Одиссей в смятении призывал Афину Палладу, свою неизменную защитницу. Он просил мудрую богиню подать ему добрый совет и помочь справиться с циклопом.
Затем Одиссей внимательно осмотрел пещеру.
Возле очага оказался прислоненный к стене гладкий ствол дикой маслины. Циклоп вырвал маслину с корнем, очистил от ветвей и принес домой. Вероятно, он собирался сделать себе дубинку.
Одиссей отрубил от ствола кусок длиною в три локтя, мечом заострил его и обжег на угольях острый конец. Приготовленный кол он спрятал в углу. Воины бросили в огонь щепки и стружки, а ствол поставили на прежнее место.
Вечером возвратился со своим стадом циклоп. С грохотом он отвалил камень, загнал стадо и, как прежде, принялся доить коз. Кончив свое дело, он снова схватил двоих ахейцев, безжалостно убил их и сожрал.
Тут подошел к нему Одиссей. Он протянул циклопу чашу крепкого, неразведенного вина.
– Выпей нашего золотого вина, циклоп! – сказал он. – Я принес его сюда для тебя и надеялся на твою милость. Но ты свирепствуешь над нами. Кто же захочет посетить тебя, если ты так поступаешь со своими гостями?
Циклоп взял чашу и осушил ее. Вино понравилось ему: он возвратил чашу Одиссею со словами:
– Налей еще и назови мне свое имя, чтобы я мог почтить тебя подарком, какой полагается гостю.[45] Мы, циклопы, тоже собираем виноград с плодоносящих лоз, но твое вино – это сладкий нектар, напиток богов!
Одиссей поспешил налить неосторожному гиганту вторую чашу, а затем и третью. В голове людоеда зашумело. Тогда Одиссей вкрадчиво заговорил:
– Ты хочешь знать мое имя, циклоп, чтобы угостить меня и сделать мне подарок по обычаю? Я зовусь «Никто», такое имя дали мне родители, так называют меня и мои товарищи.
Людоед захохотал и воскликнул пьяным голосом:
– Так знай же, мой любезный Никто, что ты будешь съеден последним, когда я разделаюсь с остальными. Вот тебе мой подарок!
С этими словами опьяневший циклоп сел на землю и свесил свою косматую голову; затем он повалился на бок, и вскоре путники с облегчением услышали его храп, подобный рычанью дикого зверя. Тогда Одиссей сделал знак товарищам; они быстро достали приготовленный кол и положили его острием в огонь. Четверо воинов стали по бокам своего вождя. Когда сырое дерево затлело, смельчаки подхватили кол и тихо подошли к спящему циклопу. Стараясь не смотреть на страшное лицо великана, они с силой вонзили тлеющее острие в единственный его глаз.
Дико завыл циклоп; ахейцы в страхе разбежались по пещере. Людоед вскочил на ноги; горячая кровь лилась по его лицу и груди. В исступлении он метался по пещере и звал на помощь своих сородичей.
Каждый циклоп жил отдельно, но пещеры их находились неподалеку. Вскоре снаружи раздался топот огромных ног. Циклопы сбегались к пещере, переговариваясь тревожно и окликая собрата.
– Что случилось с тобой, Полифем? – спрашивали они. – Чего ты кричишь и будишь всех среди ночи? Кто губит тебя силой или обманом?
– «Никто», – ответил им страшным ревом Полифем. – «Никто»! Но я виноват сам, я гибну по своей оплошности! «Никто» не мог бы повредить мне силой!
Циклопы рассердились на Полифема за его нелепый ответ.
– Если никто, – отвечали они, – так чего же ты ревешь? Ты, верно, болен, но на это воля Зевса, и мы не в силах тебе помочь. Призови на помощь своего отца, владыку морей Посейдона!
Циклопы удалились; их тяжелые шаги и недовольное ворчанье стихли. Полифем продолжал яростно стонать, ахейцы же беззвучно радовались, что Одиссей так хитро придумал себе имя и тем самым спас их от неизбежной гибели.
До самого утра размышлял Одиссей, как бы им выбраться из пещеры. Можно было рассчитывать лишь на одно – спрятаться среди стада и выйти вместе с ним из пещеры. Обычно Полифем оставлял своих долгорунных баранов на ночь во дворе. Но накануне он загнал все стадо в пещеру, словно предчувствовал недоброе. Теперь он сидел у выхода на камне и охал от боли, а вокруг него толпилось стадо. Бараны беспокойно бродили по пещере. Их длинная шерсть волновалась, как шелк; они блеяли, ожидая с нетерпением, чтобы хозяин отвалил камень и повел их на пастбище.
Время от времени циклоп шарил своими ручищами по стаду. Он хотел убедиться – не спрятались ли ахейцы между густошерстыми овцами и не готовятся ли они убежать утром, как только он начнет выпускать овец и баранов.
Одиссей видел, что циклоп ощупывает только спины животных. Смелая мысль пришла в голову хитроумному герою. Потихоньку он подозвал товарищей; вместе они отогнали от стада нескольких крупных баранов. Одиссей растеребил на лыки рогожу, служившую циклопу постелью. Этим лыком он связал между собою баранов по трое. Под брюхом у каждого среднего барана он подвязывал одного из своих товарищей. Затем он отпустил животных и дал им смешаться со стадом.
Море курчавых спин волновалось у ног великана. Одиссей уже и сам не мог различить, где находятся связанные между собой животные. Он был уверен, что недогадливый циклоп не сообразит пошарить под брюхом у баранов. Теперь герой мог подумать о своем спасенье. Для себя он приберег самого рослого барана. Волнистая черная шерсть животного ниспадала до самой земли. Одиссей забрался под барана, опутал себя прядями густой, шелковистой шерсти, а концы намотал себе на руки. Когда он с усилием повис под теплым брюхом, баран недовольно затопал ногой и заблеял. Но Одиссей крепко держался за шерсть. Наконец Полифем поднялся, отвалил камень у входа и начал пропускать стадо наружу.
Бараны проталкивались вперед с пронзительным блеяньем. Циклоп проводил рукой по их спинам, но ничего не мог обнаружить. Позади стада медленным шагом шел большой баран, а под его брюхом, скорчившись, висел Одиссей.
Циклоп остановил своего круторогого любимца. У Одиссея замерло сердце, когда он услышал над собой голос Полифема.
– Ты ли это, мой прекрасный любимец? – говорил циклоп. – Что же ты выходишь последним? Ты никогда не был так ленив и медлителен и всегда шел впереди всех. Бедный мой, ты, верно, чувствуешь, что мой глаз уже не смотрит на тебя! Наглый бродяга отнял у меня зрение. Зовут его «Никто», и он еще не ушел от моей мести. Если бы ты мог говорить, мой друг, ты бы сказал мне, где спрятался ненавистный «Никто». Он не скрылся бы от меня! Я раздробил бы ему череп, я разорвал бы его на куски и разбросал его останки по пещере!
Он еще раз провел рукой по мягкой шерсти животного и отпустил его. Баран поспешил за стадом. Во дворе Одиссей проворно соскользнул на землю. Он отвязал своих спутников и знаками велел им отобрать лучших баранов. Крадучись, они погнали маленькое стадо на взморье.
У берега за скалой покачивался черный итакийский корабль. Встревоженные товарищи бросились навстречу герою. Одиссей остановил расспросы и велел поскорее загонять баранов на судно. Воины сели у весел и быстро отошли от берега. Когда корабль был уже на расстоянии человеческого голоса, Одиссей увидел Полифема. Циклоп ощупью выбрался из пещеры.
Одиссей поднялся на кормовой помост и закричал:
– Поделом тебе, злой циклоп! Справедливые боги наказали тебя за зверские поступки!
Взбешенный Полифем отломал огромный кусок скалы и швырнул в море, откуда слышался голос Одиссея.
Тяжело загудел камень. Он пролетел над головами гребцов и рухнул впереди корабля. Свистя и пенясь, взлетела вода; могучая волна ударила по кораблю и погнала его обратно к берегу. Но Одиссей уперся длинным шестом в песок и молча кивнул товарищам. Гребцы разом ударили веслами по воде, и корабль снова помчался прочь от берега.
Когда они отплыли дальше прежнего, Одиссей снова стал громким криком вызывать циклопа. Товарищи в страхе убеждали его замолчать.
– Зачем ты дразнишь чудовище? – говорили они. – Разве тебе мало, что нам еле удалось спастись? Во второй раз он наверно потопит корабль.
Но Одиссей не слушал их и продолжал насмехаться над циклопом:
– Если тебя спросят, Полифем, кто лишил тебя зрения, отвечай: «царь Одиссей, сокрушитель городов, сын героя Лаэрта, выколол мне глаз».
Циклоп заревел от злости и гнева. Он воскликнул:
– Горе мне! Сбылось надо мной давнее пророчество! Великий прорицатель Тёлем предсказал мне, что рука Одиссея лишит меня зрения. Но я думал, что явится муж божественного вида, высокий ростом, и я смогу состязаться с ним в силе. И что же? Малорослый урод, хилый человечишко ослепил меня, напоив вероломно вином!
Полифем поднял косматую голову и с мольбою простер руки, призывая своего отца, бога морей Посейдона.
– О земледержец Посейдон, – восклицал он, – могучий бог! Если ты слышишь своего сына, то не допусти, чтобы Одиссей, сокрушитель городов, сын Лаэрта, достигнул своей родины. Если же ему позволят боги увидеть свой дом, пусть он испытает прежде много бед, утратит всех своих спутников, прибудет в родную землю на чужом корабле и в доме своем встретит горе!
Ахейцы оцепенели от страха, слушая проклятья разъяренного циклопа. А тот схватил камень еще больший, чем прежде, поднял его над головой и с неимоверной силой швырнул вслед кораблю. Камень едва не задел высокую корму корабля и с шумом обрушился в воду. Огромная волна снова подхватила корабль и быстро погнала его к недалекому Козьему острову.
Одиссея и его спутников встретили на берегу истомленные тревожным ожиданием итакийцы. Не было конца их отчаянию, когда они услышали о страшной гибели шестерых товарищей.
– Боги разгневались на нас, – твердили итакийцы, – мы все погибнем! Как умилостивить бессмертных?
На высоком косогоре ахейцы принесли в жертву тучегонителю Зевсу большого барана, любимца Полифема. Но никто не был уверен, что Кронион принял жертву… С тяжелым сердцем, полные скорби о погибших, ахейцы покинули берег свирепых циклопов и снова пустились в неприютное море.
Остров Эола и Лестригоны
Ветер надувал паруса; корабли итакийцев дружно бежали по волнам. Гребцы спали между скамьями под лучами утреннего Гелиоса. Только кормчие бодрствовали за рулем, да на носу первого корабля стоял вождь итакийцев Одиссей со своим верным глашатаем Эврибатом. Они не сводили глаз с морской зыби. Вдалеке они заметили удивительный маленький островок. Им казалось, что островок поднимается и опускается среди волн. Его берега были отвесны и гладки, и весь он сиял, как золотая звезда. И странно: корабли никак не могли достичь его. Он словно удалялся от них, причем уклонялся то вправо, то влево. В то же время это несомненно была твердая земля, а не корабль и не гигантский морской зверь. Одиссей недоумевал.
Но вдруг всезнающий Эврибат указал на остров и воскликнул:
– Я догадался, я знаю, что это такое! Это Эолия, плавучий остров; на нем обитает божественный Эол, повелитель ветров. Взгляни, как сияет его дом за медной оградой! Там, в главной палате, пирует сам Эол с женой и с двенадцатью детьми. Оттуда же он рассылает во все стороны по своему желанию и по велению олимпийских богов бушующие и легковейные ветры.
Одиссей задумался.
– Эол, повелитель ветров? – повторил он. – Мы должны побывать у него. Он может помочь нам добраться до Итаки.
Одиссей разбудил гребцов и усадил их за весла, а сам стал у руля и велел остальным кораблям следовать за собою…
И вот вскоре они уже сидели в главной палате Эолова дома. Пышно убранная палата сияла медью, золотом, орихалком;[46] кресла были отделаны серебром и слоновой костью и устланы цветными коврами. Перед гостями стояли янтарные кубки в золотой оправе. Сам седовласый Эол дружелюбно угощал путников. Вместе с ним гостей принимала прекрасная жена Эола и их дети – шесть рослых юношей и шесть румяных девушек. Все с жадным любопытством слушали Одиссея. Красноречивый герой рассказывал о том, как бились ахейцы с троянами, как была взята и разрушена высокотвердынная Троя; о том, какие беды пришлось претерпеть итакийцам в смрадной пещере циклопа…
Целый месяц гостили странники у радушного Эола. Наконец Эол отпустил их и обещал попутный ветер в дорогу.
Повелитель Эолии сам пришел провожать своих гостей. Шестеро сыновей несли за ним огромный мех – подарок Одиссею. Мех был доверху чем-то наполнен и стянут серебряным шнуром. Божественные носильщики уложили мех возле мачты. Эол еще раз сам попробовал, крепко ли завязаны узлы на раздувшемся мехе, попрощался с Одиссеем и покинул корабль. Товарищи Одиссея с любопытством смотрели на подарок повелителя ветров. Но так как Одиссей не сказал ничего, то и они не стали спрашивать, а молча сели за весла и отвели корабль от плавучего острова. Сверкающая зыбь тревожила море; зефир – западный ветер – наполнял паруса. Одиссей встал у руля, гребцы сложили ненужные весла, и корабли легкой стаей понеслись на восток, к далеким берегам отчизны.
Девять дней дул попутный ветер, посланный Эолом; девять дней корабли благополучно совершали свой путь. Одиссей никому не доверял руля: так стремилось его сердце к любимой отчизне. На десятый день ликующие голоса его спутников возвестили, что вдали появилась земля. Темные, гористые острова поднимались из волн. Корабли быстро приблизились к скалистому длинному острову. Итакийцы узнали его – это была Итака, родная Итака!
Шумящие волны бились о крутые берега, вдали поднималась открытая ветрам вершина горы Нерион, на плоскогорье белел город.
Кормчий подошел к Одиссею и взволнованно попросил его:
– Позволь мне, Одиссей, сменить тебя, позволь мне самому ввести корабль в родную гавань!
Одиссей передал ему кормило, а сам сел рядом на помост. И тут, истомленный бессонными ночами, под неумолчный плеск воды вдоль бортов корабля, герой склонился на свернутый канат и погрузился в глубокий сон.
Тем временем праздные гребцы собрались около мачты. Они глядели на приближающуюся Итаку и радостно говорили о том, как сбежится весь народ встречать их. Больше всех волновался неугомонный Эврилох. Он давно оправился от своего приключения у лотофагов и теперь вслух мечтал, как он будет выгружать с корабля свои богатства перед восхищенными согражданами. Тут на глаза ему попался полный мех, подаренный Эолом Одиссею. Эврилох завистливо вздохнул и воскликнул:
– О вечные боги! Как повсюду уважают и любят Одиссея, куда бы мы ни явились! Одна его троянская добыча гораздо богаче нашей. А ведь мы сражались вместе и терпели одинаковые беды. Это явная несправедливость! Вот и теперь: Эол одному ему сделал богатый подарок. Друзья, посмотрим, что так плотно завязано в этом мехе? Уж наверное там немало и золота и серебра!
Итакийцы одобрительно выслушали слова Эврилоха. Они тоже считали, что вожди несправедливо делят добычу, а боги несправедливо делят счастье и удачу между людьми. Еще на берегу Троады, нагружая корабли добычей, воины толковали, что доля их вождя наполнила все помещение под носовым помостом, между тем как доля всей остальной дружины свободно уместилась под кормовым. А тут еще появился этот прощальный подарок Эола!
Воины столпились вокруг таинственного меха. Тотчас мех был развязан. Путники с жадным любопытством заглянули в него. Они ожидали увидеть там несметные сокровища. Но из меха с воем и свистом стал вырываться холодный воздух. Итакийцы отступили в страхе. Эврилох пытался исправить свою неосторожность и закрыть мех. Поздно! Все кругом переменилось, воздух потемнел, по небу помчались грозные тучи. Бушующие валы скрыли от взоров путников милую Итаку. Заревел ураган. Корабли летели по волнам, и кормчие были не в силах владеть рулем.
С воплями злополучные путники бросились будить Одиссея. Одиссей сразу понял, что произошло во время его сна.
– Несчастные! – закричал он. – Вы развязали мех! В нем были спрятаны бурные ветры: Эол вручил мне их, чтобы ничто не помешало нашему плаванию. Теперь все погибло из-за вашего жалкого любопытства. Увидим ли мы когда-нибудь снова нашу родную землю?
Одиссей завернулся с головой в мантию и лег на дно корабля, ни на что больше не обращая внимания. Буря несла корабли с непреодолимой силой в неизвестную даль.
Прошло немало времени, пока буря стала стихать. Косые лучи солнца брызнули сквозь разорванные тучи, и вдруг впереди, в море, словно загорелась золотая звезда. Все ярче горела она, и путники поняли, что снова очутились вблизи плавучего острова Эола…
Несказанно удивился Эол, когда увидел входящих в палату итакийцев. Одиссей вошел первым и сел на пороге, как проситель, закрыв голову полой плаща. Эол воскликнул:
– Ты ли это, Одиссей? Что привело тебя обратно? Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы ты беспрепятственно прибыл в родную землю.
Одиссей ответил с сокрушенным видом, надеясь смягчить сурового Эола:
– Боги низвели на меня роковой сон и лишили разума моих спутников. Нас постигло злое бедствие. Помогите мне, друзья, одни вы можете исправить случившуюся беду!
Но его слова лишь разгневали повелителя ветров.
Эол протянул руку и грозно воскликнул:
– Немедленно покиньте наш остров, недостойные! Я не могу принять под свою защиту людей, которых так явно ненавидят бессмертные боги. Прочь! Ненавистный богам и для меня ненавистен!
Горько сетуя на свое несчастье, итакийцы побрели к своим кораблям. Нехотя отчалили они от плавучего острова и долго, с горестью следили, как остров скрывался в волнах, словно мерцающая звезда.
На седьмые сутки тягостного плавания скитальцы снова завидели землю. Берега ее были угрюмы и неприступны. В одном лишь месте открылась бухта – правда, удобная, но мрачная, как врата Аида. Справа и слева из воды поднимались отвесные скалы, и лишь в глубине виднелся плоский берег. Корабли стали у берега один возле другого в тесный ряд. У самого входа в гавань из воды торчала одинокая скала. Одиссей решил, что с нее удобно будет осмотреть окрестность. По приказанию вождя гребцы подвели корабль вплотную к каменной стене и привязали судно канатом к ребристому выступу.
Одиссей взобрался на вершину скалы и осмотрелся. На пустом берегу он увидел бесконечное нагромождение голых утесов да широкую дорогу, которая начиналась от самой бухты, извивалась и пропадала среди скал. Но нигде не было заметно ни жилья, ни людей.
Одиссей выбрал среди своих товарищей двух отважных воинов и решил отправить их вместе с глашатаем Эврибатом разведать, куда ведет пустынная дорога.
– Будьте осторожны, – сказал он Эврибату, – избегайте городов и селений. Лучше всего притаитесь где-нибудь в роще, возле источника. Подождите, пока придут за водой к источнику женщины. У них узнайте, какой народ обитает в этой угрюмой стране.
С тревогой смотрел Одиссей вслед уходящим товарищам. Он остался на утесе и не сводил глаз с пустынной дороги.
Прошло немного времени. Вдруг Одиссей увидел на дороге своих посланников; они бежали так, как будто за ними гналась сама смерть. Эврибата не было с ними. До ушей Одиссея донесся их вопль:
– Лестригоны,[47] лестригоны! Спасайтесь!
Тут Одиссею почудилось, будто далекие утесы сдвинулись с места и несутся к берегу страшными прыжками. Но тотчас же он понял, что это показалась из-за скал толпа чудовищных великанов. Они были похожи на живые горы; Полифем показался бы маленьким рядом с ними.
Одиссей быстро соскользнул с утеса на корабль. Великаны достигли берега.
Герой оцепенел от ужаса; он увидел, как великаны напали на корабли, стоявшие у берега, и принялись крошить их в щепки острыми камнями. Итакийцы с воплями прыгали с кораблей в воду и пытались спастись, но великаны ловили их, безжалостно убивали и тут же нанизывали на жерди, как рыб.
Жалкая гибель товарищей заставила Одиссея опомниться. Он перерубил мечом натянутый канат и окликнул своих спутников. Гребцы схватились за весла. Корабль быстро выскользнул из бухты.
Спутники Одиссея отвели корабль подальше от берега и долго ждали товарищей. Ни один корабль больше не показался из ущелья. Одиссей понял, что спасся только он и его гребцы. Уцелевшие итакийцы поплыли дальше. Они все еще дрожали от пережитого ужаса. Гребцы судорожно налегали на весла; бессильный гнев, жестокое горе душили их.
Одиссей один стоял на носу корабля и плакал, закрываясь плащом. Он оплакивал погибших друзей, но больше всех – своего верного, разумного Эврибата, которого он сам послал на смерть. Наконец Одиссей выпрямился, отер слезы и обратился к своим спутникам:
– Гребите сильнее, мои бедные друзья. Мы спаслись от гибели, постараемся же бодро продолжать наш путь, какие бы испытания ни ожидали нас впереди.
Корабль направился на север. Итакийцы и сами не знали, как далеко от острова Эола занес их бурный Эвр, восточный ветер. Они надеялись, что скоро покажутся из синеющей зыби берега какой-нибудь приютной страны, где жители дружелюбно примут усталых мореходов, наделят их пищей и вином и укажут им путь по хребтам многошумного моря к родимой земле.
У чародейки Цирцеи
Широковетвистые ивы тесно обступили круглую бухту. У берега, на белом, блестящем песке высился потрепанный бурями итакийский корабль. Причудливую раскраску его бортов смыли соленые морские волны. Потускнели огромные белые глаза, нарисованные с обеих сторон судна, слиняли красные щеки и нос.
Уныло поглядывали на подслеповатое лицо своего корабля итакийцы. Многострадальные путники разбрелись по берегу бухты. Кто улегся среди густой травы, кто сидел в тени деревьев. Вдали глухо шумело море. Его неумолчный гул то ослабевал, то нарастал, утомляя слух. Изо дня в день все то же вечношумящее море… Кончились запасы пищи, чужая страна грозит неведомыми бедами, а странствию нет конца…
Итакийцы надеялись на своего мудрого и находчивого вождя. Одиссей с утра бродил где-то между лесистыми холмами. Может быть, ему удастся добыть пищи и разузнать, к какому берегу пристал их злополучный корабль?
Среди деревьев показалась знакомая фигура вождя. Герой опирался на копье, сгибаясь под тяжелой ношей. На плечах его лежало грузное тело пятнистого оленя. Ноги животного были связаны травяным жгутом. За спиной охотника безжизненно болталась голова оленя и цеплялась за кусты ветвистыми рогами.
Два рослых молодых воина вскочили навстречу вождю. Они сняли с плеч Одиссея тяжелое тело оленя. Одиссей пучком травы обтер с плеч и рук застывшую оленью кровь.
– Ободритесь, друзья! – сказал он. – Мы не сойдем в область Аида, прежде чем нам назначено судьбой. Подкрепитесь сочным оленьим мясом, утолите голод, – и тогда мы обсудим, что нам делать.
Проголодавшиеся воины быстро разрубили и изжарили мясо и уселись обедать вокруг костров. Когда последняя оленья кость была обглодана, Одиссей собрал своих повеселевших спутников.
– Я поднялся на вершину холма, – говорил герой. – Мы находимся на маленьком острове, кругом расстилается безбрежное море. На острове нет ничего, кроме шумящего леса. Но посередине – я заметил – восходит дым от скрытого в лесу жилища. Там живут люди! У них мы можем узнать, что это за остров.
Угрюмо слушали итакийцы слова своего вождя, а Эврилох воскликнул:
– Ты снова хочешь идти к неизвестному жилищу, неугомонный Одиссей? Мы не забыли свирепых лестригонов и людоеда Полифема! Кто знает, какое чудовище мы встретим здесь?
Одиссей возразил сурово:
– А какой толк сидеть здесь и бояться отойти от берега? Мы должны узнать, в какую сторону беспредельного моря надо нам направить бег своего корабля. Как же иначе достигнем мы родной Итаки?
Эврилох замолчал; воины поневоле согласились с Одиссеем. Тогда герой разделил своих спутников на два отряда, – по двадцать два воина в каждом. Одной дружиной предводительствовал он сам, начальником другой дружины назначил Эврилоха. Беспокойный и вздорный в мирной жизни, Эврилох становился в походах смелым воином и решительным военачальником. Товарищи охотно повиновались ему.
Одиссей снял с себя медный шлем и бросил туда два камня – за себя и за Эврилоха. Он сильно встряхнул шлем; выпал жребий Эврилоха. Тотчас спутники Эврилоха стали готовиться к походу. Они натягивали плотные кожаные шлемы на свои курчавые волосы, надевали короткие плащи, подвязывали к ногам сандалии. Каждый воин взял в левую руку круглый кожаный щит, а в правую – два боевых копья.
С тяжелым чувством расстались товарищи. Эврилох повел свой отряд. Один за другим скрывались воины в молчаливой глубине сумрачного леса.
Медленно плыл по небу раскаленный Гелиос. Оставшиеся на берегу итакийцы прислушивались в тревожном ожидании. Не раз чудился им то треск сучьев, то шелест травы. Наконец в лесу захрустели ветки, и путники увидели бегущего Эврилоха. Он был один. Глаза его были полны слез, волосы и борода взлохмачены. Он заговорил, горестно простирая руки к друзьям. Вот что рассказал он:
– Мы добрались до жилища, которое видел ты, Одиссей, с вершины холма. Оно стоит на зеленой поляне посреди густого леса. Никогда еще я не видел такого красивого здания! У него высокий цоколь из розового гранита, стены, облицованные серым мрамором, позолоченная резьба двери, мраморные черепицы на крыше. Мы долго любовались бы им, но нам помешало неожиданное и удивительное происшествие. На поляну из-за толстых деревьев выбежала стая диких зверей. Тут были остромордые волки и черногривые горные львы; они припадали к земле и прыгали, словно играя. Мы с криком столпились в кучу и подняли копья, но хищники миролюбиво подбежали к нам, помахивая хвостами, как собаки. Они ластились к нам и заглядывали в глаза. Иные хватали нас за плащи, мотали головами, тянули нас за собой прочь от дома. Я крикнул товарищам:
– Опустите копья, друзья, не дразните хищников. За мной, пробирайтесь к дому!
Осторожно ступая, мы приблизились к дверям. Из дома донеслась до нас веселая песня. Невидимая певица пела за работой; в лад песне постукивал ткацкий станок. Мы ободрились: казалось, тут бояться нечего. Дружным криком мы стали звать певицу. Песня оборвалась, послышались легкие шаги, скрип двери. К нам вышла красавица в затканной серебром одежде – несомненно, богиня или нимфа. Она приветливо улыбалась нам. Я с облегчением увидел, что звери бросились врассыпную и скрылись в высокой траве. Я только удивился – чего они так испугались? Неужели златокудрая красавица была их строгой повелительницей? Своим нежным голосом она пригласила нас войти в дом. Я взглянул на нее пристальнее, и, клянусь, мне почудилось что-то недоброе в ее прелестной улыбке. Товарищи послушно пошли за красавицей, а я тайком отстал от них и спрятался за дверью. Долго ждал я. Сначала до меня доносились веселые голоса товарищей, звон кубков. Внезапно я услышал непонятное восклицание богини. Ее слова звучали резко и насмешливо. Все стихло; я не слышал больше ни звука, только где-то на заднем дворе захрюкали свиньи, – и снова настала тишина. Я подождал еще, но не решился идти разыскивать моих несчастных спутников, а вернулся к вам, – к тебе, Одиссей. Увы, боюсь, что с нашими друзьями случилась беда!
Эврилох замолчал и в горести натянул свой плащ на голову. Итакийцы молча, в недоумении переглядывались. Что могло случиться с товарищами в чудесном лесном доме? Одиссей не стал тратить времени на бесплодные гаданья. Он накинул на плечо пеструю перевязь меча, вооружился копьем и сказал, обратясь к Эврилоху:
– Пойдем со мной, Эврилох; укажи мне дорогу к дому богини.
Но Эврилох упал на колени и вцепился в плащ Одиссея.
– Не ходи туда, Одиссей! – воскликнул он. – Я знаю, ты не вернешься сам и не разыщешь наших бедных спутников. Нет, нам надо немедленно спасаться бегством, чтобы и нас не постигла неведомая, ужасная участь!
Одиссей возразил:
– Друг Эврилох, ты можешь оставаться здесь, если хочешь. Но я не могу покинуть наших товарищей в беде, я постараюсь помочь им.
Одиссей высвободил полу своего плаща из рук Эврилоха. Никто больше не смел удерживать его; герой быстро пошел между деревьями и вскоре скрылся в густом лесу.
Он уже прошел чащу, и сквозь деревья перед ним замелькала широкая поляна. Внезапно навстречу ему из-за деревьев выступил прекрасный юноша. Дружеским, но повелительным жестом он остановил Одиссея. Герой взглянул на юношу и подумал: счастливая встреча! Из-под полей дорожной шляпы улыбались путнику веселые, умные глаза молодого незнакомца. С плеч его падали складки ослепительно белого плаща с пурпурной каймой внизу. На легких сандалиях, возле пяток, дрожали золотые крылышки, а в руке юноша сжимал короткий жезл, обвитый золотыми змеями. По жезлу и по чудесной обуви Одиссей понял, что видит Гермеса, посланника богов.
– Меня несказанно радует твое появление, Гермес, – сказал Одиссей. – Значит, боги не совсем оставили меня!
Гость с далекого Олимпа с участием подошел к страннику.
– Знаешь ли ты, куда идешь, Одиссей? – заговорил он. – Твои товарищи попали к чародейке Цирцее, коварной дочери светлого Гелиоса. Она опоила их волшебным зельем, превратила в свиней и заперла в грязном хлеву. Та же участь ждет и тебя, если я не помогу тебе.
Гермес наклонился и вырвал из земли странное растение. Корень у него был черный, а цветок молочно-белый. Одиссей почуял резкий запах чеснока. Гермес отряхнул землю с растения и подал его Одиссею.
– Возьми этот цветок, Одиссей, – сказал он. – Бессмертные называют его «моли». С этим цветком ты можешь не бояться чар Цирцеи. Не выпускай его из рук. Цирцея предложит тебе вина; в него будет примешано колдовское зелье, но ты пей его без боязни. «Моли» охранит тебя. Когда ты выпьешь вино, Цирцея прикоснется к тебе волшебным жезлом. Тут ты смело нападай на волшебницу и угрожай пронзить ее мечом. Она испугается и станет уговаривать тебя помириться с ней, но ты не опускай меча. Пусть она поклянется, что не станет вредить тебе. После этого ты можешь вполне довериться ей.
Сжимая в руке чудесный цветок, Одиссей медленно подходил к дверям дома Цирцеи. Волки и горные львы бежали за ним и заглядывали ему в лицо человеческими глазами. Кругом стояла тишина знойного полудня, только в доме слышалось сладостное пение волшебницы.
