Как рассказано в книге Хоббит, однажды к Бильбо явился великий маг
Гэндальф Серый, а с ним тринадцать гномов: царь-изгнанник Торин Дубощит и
двенадцать его сотоварищей. Апрельским утром 1341 года от заселения
Хоббитании Бильбо, сам себе на удивление, вдруг отправился далеко на восток
возвращать гномам несметные сокровища, скопленные за много столетий в
Подгорном Царстве. Им сопутствовал успех: от дракона, который стерег клад,
удалось избавиться. Решила дело Битва Пяти Воинств, в которой погиб Торин и
совершено было много ратных подвигов; однако долгая летопись Третьей эпохи
упомянула бы об этом в одной, от силы в двух строках, если бы не одно будто
бы случайное происшествие по дороге.
Во Мглистых горах, по пути к Глухоманью, на путников напали орки;
Бильбо отстал от своих и потерялся в черном лабиринте копей. Пробираясь
ползком и ощупью, он нашарил какое-то кольцо и не долго думая положил его
себе в карман, просто как случайную находку.
В тщетных поисках выхода он забрел в самую глубь горы, к холодному
озеру, посреди которого на каменном островке жил Горлум, мерзкое существо с
белесыми мерцающими глазами. Он плавал на плоскодонке, загребая широкими
плоскими ступнями, ловил слепую рыбу длинными когтистыми пальцами и пожирал
ее сырьем. Он ел всякую живность, даже орков, если удавалось поймать и
задушить какого-нибудь без особой возни. У него было тайное сокровище,
доставшееся ему давным-давно, когда он еще жил наверху, на белом свете:
волшебное золотое кольцо. Если его надеть, становишься невидимкой. Только
его он и любил, называл прелестью и разговаривал с ним, даже когда не брал
с собою. Обычно не брал: он его хранил в укромном месте на островке и
надевал, только если шел охотится на орков.
Будь кольцо при нем, он бы наверно, сразу кинулся на Бильбо, но кольца
при нем не было, а хоббит держал в руке эльфийский кинжал, служивший ему
мечом. И чтобы оттянуть время, Горлум предложил Бильбо сыграть в загадки:
если тот какую-нибудь не отгадает, то Горлум убьет его и съест, а если не
отгадает Горлум, то он выведет Бильбо наружу.
Бильбо согласился: смертельный риск был все же лучше безнадежных
блужданий, и они загадал друг другу немало загадок. Наконец Бильбо выиграл,
хотя выручила его не смекалка, а опять-таки случайность: он запнулся,
подбирая загадку потруднее, зачем-то полез рукой в карман, нащупал
подобранное и забытое кольцо и растерянно вскрикнул: Что там у меня в
кармане? И Горлум не отгадал — с трех попыток.
Существуют разногласия насчет того, можно ли считать этот вопрос
загадкой, отвечающей строгим правилам игры; но все согласны, что раз уж
Горлум взялся отвечать, то обязан был соблюсти уговор. Этого от него и
потребовал Бильбо, несколько опасаясь, что скользкая тварь как-нибудь его
обманет, хотя такие уговоры издревле считаются священными у всех, кроме
самых отпетых злодеев. Но за века одиночества и тьмы душа Горлума стала
совсем черной, и предательство было ему нипочем. От пронырнул темной водой
на свой островок неподалеку от берега, оставив Бильбо в недоумении. Там,
думал Горлум, лежит его кольцо. Он был голоден и зол; и ему ли, с его
прелестью, бояться какого-то оружия?
Но кольца на островке не было: потерялось, пропало. От истошного визга
Горлума у Бильбо мурашки поползли по спине, хотя он сначала не понимал, в
чем дело. Зато Горлум пусть поздно, но понял. Что там у него в карманцах?
— злобно завопил он. С бешенным зеленым огнем в глазах он поспешил назад —
убить хоббита, отобрать прелесть. Бильбо спохватился в последний миг,
опрометью бросился от воды — и снова его спасла случайность. Удирая, он
сунул руку в карман, и кольцо оказалось у него на пальце. Горлум промчался
мимо: он торопился к выходу, чтобы устеречь вора. Бильбо осторожно крался
за ним; из ругани и жалобного бормотанья Горлума, обращенного к прелести,
хоббит наконец разобрался во всем, и сквозь мрак безнадежности забрезжил
просвет надежды. С волшебным кольцом он мог спастись и от орков и от
Горлума.
Остановились они у незаметного лаза — потайного прохода к нижним
воротам копей на восточном склоне. Здесь Горлум залег в засаде, принюхиваясь
и прислушиваясь, и Бильбо хотел было его заколоть — но верх взяла жалость. И
хотя кольцо он себе оставил — без него надеяться было не на что, — однако же
не поддался соблазну убить захваченную врасплох злосчастную тварь. В конце
концов, собравшись с духом, он перескочил через Горлума и побежал вниз по
проходу, а за ним неслись отчаянные и яростные вопли: Вор, вор! Ворюга!
Навсегда ненавистный Торбинс!
Любопытно, что своим спутникам Бильбо сперва рассказал все это немного
иначе: будто бы Горлум обещал ему подарочек, если он победит в игре; но,
отправившись на свой островок за проигранным сокровищем — волшебным кольцом,
когда-то подаренным ему на день рождения, — обнаружил, что оно исчезло.
Бильбо догадался, что это самое кольцо он и нашел; а раз он выиграл, то
имеет на него полное право. Но выбраться-то ему все равно было надо, и
поэтому, умолчав о кольце, он заставил Горлума показать ему дорогу взамен
обещанного подарочка. Так он и записал в своих воспоминаниях, и своей
рукою не изменил в них ни слова, даже после Совета у Элронда. Должно быть, в
таком виде рассказ его вошел и в подлинник Алой Книги, в некоторые списки и
выдержки из нее. В других списках, однако, приводится подлинная история
(наряду с выдуманной): она явно составлена по примечаниям Фродо или Сэммиума
— оба знали, как было на самом деле, но, видимо, исправлять рукопись старого
хоббита не захотели.
Гэндальф же сразу не поверил рассказу Бильбо и очень заинтересовался
кольцом. Он донимал Бильбо расспросами и постепенно вытянул из него правду,
хотя они при этом чуть не поссорились, но, видно, маг полагал, что дело того
стоит. К тому же его смутило и насторожило, что хоббит вдруг принялся
выдумывать: это было на него совсем не похоже. Да и про подарочек сам бы
он не выдумал. Позже Бильбо признавался, что это его надоумило подслушанное
бормотанье Горлума: тот все время называл кольцо своим подарочком на день
рождения. И это тоже показалось Гэндальфу странным и подозрительным; но вся
правда оставалась сокрытой от него еще многие годы. Что это была за правда,
узнаете из нашей повести.
Нет нужды расписывать дальнейшие приключения Бильбо. Невидимкою
проскользнул он мимо стражи орков у ворот и догнал спутников, а потом с
помощью кольца не раз выручал своих друзей-гномов, но хранил его в тайне,
сколько было возможно. Дома он тоже кольцом не хвастался, и знали о нем лишь
Гэндальф да Фродо, а больше никто во всей Хоббитании — так по крайней мере
думал Бильбо. И одному Фродо он показывал начатые главы рассказа о
путешествии Туда и Обратно.
Свой меч, названный Терном, Бильбо повесил над камином; волшебную
кольчугу — дар гномов из драконова сокровища — он отдал в землеройский
Мусомный Амбар; правда, видавший виды дорожный плащ с капюшоном висел в
шкафу, и кольцо было всегда при нем — в кармане, на цепочке.
Он вернулся домой на пятьдесят втором году жизни, 22 июня 1342 года
(Л.Х.), и в Хоббитании все спокойно шло обычным чередом, пока Бильбо Торбинс
не собрался праздновать свое стоодиннадцатилетие (год 1401). Тут и начало
нашей повести.
КНИГА 1
Долгожданное угощение
Когда Бильбо Торбинс, владелец Торбы-на-Круче, объявил, что хочет пышно
отпраздновать свое наступающее стоодиннадцатилетие, весь Норгорд загудел и
взволновался.
Бильбо слыл невероятным богачом и отчаянным сумасбродом вот уже
шестьдесят лет — с тех пор как вдруг исчез, а потом внезапно возвратился с
добычей, стократно преувеличенной россказнями. Только самые мудрые старики
сомневались, что вся Круча изрыта подземными ходами, а ходы забиты
сокровищами. Мало этого, к деньгам еще и здоровье, да какое! Сколько воды
утекло, а господин Торбинс и в девяносто лет казался пятидесятилетним. Когда
ему стукнуло девяносто девять, стали говорить, что он хорошо сохранился,
хотя вернее было бы сказать ничуть не изменился. Многие качали головой:
это уж было чересчур, даже и несправедливо, как везет некоторым — и старость
их обходит, и деньгам переводу нет.
— Не к добру это, — говорили они. — Ох не к добру, и быть беде!
Но беды покамест не было, а рука мистера Торбинса не скудела, так что
ему более или менее прощали его богатство и чудачества. С родней он был в
ладах (кроме, разумеется, Лякошель-Торбинсов), и многие хоббиты победнее да
попроще любили его и уважали. Но сам он близко ни с кем не сходился, пока не
подросли внучатые племянники.
Старшим из них и любимцем Бильбо был рано осиротевший Фродо Торбинс,
сын его троюродного брата с отцовской стороны и двоюродной сестры — с
материнской. В девяносто девять лет Бильбо сделал его своим наследником, и
Лякошель-Торбинсы опять остались с носом. Бильбо и Фродо родились в один и
тот же день, 22 сентября. Перебирайся-ка, сынок, жить ко мне, — сказал
однажды Бильбо, — а то с днем рожденья у нас сущая морока. И Фродо
переехал. Тогда он был еще в ранних летах — так хоббиты называют буйный и
опрометчивый возраст между двадцатью двумя и тридцатью тремя годами.
С тех пор Торбинсы весело и радушно отпраздновали одиннадцать общих
дней рождения; но на двенадцатый, судя по всему, готовилось что-то
невиданное и неслыханное. Бильбо исполнялось сто одиннадцать — три единицы,
— по-своему круглое и вполне почетное число (даже легендарный Старый Крол
прожил только до ста тридцати), а Фродо тридцать три — две тройки, — тоже
случай особый: на тридцать четвертом году жизни хоббит считался
совершеннолетним. И замололи языки в Норгорде и Приречье: слухи о
предстоящем событии разнеслись по всей Хоббитании. Везде заново перемывали
кости Бильбо и пересказывали его приключения: хоббиты постарше вдруг
оказались в кругу слушателей и чинно рылись в памяти.
Кого слушали разиня рот, так это старого Хэма Скромби, известного под
прозвищем Жихарь. Слушали его в трактирчике Укромный уголок на дороге в
Приречье; а говорил он веско, потому что лет сорок, не меньше, садовничал в
Торбе-на-Круче, да еще до того пособлял там же старому Норну. Теперь он и
сам состарился, стал тяжел на подъем, и работу за него почти всю справлял
его младшенький, Сэм Скромби. Оба они были в лучших отношениях с Бильбо и
Фродо. И жили опять же на Круче, в третьем доме Исторбинки, чуть пониже
усадьбы.
— Уж как ни говори про господина Бильбо, а хоббит он первостатейный и
вежливость очень даже соблюдает, — заявил Жихарь. И ничуть не прилгнул:
Бильбо был с ним очень даже вежлив, называл его почтенный Хэмбридж и
приглашал на ежегодный совет насчет овощей — уж про корнеплодие, тем более
про картофель, Жихарь соображал лучше всех в округе (что так, то так,
соглашался он).
— Да ведь, кроме Бильбо, там в норе еще этот, как его, Фродо? — заметил
старый Сдубень из Приречья. — Зовется-то он Торбинс, но Брендизайк, считай,
наполовину, если не больше — такой идет разговор. Чего не пойму — так это
зачем было Торбинсу из Норгорда брать себе жену, смех сказать, в Забрендии,
где народ ох не нашенский!
— Да где ж ему быть нашенским, — вмешался папаша Двулап, сосед Жихаря,
— ежели они живут по какую не надо сторону Брендидуима и вперлись в самый
что ни на есть Вековечный Лес? Нашли местечко, нечего сказать!
— Дело говоришь, папаша! — согласился Жихарь. — Ну, вообще-то
Брендизайки с Заячьих Холмов в самый что ни на есть Вековечный Лес не
вперлись, но что народ они чудной, это ты верно сказал. Плавают там почем
зря посередь реки — куда это годится? Ну и само собой, беды-то недолго
ждать, помяни мое слово. И все ж таки господин Фродо — такого хоббита
поискать надо. Из себя вылитый господин Бильбо — но мало ли кто на кого
похож? Ясное дело похож: отец тоже Торбинс. А вообще-то какой был настоящий,
правильный хоббит господин Дрого Торбинс: ну ничего про него не скажешь,
кроме того, что утонул!
— Утонул? — удивились несколько слушателей. Они слыхивали, конечно, и
об этом, и о многом другом; но хоббиты — большие любители семейных историй,
и эту историю готовы были выслушать заново.
— Говорят, вроде бы так, — сказал Жихарь. — Тут в чем дело: господин
Дрого, он женился на бедняжке барышне Примуле Брендизайк. Она приходилась
господину Бильбо прямой двоюродной сестрой с материнской стороны (а мать ее
была младшенькая у тогдашнего Нашего Крола); ну а сам господин Дрого, он был
четвероюродный. Вот и получилось, что господин Фродо и тебе двоюродный, и
тебе, пожалуйста, почти что прямой родственник, с той и с этой стороны, как
говорится, куда ни кинь. Господин Дрого, он состоял в Хороминах при тесте,
при тогдашнем, это, Правителе, ну, Горбадок Брендизайк, тоже ой-ой-ой любил
поесть, а тот взял и поехал, видали дело, на дощанике поперек Брендидуима,
стало быть, они с женой и потонули, а господин Фродо, бедняга, остался
сиротой, вот оно как было-то.
— Слыхал я, что они покушали и поехали погулять под луной в лунном
свете, — сказал старый Сдубень, — а Дрого был подкушавши, тяжелый, вот лодку
и потопил.
— А я слыхал, что она его спихнула, а он ее потянул за собой, — сказал
Пескунс, здешний мельник.
— Ты, Пескунс, не про все ври, про что слышал, — посоветовал Жихарь,
который мельника недолюбливал. — Ишь ты, пошел чесать языком: спихнула,
потянул. Там лодки, дощаники-то, такие, что и не хочешь, а опрокинешься, и
тянуть не надо. Словом, вот и остался Фродо сиротой, как у них говорится, на
мели: один как перст, а кругом эти ихние, которые в Хороминах. Крольчатник,
да и только. У старика Горбадока там всегда сотни две родственников живут,
не меньше. Господин Бильбо думал бы думал, лучше бы не придумал, чем забрать
оттуда парня, чтоб жил, как полагается.
Ну а Лякошель-Торбинсам все это дело, конечно, поперек жизни. Они-то
собрались захапать Торбу, еще когда он ушел с гномами и говорили, будто
сгинул. А он-то вернулся, их выгнал и давай себе жить-поживать, живет не
старится, а здоровье никуда не девается. А тут еще, здрасьте пожалуйста,
наследничек, и все бумаги в полном порядке, это будьте уверены. Нет, не
видать Лякошель-Торбинсам Торбы как своих ушей, лишь бы они только своих
ушей не увидели.
— Денег там, я слышал, говорили, уймища запрятана, — сказал чужак,
проезжий из Землеройска в Западный удел. — Круча ваша, говорят, сверху вся
изрыта, и каждый подземный ход прямо заставлен сундуками с золотом и
серебром и драгоценными штуками.
— Это ты, поди, слышал больше, чем говорили, — отозвался Жихарь. —
Какие там еще драгоценные штуки? Господин Бильбо, он денег не жалеет, и
нехватки в них вроде бы нет; только ходов-то никто не рыл. Помню, лет
шестьдесят тому вернулся назад господин Бильбо, я тогда еще был сопляк
сопляком. Только-только стал подручным у старика Норна (он покойнику папаше
был двоюродный брат), помогал ему гонять любопытную шушеру, и как раз
усадьбу распродавали. А господин Бильбо тут и нагрянул: ведет пони,
груженного здоровенными мешками и парой сундуков. Все это, конечно, были
сокровища из чужих земель, где кругом, известно, золотые горы. Только
ходы-то зачем рыть? И так все поместится. Разве что у моего Сэма спросить:
он там все-все знает. Торчит и торчит в Торбе, за уши не оттянешь. Подавай
ему дни былые; господин Бильбо знай рассказывает, а мой дурак слушает.
Господин Бильбо его и грамоте научил — без худого умысла, конечно, ну, авось
и худа из этого не выйдет.
Эльфы и драконы! — это я-то ему. — Ты лучше со мной на пару смекни про
картошку и капусту. И не суй нос в чужие дела, а то без носа останешься —
так и сказал. И повторить могу, если кто не расслышал, — прибавил он,
взглянув на чужака и на мельника.
Но слушатели оставались при своем мнении. Слишком уж привыкла молодежь
к басням о сокровищах Бильбо.
— Сколько он там сначала ни привез, так потом пригреб, — возразил
мельник, чувствуя за собой поддержку. — Дома-то не сидит, болтается где ни
на есть. Смотрите-ка, сколько у него чужедальних гостей: по ночам гномы
приезжают, да этот еще шлендра-фокусник Гэндальф, тоже мне. Не, Жихарь, ты
что хочешь говори, а темное это место, Торба, и народ там муторный.
— А ты бы, наоборот, помалкивал, Пескунс, если про что не смыслишь, —
опять посоветовал Жихарь мельнику, который ему не нравился даже больше
обычного. — Пусть бы все были такие муторные. Я вот знаю кое-кого, кто и
кружку пива приятелю не поставит, хоть ты ему вызолоти нору. А в Торбе — там
дело правильно понимают. Сэм наш говорит, что на Угощение пригласят всех до
единого и всем, заметь, будут подарки, да не когда-нибудь, а в этом месяце.
Стоял ясный, погожий сентябрь. Через день-два распространился слух
(пущенный, вероятно, все тем же всезнающим Сэмом), что на праздник будет
огненная потеха — а огненной потехи в Хоббитании не бывало уже лет сто, с
тех пор как умер Старый Крол. Назначенный день приближался, и однажды
вечером по Норгорду прогрохотал чудной фургон с диковинными ящиками — и
остановился у Торбы-на-Круче. Хоббиты высовывались из дверей и вглядывались
в темень. Лошадьми правили длиннобородые гномы в надвинутых капюшонах и пели
непонятные песни. Одни потом уехали, а другие остались в Торбе. Под конец
второй недели сентября со стороны Брендидуимского моста средь бела дня
показалась повозка, а в повозке старик. На нем была высокая островерхая
синяя шляпа, серый плащ почти до пят и серебристый шарф. Его длинная белая
борода выглядела ухоженной и величавой, а лохматые брови клоками торчали
из-под шляпы. Хоббитята бежали за ним по всему поселку, до самой Кручи и на
Кручу. Повозка была гружена ракетами, это они сразу уразумели. У дверей
Бильбо старик стал сгружать большие связки ракет, разных и невероятных, с
красными метками Г и с теми же по-эльфийски.
Это, конечно, была метка Гэндальфа, а старик на повозке был сам маг
Гэндальф, известный в Хоббитании искусник по части устройства разноцветных
огней и пускания веселых дымов. Куда опасней и труднее были его настоящие
дела, но хоббиты об этом ничего не знали, для них он был чудесной приправой
к Угощению. Потому и бежали за ним хоббитята.
— Гэндальф едет, гром гремит! — кричали они, а старик улыбался. Его
знали в лицо, хотя навещал он Хоббитанию не часто и мельком, а гремучих
фейерверков его не помнили теперь даже самые древние старики: давненько он
их тут не устраивал.
Когда старик с помощью Бильбо и гномов разгрузил повозку, Бильбо роздал
маленьким зевакам несколько монет — но не перепало им, к великому их
огорчению, ни хлопушки ни шутихи.
— Бегите домой, — сказал Гэндальф. — Хватит на всех — в свое время! — И
скрылся вслед за Бильбо, а дверь заперли.
Хоббитята еще немножко подождали и разбрелись. Ну когда же, в самом-то
деле, праздник? — думали они.
А Гэндальф и Бильбо сидели у открытого окна, глядя на запад, на
цветущий сад. День клонился к вечеру, свет был чистый и яркий. Темно-алые
львиные зевы, золотистые подсолнухи и огненные настурции подступали к
круглым окошкам.
— Хороший у тебя сад! — сказал Гэндальф.
— Да, — согласился Бильбо. — Прекрасный сад и чудесное место —
Хоббитания, только вот устал я, пора на отдых.
— Значит, как сказал, так и сделаешь?
— Конечно. Я от своего слова никогда не отступаюсь.
— Ну тогда и разговаривать больше не о чем. Решил так решил — сделай
по-задуманному, тебе же будет лучше, а может, и не только тебе.
— Хорошо бы. Но уж в четверг-то я посмеюсь, есть у меня в запасе одна
шуточка.
— Как бы над тобой самим не посмеялись, — покачал головою Гэндальф.
— Там посмотрим, — сказал Бильбо.
На Кручу въезжала повозка за повозкой. Кое-кто ворчал, что вот, мол,
одни чужаки руки греют, а местные мастера без дела сидят, но вскоре из
Торбы посыпались заказы на разные яства, пития и роскошества — на все, чем
торговали в Норгорде и вообще в Хоббитании. Народ заволновался: до праздника
считанные дни, а где же почтальон с приглашениями?
Приглашения не замедлили, так что даже почтальонов не хватило, пришлось
набирать доброхотов. К Бильбо несли сотни вежливых и витиеватых ответов.
Спасибо, — гласили они на разные лады, — спасибо, непременно придем.
Ворота Торбы украсила табличка: ВХОДИТЬ ТОЛЬКО ПО ДЕЛУ НАСЧЕТ УГОЩЕНИЯ.
Н даже измыслив дело насчет Угощения, войти было почти невозможно. Занятой
по горло Бильбо сочинял приглашения, подкалывал ответы, упаковывал подарки и
устраивал кой-какие свои дела, с Угощением никак не связанные. После
прибытия Гэндальфа он на глаза никому не показывался.
Однажды утром хоббиты увидели, что на просторном лугу, к югу от
главного входа в Торбу, разбивают шатры и ставят павильоны. Со стороны
дороги прорубили проход через заросли и соорудили большие белые ворота. Три
семейства Исторбинки, чьи усадьбы граничили с лугом, ахнули от восторга и
упивались всеобщей завистью. А старый Жихарь Скромби перестал даже
притворяться, будто работает в саду.
Шатры вырастали не по дням, а по часам. Самый большой из них был так
велик, что в нем поместилось громадное дерево, стоявшее во главе стола. На
ветки дерева понавешали фонариков. А интереснее всего хоббитам была огромная
кухня под открытым небом, на лугу. Угощение готовили во всех трактирах и
харчевнях на много лиг вокруг, а здесь возле Торбы, вдобавок орудовали гномы
и прочие новоприбывшие чужеземцы. Хоббиты взволновались еще сильнее.
Между тем небо затянуло. Погода испортилась в среду, накануне Угощения.
Встревожились все до единого. Но вот настал четверг, двадцать второе
сентября. Засияло солнце, тучи разошлись, флаги заплескались, и пошла
потеха.
Бильбо Торбинс обещал всего-то навсего Угощение, а на самом деле
устроил великое празднество. Ближайших соседей пригласили от первого до
последнего. А если кого и забыли пригласить, то они все равно пришли, так
что это было не важно. Многие были призваны из дальних уделов Хоббитании, а
некоторые даже из-за границы. Бильбо встречал званых (и незваных) гостей у
Белых ворот. Он раздавал подарки всем и каждому; а кто хотел получить еще
один, выбирался черным ходом и снова подходил к воротам. Хоббиты всегда
дарят другим подарки на свой день рождения — подарки обычно недорогие, и не
всем, как в этот раз; но обычай хороший. В Норгорде и Приречье что ни день,
то чье-нибудь рожденье, а значит, в этих краях всякий хоббит может
рассчитывать хотя бы на один подарок в неделю. Им не надоедает.
А тут и подарки были просто удивительные. Хоббиты помоложе так
поразились, что чуть не позабыли угощаться. Им достались дивные игрушки:
некоторым — чудесные, а некоторым — так даже и волшебные. Иные были заказаны
загодя, год назад, и привезли их из Черноречья и Подгорного Царства: гномы
постарались.
Когда всех встретили, приветили и провели в ворота, начались песни,
пляски, музыка, игры — а еды и питья хоть отбавляй. Угощение было тройное:
полдник, чай и обед (или, пожалуй, ужин). К полднику и чаю народ сходился в
шатры; а все остальное время пили и ели, что кому и где хочется, с
одиннадцати до половины седьмого, пока не начался фейерверк.
Фейерверком заправлял Гэндальф: он не только привез ракеты, он их сам
смастерил, чтобы разукрасить небо огненными картинами. Он же наготовил
множество хлопушек, шутих, бенгальских огней, золотой россыпи, факельных
искрометов, гномьих сверкающих свечей, эльфийских молний и гоблинского
громобоя. Получались они у него превосходно и с годами все лучше.
Огнистые птицы реяли в небе, оглашая выси звонким пением. На темных
стволах дыма вспыхивала ярко-зеленая весенняя листва, и с сияющих ветвей на
головы хоббитам сыпались огненные цветы, сыпались и гасли перед самым их
носом, оставляя в воздухе нежный аромат. Рои блистающих мотыльков
вспархивали на деревья, взвивались в небо цветные огни — и оборачивались
орлами, парусниками, лебедиными стаями. Багровые тучи низвергали на землю
блистающий ливень. Потом грянул боевой клич, пучок серебряных копий
взметнулся к небу и со змеиным шипом обрушился в реку. Коронный номер в
честь Бильбо Гэндальф приберег под конец: он, видно, задумал насмерть
удивить хоббитов, и своего добился. Все огни потухли; в небо поднялся
исполинский дымный столп. Он склубился в дальнюю гору, вершина ее
разгорелась и полыхнула ало-зеленым пламенем. Из пламени вылетел
красно-золотой дракон, до ужаса настоящий, только поменьше: глаза его горели
яростью, пасть изрыгала огонь; с бешенным ревом описал он три свистящих
круга, снижаясь на толпу. Все пригнулись, многие попадали ничком. Дракон
пронесся над головами хоббитов, перекувырнулся в воздухе и с оглушительным
грохотом взорвался над Приречьем.
— Пожалуйте к столу! — послышался голос Бильбо.
Общий ужас и смятение как рукой сняло; хоббиты повскакивали на ноги.
Всех ожидало дивное пиршество; особые столы для родни были накрыты в большом
шатре с деревом. Там собрались сто сорок четыре приглашенных (это число у
хоббитов называется гурт, но народ на гурты считать не принято) — семьи, с
которыми Бильбо и Фродо состояли хоть в каком-нибудь родстве, и несколько
избранных друзей дома, вроде Гэндальфа.
И многовато было среди них совсем еще юных хоббитов, явившихся с
родительского позволения: родители обычно позволяли им допоздна засиживаться
за чужим столом — а то поди их накорми, не говоря уж — прокорми.
Во множестве были там Торбинсы и Булкинсы, Кролы и Брендизайки, не
обойдены Ройлы (родня бабушки Бильбо), Ейлы и Пойлы (дедова родня),
представлены Глубокопы, Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги,
Дудстоны и Шерстопалы. Иные угодили в родственники Бильбо
нежданно-негаданно: кое-кто из них и в Норгорде-то никогда не бывал.
Присутствовал и Оддо Лякошель-Торбинс с женою Любелией. Они терпеть не могли
Бильбо и презирали Фродо, но приглашение было писано золотыми чернилами на
мраморной бумаге, и они не устояли. К тому же кузен их Бильбо с давних пор
славился своей кухней.
Сто сорок четыре избранника рассчитывали угоститься на славу; они
только побаивались послеобеденной речи хозяина (а без нее нельзя). Того и
жди, понесет он какую-нибудь околесицу под названием стихи или, хлебнув
стакан-другой, пустится в россказни о своем дурацком и непонятном
путешествии. Угощались до отвала: ели сытно, много, вкусно и долго. Чего не
съели — забрали с собой. Потом несколько недель еды в окрестностях почти
никто не покупал, но торговцы были не в убытке: все равно Бильбо начисто
опустошил их погреба, запасы и склады — за деньги, конечно.
Наконец челюсти задвигались медленнее, и настало время для Речи. Гости,
как говорится у хоббитов, подкушали и были настроены благодушно. В бокалах
— любимое питье, на тарелках — любимое лакомство… Так пусть себе говорит
что хочет, послушаем и похлопаем.
— Любезные мои сородичи, — начал Бильбо, поднявшись.
— Тише! Тише! Тише! — закричали гости; хоровой призыв к тишине звучал
все громче и никак не мог стихнуть.
Бильбо вылез из-за стола, подошел к увешанному фонариками дереву и
взгромоздился на стул. Разноцветные блики пробегали по его праздничному
