должно было в своем содержании раскрывать конкретные черты его жизни. Причитания функционировали как разовые тексты, при каждом исполнении создаваемые вновь. Однако в них активно использовались накопленные традицией словесные формулы, отдельные строки или группы строк. Традиционные образы устной поэзии, устойчивые стереотипы переходили из одного произведения в другое, отражали психическое настроение человека в минуты скорби и печали. Причитание — это импровизация с использованием устойчивых, традиционных форм и под влиянием однородного по идее содержания, когда-то отлившегося в эти формы.

Композиция причитаний формировалась по ходу обряда.

Например, в начале XX в. в Устюженском уезде Новгородской губернии было зафиксировано причитание дочери по умершему отцу. Все это располагается в таком картинном порядке: узнав, конечно, заранее о смерти своего отца, дочь, жившая в разных деревнях с покойным, выходит за деревню в поле встречать печальное известие и обращается к сообщающему с такими словами:

Я встречаю, горька сирота,

Я встречаю весть нерадошну,

Весть нерадошну, горемышную…

Затем вместе с печальной вестницей или вестником отправляется в деревню, где находится дом умершего родителя. Подойдя к дому, дочка останавливается и плачет нараспев:

Подхожу я, горька сирота,

Я ко дому благодатному,

Ко кормильцу-то ко батюшку.

Не светит млад-ясен месяц.

Не обогрело солнцем красныим.

Не стречает солнце красное,

Мой кормилец, сударь-батюшка.

Меня гостью невеселую,

Невеселую-печальную.

Подходит она к двери дома со словами:

Растворяйся, дверь тесовая,

Идет гостья не веселая,

Не веселая, не радошна!

Я иду да со горючим слезам.

Войдя в дом, перекрестившись на иконы и отвесив поясной поклон, дочка обращается к своей матери:

Ты позволь-ко, солнце красное,

Благодатна моя матушка,

Подойти мне поблизехонько

К моему кормильцу-батюшку.

Поклониться понизехонько,

Мне спросить да солнце красное,

Мне спросить кормильца-батюшка,

Что куды, кормилец-батюшка…

Обращаясь к родным, собравшимся около покойного:

Прикажите-тко, родимый,

Поспустить да свой жесен голос

Выше леса по поднебесью.

Чтобы слышен был жесен голос

Всем залетным, вольным пташечкам…

Снова обращаясь к матери:

Мое красное ты солнышко…
Пойдем, найдем кучера верного

Поехать до города, до стольного

Послать весть скорбную родному братцу…

Мать отвечает, что известие о смерти отца послано старшему сыну во стольный город, и дочка благодарит мать:

Те спасибо, солнце красное,

Благодатна моя матушка!

Скоро ты побеспокоилась

Послать вестку невеселую.

Немного помолчав, дочь обращается ко всем присутствующим . После некоторого раздумья дочка опять начинает причитать: сетует на себя: не разумна, не богата… Быстро спохватывается и обращается снова к своим родным:

Не вещуйте-тко, родимый,

Что пеняла, горька сирота.

Что не плават камень по воде.

Как не ходят мертвы по земле!

Окончив свои причеты над трупом, дочь скромно отходит в сторону и, если среди присутствующих находится еще умеющая плакать голосом, то такая выходит и начинает соперничать в своем искусстве с только что исполнившею свой долг дочерью покойного…[19].

Как видим, причитания отражали сам обряд и выражали эмоциональное состояние его участников. Содержание причитаний могло заключать в себе просьбу, наказ, укор, заклинание, благодарение, извинение, сетование. Особенно важна роль сетований, помогавших излить чувство горя. В причитании Плач святозерской крестьянки по рекруту (см. Хрестоматию) сетования встречаются три раза, и каждый раз они получают эпическое развитие.

Свадебные приколы или приколы на русской свадьбе NEW


Похожие статьи.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: