Часто за одну терапевтическую беседу может быть пройдено потрясающее расстояние из начальной точки уникального эпизода до «населённых пунктов» на новых территориях жизни, территориях идентичности. Более того, в начале беседы подобный исход предсказать невозможно. Как подсказывает мой опыт ведения терапевтических бесед, результат превзойдёт все предсказания и ожидания. Это один из чарующих, увлекательнейших аспектов нарративной практики. В контексте этих бесед продолжается интрига, сохраняется напряжённость действия. Мы не знаем, куда попадём в результате, мы только знаем, что в конце беседы будем стоять на территориях жизни и идентичности, которые в начале беседы не могли себе и представить. Расшифровка интервью, которую я включил в этот раздел, демонстрирует оба этих феномена: расстояние, которое люди преодолевают за время терапевтических бесед, и непредсказуемость конечной точки этого пути.
Это интервью также иллюстрирует ещё один важный момент, касающийся карт нарративной практики: границы между различными видами карт часто размыты. Я показывал вам карты по отдельности, чтобы была возможность более чётко и ясно их описать. Однако на практике они часто пересекаются, накладываются друг на друга, и граница размывается. Нарративные беседы не развиваются по сценарию, не являются «образцом дисциплинированности», они «живые» и «своенравные». Участие терапевта в этих беседах во многом определяется откликами рассказчиков, и попытка заготовить вопрос заранее, как правило, ни к чему не приводит: каждый следующий вопрос рождается после ответа на предыдущий. Именно те возможности, которые содержатся в ответах людей, определяют вклад терапевта. В нижеследующем отрывке читатели обнаружат элементы карт пересочинения, восстановления участия и работы с внешними свидетелями.
Беседа вновь вернулась к заявлению Труди о том, что она не позволила себе оказаться полностью парализованной чувством вины. Я открыто проявлял любопытство, спрашивая, какие возможности это для неё открыло, что послужило для неё твёрдым основанием, позволило противостоять чувству вины, вырваться из его плена. Отвечая на эти вопросы, Труди описала кризис, который она пережила примерно восемнадцать месяцев назад. Этот кризис привёл её к осознанию нескольких важных моментов, в результате чего она оказалась на распутье. Она могла позволить чувству вины продолжать сковывать её жизнь, а могла выбрать иной путь, на котором приняла бы более реалистичный взгляд на некоторые силы, оказывающие влияние на тяжёлые жизненные ситуации в её личной истории — силы, контролировать которые у неё раньше не было возможности. В этот момент Труди «сделала правильный выбор» и теперь была точно уверена, что ей ничто не помешает.
М.: То есть вы были на распутье. У вас внезапно появилась новая возможность определить, по какому пути можно идти, и вы решили сделать правильный выбор.
Труди: Да, именно так.
М.: Вот эта позиция: «больше мне ничего не помешает» — это было новое достижение?
Труди: Да. Должна сказать, что раньше я ощущала себя проигравшей, у меня была пораженческая позиция, и это было ужасно. Как будто всё в сумраке.
М.: И последние восемнадцать месяцев вам удавалось сохранять эту новую убеждённость даже в сложных ситуациях?
Труди: Точно. Да, меня иногда ещё потряхивает, но я не отказываюсь от этой позиции.
М.: Вы сказали, что всегда хотели, чтобы у вас с ребёнком были близкие, надёжные отношения. Было ли в вашей жизни что-то ещё, чего вы всегда хотели? Есть ли какие-то другие надежды, мечты, которые не воплотились из-за того, что какие-то жизненные обстоятельства этому мешали?
Труди: Ну конечно, были, много было.
М.: Вы можете рассказать мне об этом побольше?
Труди: Ну, начать можно с того, что, как и Питер, я всегда хотела какого-то иного, лучшего будущего, я хотела такой жизни, в которой будет больше понимания и по крайней мере некоторого участия. Я хотела, чтобы жизнь была мирной, чтобы в ней было уважение.
М.: То есть надежды и мечты на лучшее будущее, где больше понимания, участия… более мирная жизнь, в которой будет больше уважения?
Труди: Да. Как и Питер, я хотела, чтобы у меня был шанс управлять собственной жизнью. Чтобы у меня было пространство для своей жизни. Вот что я всегда намеревалась сделать, но у меня, казалось, совсем не получается. Это очень угнетало меня.
М.: Эти намерения в отношении вашей жизни… как давно они появились?
Труди: Ой, давно, очень давно.
М.: Насколько давно?
Труди: Ну, они у меня с детства, очень давно это появилось. Я всегда искала чего-то иного. Я не могла бы выразить это так, как выражаю сейчас, у меня не было тогда слов, но вот что я искала. У меня были надежды, но не было возможностей воплотить их так, как мне бы хотелось, у меня не было для этого достаточно свободы. Я сильно переживала по этому поводу, долгое время чувствовала себя так, словно бьюсь головой о кирпичную стену.
М.: А были ли эти намерения поддержаны, разделены в семье, где вы росли?
Труди: Нет, совсем нет. Там не было понимания, не было терпения и уважения. Каждый имел своё мнение, а на мнения других всем было наплевать. Все пытались заткнуть и победить друг друга. Там было тяжело. Я не хотела принимать в этом никакого участия, не хотела, чтобы это продолжалось.
М.: И как же вам удалось сохранить эти намерения и мечты, когда их не поддерживал никто в вашей семье, когда в семье было так тяжело?
Труди: Ну, я не знаю. Наверное, это была стойкость. У меня, наверное, была какая-то жизнестойкость.
М.: Жизнестойкость. А что поддерживало эту жизнестойкость? Был ли кто-нибудь, кто признавал важность этих намерений и надежд, поддерживал их? Может быть, всё-таки был кто-то, кто разделял подобные надежды?
Труди: На самом деле, я вспоминаю, кое-кто был. У меня была бабушка, и мы с ней были достаточно близки; когда я была маленькой, мы вместе проводили много времени. Это была бабушка Лиллиан, мама моей мамы.
М.: А откуда вы знали, как понимали, что она поддерживала эти намерения и надежды на иную жизнь?
Труди: Ну, некоторые вещи просто понимаешь и знаешь. Она очень заботилась обо мне. Бабушка Лиллиан очень поддерживала меня. Ей нравилось, что я вдумчивая. Она не пыталась критиковать то, что я говорила. Когда я была с ней, можно было говорить, что я чувствую. Она понимала меня, она не навязывала мне своё мнение.
М.: Как долго вам удавалось так близко общаться с бабушкой?
Труди: Ох, это грустная история. Когда мне было примерно десять лет, мой отец получил новую должность в городе горняков на севере. Я хотела на каникулы поехать к бабушке, но отец не позволял мне, говорил о ней очень плохо. Думаю, она всегда вызывала у него ощущение угрозы. Помню, он говорил, что она вмешивается в дела его семьи. Он всегда говорил, что мы его семья, как будто мы его собственность.
М.: О, так вам никогда больше…
Труди: Помню, мне было очень грустно оттого, что я была от неё отрезана. Она пыталась писать письма и открытки, но отец пресёк её попытки. Он продолжал унижать её, и потом я узнала, что большую часть её писем и открыток он отправил обратно, не распечатывая, и никому из нас не сказал. Бабушка их хранила, моя двоюродная сестра когда-то потом мне их передала. Я поняла, что она никогда не сдавалась. Было замечательно получить в конце концов эти письма и открытки, но и очень грустно, потому что мне её так не хватало.
М.: То есть вы сказали, что ваша бабушка понимала вас и поддерживала.
Труди: Да, а ещё она очень меня любила.
М.: А знаете ли вы, почему она так любила, понимала и поддерживала вас? Что она ценила в вас, как вам кажется?
Труди: Мне кажется, я всегда знала, что она любила меня за то, кем я была, когда я была маленькой. У неё не было больших планов на мою жизнь. Ей нравилось, что я не настырная, что мы могли просто общаться и не давить друг на друга, и не было вот этого напряжения вокруг всё время.
М.: А если бы ваша бабушка Лиллиан могла бы быть здесь сейчас, и я бы спросил её, что она в вас ценила, как вам кажется, что она могла бы сказать?
Труди: Давайте подумаем… Наверное, она сказала бы, что я более восприимчивый человек, вдумчивый, что я не такая вот назойливая, настырная, упёртая, проламывающаяся сквозь все. Ей нравилось, что я более мягкая, нежная. Мы друг с другом общались очень мягко.
М.: Как вам кажется, каково ей было — иметь такую внучку, как вы, которая так чувствовала, понимала её?
Труди: Что вы имеете в виду — «каково ей было»?
М.: Я понимаю, что, когда вы были вместе, это было что-то особенное, и для вас это было очень значимо. Вы мне дали понять, что именно она ценила в вас. У меня есть догадка, что, когда бабушка Лиллиан была с вами, это каким-то образом затрагивало и её жизнь тоже. Как вам кажется, каким образом это могло затрагивать её жизнь?
Труди: Я думаю, она чувствовала, что я тоже её понимаю: мы воспринимали мир одинаково, мне нравилось то, что нравилось ей, мне было важно то, что ей важно.
М.: Как вам кажется, как это могло повлиять на её жизнь?
Труди: Я знаю, что она радовалась, когда я приходила к ней в гости. Когда я приходила к ней в гости, я подходила к воротцам и видела, как она выглядывает из окошка на кухне, ждёт меня. Так что я думаю, она была тоже счастлива, я ей приносила радость.
М.: Я бы хотел спросить Питера о том, что он услышал во время нашего разговора, если вы не против.
Труди: Конечно.
М.: Питер, каково тебе было слышать о той глубокой внутренней связи, которая существовала между твоей мамой и её бабушкой?
Питер: Нормально.
М.: Ну, нормально — это по-разному бывает. А для тебя «нормально» — это как?
Питер: Это нормально потому, что я начинаю лучше понимать.
М.: Лучше понимать что?
Питер: Что происходило с моей мамой и её бабушкой.
М.: Что же с ними происходило?
Питер: У них не было того пространства, которое им было нужно, они хотели лучшего.
М.: Как тебе кажется, это соответствует каким-либо образом тому, что ты говорил про «выйти и не вляпаться», про своё право управлять своей жизнью, иметь своё пространство, или это как-то отличается?
Питер: Я думаю, что это скорее то же самое, мы все немного связаны, похожи.
М.: Что ты имеешь в виду — «связаны, похожи немного»?
Питер: У нас у всех были сложности, и мы продолжали действовать.
М.: А каково тебе знать, что вы похожи?
Питер: Я об этом раньше не знал, я не знал про бабушку Лиллиан.
М.: То есть ты ничего не знал про свою прабабушку?
Питер: Нет, ничего не знал. Я даже не знал, что у меня была прабабушка Лиллиан.
М.: Труди, если бы ваша бабушка могла быть здесь и сейчас, и слушала бы наш разговор с Питером (как он вышел из ситуации, которая его злила), если бы она могла послушать наш разговор с вами (о том, как вы продолжали хранить то, что для каждого из вас важно), — как вам кажется, что бы её больше всего привлекло? Что было бы ей больше всего интересно? Что ей больше всего понравилось бы?
Труди: Ну, я знаю, что в семье, где она выросла, ей тоже было непросто. Она не имела права на своё мнение, для неё не было места, но она при этом не сдавалась, факт. Она продолжала пытаться выбраться из этой колеи, преодолеть это все. У неё пытались отбить охоту заниматься всем тем, что для неё было важно, но она сумела всё преодолеть. Я думаю что, ей бы очень понравилось, ей бы было очень важно, что Питер думает то же самое и делает то же самое.
М.: То есть ей бы понравилось, что Питер делает то же самое. Питер, а когда мы сейчас слышим про бабушку Лиллиан, это как-то соответствует тому, что ты говорил о праве на собственную жизнь, о праве на собственное пространство?
Питер: Да, я думаю, что здесь мы тоже похожи. Мне кажется, это правда.
М.: Труди, вы сказали, что если бы бабушка Лиллиан была здесь, она бы была очень заинтересована тем, как Питер ушёл от проблемы, покинул то место, где его многое злило. Как вам кажется, это повлияло бы на её представления о Питере? Что бы она теперь лучше о нем узнала, как о человеке?
Труди: Мне кажется, что она увидела бы Питера как человека, который может направить ход событий в более приемлемое русло, как человека, который начинает находить свой путь, двигается к тому, что для него важно в жизни, несмотря на то, что путь этот пока что достаточно тяжёл, и приходится много работать, много вкладываться. Она бы увидела в нем человека, который не позволит обстоятельствам вернуть его к началу пути.
М.: А как вам кажется, почему её так привлекло бы знание о действиях Питера, о том, что он стал уходить, в хорошем смысле, от проблемы?
Труди: Это потому, что она сама тоже боролась, чтобы освободить свою жизнь. У неё было мало шансов управлять своей жизнью и не было власти, но она продолжала пытаться, продолжала создавать пространство для своей собственной жизни. И в конце концов именно эти воспоминания о ней и о том, что она сделала, имеют значение.
М.: Давайте представим, что Лиллиан здесь, с нами сегодня и слушает наш разговор о том, куда продвигается жизнь Питера и ваша жизнь. Как вам кажется, если бы она услышала эти истории, что бы она думала, что бы чувствовала, что поняла бы?
Труди: Ну, она бы поняла, что победила, отстояла то, что для неё было важно, что ей удалось преодолеть все, несмотря на активные попытки контролировать её жизнь. Она поняла бы, что именно это наследие передалось её правнуку, и для неё бы это очень много значило.
М.: То есть это значило бы, что все её усилия, вся её борьба были…
Труди: Они того стоили. Да. Все эти маленькие шаги, которые она совершала, чтобы поддерживать надежду, чтобы делать то, что она намеревалась делать в своей жизни, — это всё чего-то стоило. Мне кажется, что она испытала бы огромное облегчение.
М.: То есть, несмотря на все…
Труди: Несмотря на всё давление, на унижения, на крики и скандалы, она достигла гораздо большего, чем все те, у кого была власть. Я думаю, что она очень гордилась бы Питером.
М.: Она бы очень гордилась Питером?
Труди: Да. И я вот ещё о чем подумала: она же тоже боролась с чувством вины, и если бы она здесь была и всё это слышала, это сняло бы груз вины и с её плеч тоже. Я знаю, что так бы всё и было.
М.: Питер, каково тебе всё это слушать, интересно или нет?
Питер: Конечно, интересно.
М.: А что именно тебя больше всего интересует?
Питер: Как тяжело в жизни приходилось моей прабабушке, и как она не позволяла сбить её с пути, и как она гордилась бы мной.
М.: А что для тебя значит, что твоя прабабушка гордилась бы тобой?
Питер: Это для меня многое значит.
М.: Ты можешь сказать об этом подробнее?
Питер: Ну, я теперь знаю, что она была бы рада, она была бы счастлива, потому что мы похожи. У меня тоже были в жизни сложности, у меня не было пространства, которое мне было необходимо, но я не сдавался, продолжал двигаться дальше, и сейчас есть кое-какие продвижения. Мне ещё долго идти, путь длинный впереди, но я понимаю, что я приближаюсь к тому месту, где хотел бы находиться.
Как показывает эта расшифровка, за время терапевтических бесед может быть пройдено огромное расстояние. К концу беседы мы далеко ушли от начальной точки — ухода Питера из комнаты, где что-то разозлило его. К концу беседы этот поступок обрёл дополнительную значимость: он стал символизировать темы борьбы и права управлять собственной жизнью. Этими темами жизнь Питера соприкасалась с жизнью его матери и прабабушки. Подобное соприкосновение общими значимыми темами способствует развитию полнокровной, насыщенной истории. В ходе этого развития расширяется интенциональное понимание, происходит осознание того, чему люди придают в жизни ценность. В результате, насыщаясь, истории превращаются в глобальные темы жизни и идентичности, всё более видимыми и доступными становятся различные варианты действий. Это обеспечивает людям фундамент, почву под ногами, даёт им возможность более уверенно предпринимать какие-то действия в собственной жизни.
Приведённый отрывок иллюстрирует также непредсказуемый характер бесед. В начале нашего разговора я не мог предвидеть подобного исхода. Я не мог предположить, что Питер обнаружит, что его жизнь связана с жизнью матери и прабабушки именно этими темами. Я никак не мог предсказать, что Питер столь глубоко почувствует правильность своего поступка и его глубинные основания. Я не мог знать, что вопрос о том, как отнеслась бы прабабушка к его достижению, приведёт к осознанию, что его поступки принесли бы ей огромное облегчение и она поняла бы, что её борьба не была напрасной и гордилась Питером. Признание вклада Питера в сохранение столь важного наследия, прабабушки оказалось очень мощным фактором.
И наконец, эта беседа иллюстрирует размывание границ карт нарративной практики. Как я уже отмечал, в этом отрывке присутствуют элементы пересочинения, восстановления участия и работы с внешними свидетелями. Например, когда речь зашла о восстановлении участия, был подробно и живо описан вклад Лиллиан в жизнь Труди, а также то, что она ценила во внучке. По мере того как разворачивался разговор, были сформулированы заключения о том, что изменения, происходящие в жизни Труди и Питера, могли бы внести в жизнь Лиллиан и в то, каким образом она ощущала смысл своей жизни. Кроме всего прочего, мы выяснили, что вклад Труди и Питера поддерживал бы борьбу Лиллиан за высвобождение собственной жизни из под гнёта злоупотреблений властью, её намерение создать своё жизненное пространство. Отдельные аспекты беседы восстановления участия разрабатывались с помощью вопросов из церемонии признания самоопределения, а Лиллиан выполняла роль внешнего свидетеля.
Питер ни разу больше не «слетал с катушек» и заработал досрочное освобождение из колонии. Большая часть конфликтов во взаимоотношениях Питера и Труди исчезла без следа. Труди решила участвовать в группе взаимной поддержки женщин, переживших травму. Питер присоединился к соответствующей группе для подростков и спустя несколько месяцев стал в ней лидером. Когда я говорю об этих результатах, я не пытаюсь сделать какие-то грандиозные заявления об эффективности моей единственной терапевтической беседы с Питером и Труди. Питер встречался и продолжает работать с талантливым и грамотным терапевтом — Мелани. Есть и другие люди, которые продолжают обеспечивать ему поддержку и одобрение. Однако я действительно верю, что нарративные беседы типа той, которая состоялась у меня с Питером и Труди, могут сыграть большую роль в достижении результатов, даже при однократной встрече.
Заключение
Когда я писал эту главу, я не намеревался включить в неё все, что можно сказать об уникальном эпизоде и работе с ним. Существует много других источников, к которым можно обратиться, чтобы узнать об этом больше. Скорее, я стремился представить обзор развития нарративных бесед под влиянием и на основе второй карты определения позиции. Эта карта ориентирует на вопросы, обладающие потенциалом разработки тех или иных достижений в качестве уникального эпизода и точек входа в насыщенное развитие истории.
Иногда считается, что сосредоточение на уникальных эпизодах приводит к «героизации» жизни человека, к созданию представления об автономной, независимой личности и скрывает значимость социальной ткани жизни, истории взаимоотношений людей. Однако это предположение не соответствует тому, что я наблюдаю. Напротив, по моему опыту, беседы, выделяющие уникальные эпизоды, открывают людям возможность пересмотреть свои взаимоотношения друг с другом, признав вклад разных людей в развитие чувства идентичности каждого. То есть поддерживается гораздо более «отношенческое» переживание идентичности. Это совершенно очевидно из моей беседы с Питером и Труди.
Карта, которую я продемонстрировал в этой главе, подобно другим картам, представленным в книге, — всего лишь конструкция, основанная на моих исследованиях. Она не является обязательным условием проведения терапевтических бесед, способствующих открытию новых возможностей в жизни людей. Однако если вы, читатель, решите использовать её в собственной практике, надеюсь, она принесёт вам столько же радости и удовольствия в работе, сколько она доставляет мне.
