сов плакала, когда проснулась! Моя первая женщина-аналитик, женщина, которую я любила больше всего на свете и которая была для меня матерью и примером, — в моем сне она умерла. Но перед смертью она послала мне с женщиной-курьером из Европы три подарка. Главным из них был огромный, ручной работы, золотой унитаз, который напоминал кубок или потир120. Этот изысканный дар должен был стоять у меня в гостиной. Еще она прислала мне несколько фотографий, сделанных в то время, когда я впервые пришла на анализ. Третьим подарком были несколько газетных вырезок. Я рыдала и не могла поверить, что это правда. Моя аналитик, которую я любила и которой доверяла больше всех на свете, не могла умереть. Я хотела позвонить в Швейцарию и узнать, так ли это. Однако сон повторялся снова и снова.
Испытав первый шок, вызванный этим сном, позже я осознала его внутренний символический смысл. Смерть женщины-аналитика, которая стала для меня и матерью, и примером феминин-ности, оставила меня в одиночестве, наедине с собой. Но у меня были ее подарки. Фотографии напоминали мне о том, как я выглядела, когда только начинала процесс анализа. Вырезки газетных новостей были отчетами о том, что происходило. А прекрасная чаша-унитаз ручной работы была самым величайшим даром, который она могла мне передать, так как он является символом единства «высшего и низшего». Аналитик своим личным примером дала мне возможность выявить, оценить и сохранить ранее отвергнутые части моей личности .- ярость и слезы, а также подавленную мной тоску по положительной, духовной стороне личности моего отца. В сновидении этот подарок играл важную роль в моей жизни; его следовало поместить в центре дома, в гостиной, а не убирать в самый дальний угол, чтобы о нем забыть. Это сновидение создало для меня образ, позволяющий сформировать и сохранить мою фемининную духовность.
Второй сон приснился мне в день рождения, буквально через несколько дней после того, как я закончила писать главу «Внутреннее прощение и освобождение отца». В этом сновидении я просила женщину-аналитика, у которой я постоянно проходила анализ, подстричь меня и сделать мне такую прическу, чтобы она дол—
го держалась, шла мне и подчеркивала пышность и красоту волос. Для меня это означало сформировать фемининную идентичность, придав ей особые качества вещественности, долговечности и привлекательности.
Внутреннее прощение и освобождение отца не было завершающим актом в процессе исцеления эмоциональной травмы. Сновидения дали мне понять, что тайна находится не в маскулинности, а в фемининности. Парадоксальность освобождения отца заключалась в том, что в конечном счете мне следовало избавиться от проекции духовности на отца и найти духовность внутри фемининности. Освободить отца означало найти фемининную духовность у себя внутри.
Мне пришло в голову, что моя первоначальная модель исцеления травмы была в какой-то степени маскулинной: я представляла его себе как поступательное движение к цели, без отклонений в стороны, от начала до самого конца. При этом мой собственный опыт всегда говорил о том, что путь трансформации больше похож на винтовую лестницу или спираль. Я каждый раз неизбежно возвращалась к тем же травмам и конфликтам, и каждый раз их переживание казалось мне даже более сильным и мучительным, чем прежде. Разница заключалась в том, что боль продолжалась уже не так долго и в конечном счете я становилась более сильной, мужественной и способной справиться с этими неприятными и болезненными переживаниями.
То, что страдание может быть ценным, прекрасно выразил Роберт Блай в стихотворении «Грусть — это что?»:
Грусть — это что? Это — амбар, полный пшеницы, ячменя, кукурузы и слез. Они ссыпаются в отверстие в жернове. Амбар кормит грустью всех птиц. И я себе говорю: «Неужели тебе будет грустно в конце? Давай, радуйся осени, будь стойким, да, будь безмятежным, спокойным, или же расправь свои крылья в долине грусти.121
Моя скорбь в самом деле была хранилищем и сокровищницей, так как раз от раза переживания становились не только более
120 Потир — использующийся в литургии сосуд для освящения вина и совершения причастия в виде чаши на высокой ножке. — Примеч. ред.
121 Robert Bly, What is the Sorrow for? (Неопубликованное стихотворение.)
212
Глава 10
