Пространство и время в представлении древних адыгов

Пространственно-временные представления мифологического сознания фундируют понятие мира.

Исследование данных представлений послужит лучшему раскрытию всего внутреннего богатства мифо-эпического состояния сознания.

На уровне мифа осознание пространства по своему “окрашено”: оно как бы “одето в национальные формы и носит на себе отпечаток неповторимости. По А. Ф. Лосеву, древние греки воспринимали жизнь в пространстве, но не во времени и представляли пространство как натянутую струну, разной степени напряженности и разряженности (1). Ф. X. Кессиди считает, что древние народы, в том числе греки, осознавали свое пребывание в пространстве и времени. Пространство, как тело, заполненное веществом, или оно само есть заполняющее его вещество.

Так, у древних скандинавов пространство — сумма владений разных конунгов, сумма кусков земли (2).

В “Нартах” — пространство, это местожительство разных родов: иныжей, богов, испов, чинтов, нартов. Нарты сами включены в пространство, окрашивают его этическим смыслом, не выделяют себя из него; не смотрят на него со стороны — у них “внутренняя точка зрения на пространство”, когда не по представлению художника-рассказчика, а по важности изображаемого объекта строится вся картина мира в мифе (3). Прежде всего пространство существует как прерывные куски: это “Харама — Iуащхьэ” (Харама — гора), место, где проходят Хасэ (собрания) и поединки; это Ошхамахо (Эльбрус), где прикован Насрен-Жаче; это нарт хэку, нарт щIыпIэ (нартов страна), последнее можно расшифровать как: ЩIы-ПIэ — место Земли у нартов; это Барс губгъуэ (Барс — поле); Гъуд-гъуд къалэ (Гъуд-гьуд — город); Дестэ губгъуэ (Дестэ поле) и другие. Где они топонимически ориентировочно находятся, к чему их привязывать, мы конкретно не узнаем из мифов. Но на этих местах идет деятельность, которая заключается в том, чтобы заниматься сельским хозяйством, пчеловодством, разными ремеслами, воспитанием детей, оказанием помощи слабым, совершать походы — путешествия (зекIуэ), воевать (зауэ), смотреть на мир (зыплъыхьын).

Из конкретных кусков пространства невозможно составить картину мира. Местности, упоминаемые в “Нартах” не привязаны к миру в целом, а привязаны к местам деятельности. Так Тхаголедж пасет своих волов между реками Лабэ и Пшыз (Псыж). Есть места вообще ни к чему не привязанные, такие как “адрыщI” (другая земля), неведомая, мифическая земля (4).

Мир — это как бы куски, где живут:

а) Нарты — то суровая, то щедрая на урожаи земля;

б) Испы — прекрасные земли, где живут вырождающиеся маленькие люди.

Над ними всегда солнце, свет — одно застывшее время.

Мир испов — это как бы оазис, вокруг них лежат земли воинственных чинтов. Их земли огорожены “Кореныжь” (Гуэрэныжь) (загон для скота, баз). Здесь мы видим, как противопоставляются два образа жизни: жизнедеятельность чинтов-воинов, у которых и искусство строительства воплощено не более как … в заборе для охраны скота, и образ жизни испов, где высокая культура земледелия (5). К кускам земли принадлежат также места, где живут иныжи (великаны, гиганты) за семью горами. А боги обитают на Ошхамахо , или среди своих покровительствуемых. Место, где живут Емынеж (чума, носитель чумы, чудовище), находится за семью горами, тремя маленькими морями, где солнце заходит за край неба (здесь небо как весь глаз, а солнце как зрачок на нем (6). Здесь важно само мифологическое представление о крае света, горизонт видения нарта: он там, где живет чудовище Емынеж, который туда изгнан людьми.

Чудовище своим жительством на краю света образует понятие “злая сторона мира”. Емынеж устраивается на краю света, потому что здесь солнце ближе всего подходит к Земле, а великан хочет с Земли достать светило и украсть его у людей.

Названные куски пространства не пассивны, они как будто наделены душой, они борются с людьми, принимая то звериные, то человеческие лица. Так, пастуху Япэнасу (первым добирающийся), чтобы дойти до красавицы Даханаго, надо преодолеть реку, лес “хьэпщэ”, дождь с градом, снег — все они ведут себя как наделенные душой и телом. И что еще страшнее, все дороги к красавице не имели дна (7). Пройдя все это, пастуху приходится вступить в схватку с Даханаго, и, лишь признав силу мужчины, она выходит замуж за него. Последнее есть брачные состязания, проводившиеся при матриархате.

Вселенная, мир (дуней) у нартов имеет 2 части: Земное и Потустороннее. Земная часть вселенной — многопространственна. Потусторонний же мир находится под землей и имеет, в свою очередь, 2 отдела: в одном все возрождается, оживает, в другом — все уходит, тает безвозвратно, там темнота, ночь. Так, Сосрыко просит своих врагов, чтобы они положили его в тот “отдел 2, где все возрождается, но его кладут живого в “Хьэдрыхэ” (страну мертвых) (8).

У нартов, центр земли не на их Земле — это уже отход от чисто мифологического мышления, где еще мыслят: “Мы — люди, а дальше — варвары”, т. е. наша земля пуп Земли, вселенной. В “Нартах” центр мира лежит сбоку от земли нартов, на большой горе, где растет дерево, это образ мирового дерева. Этот образ имеет несколько модификаций в “Нартах”.

То он принимает образ женщины-дерево, корни которой уходят в Землю. Она знает все, что есть под Землей. Ее волосы развиваются по небу, где она опять всеведуща, руки у нее человеческие, лицо красавицы. Она поучает бога Тлепща, говоря, что не надо уходить от нее, что бог зря ищет края Земли, его нет. В другом месте образ мирового дерева возникает перед нами как огромное ореховое дерево, тень которого укрыла бы стадо в 1000 овец, или 100 всадников (9).

“Образ мирового дерева широко рапространен у многих народов на архаической стадии развития. Это дерево играло важную роль в космологических представлениях и служило главнейшим средством организации мифологического пространства. Верх—низ, правое—левое, небо и земля, чистое—нечистое, мужское и женское и другие мировоззренческие оппозиции архаического сознания были соотнесены с идеей мирового дерева”(10).

Мировое дерево — носитель символа человека-микрокосма и мира-мегакосма, символ совпадения в устроенности этих двух миров. У нартов земля состоит из 7 слоев, она с небом нигде не сходится (11). Воды Океана превосходят Вселенную (“Дунейм хышхуэр йобэкI”), т. е. Океан больше количеством, массой самого дунея (12). Как ни беспределен мир и пространство, где находится герой, он закрывается тенью от крыльев орла, или же солнце закрывается прекрасными волосами ЩхьэцфIыцIэ, или освещаются руками прекрасной Адиюх, все они рождают и время, необходимое им (13).

Иногда Земля подлежит “ремонту”. Трещины на ней зашивает женщина-великан. У нее в руках иголка величиной с лом. Здесь видно начало естественного разделения труда между полами, также озабоченность древних состоянием природы (14).

Нарты предполагают, что если Солнце будет падать на Землю, то есть, если время остановится, то они поднимут Солнце, не дадут ему треснуть и разлететься (15).

Мифологическое пространство измеряется через способ деятельности, через неопределенность временных промежутков. Так, расстояние до чинтов — это месяц жизненного пути. Расстояние измеряется и полем зрения (насколько глаз увидел), или измеряется через “тхьэ”, что составляло примерно полметра; измеряется через “теогъу”, что означало: одно нападение, один переход, ступить, топнуть один раз ногой, ударить нагайкой (кIэпщ); измеряется также через время, через путь, проходимый за время съедения лепешки (хьэтыкъ шхыгъуэ) (16).

Все эти способы измерения показывают способ деятельности нартов, кто они такие: воины, кочевники, безбожники? Нарты знают уже несоизмеримые пространственные величины, приводящие в замешательство формальнологическое мышление. Когда задается иныжам задача, что больше по величине то они, не решив ее, передрались, чем воспользовались люди. А задача такова: “Был вол, который пасся между Волгой (Индыл) и Тереком. Передние ноги у него стояли за рекой Псыж, а задние — за Волгой. Вола подхватил орел, который сел с быком на рог козла. В этот день шел дождь и в бороде козла прятался пастух, которому в глаз попало бедро вола, упущенное орлом при трапезе. Девять невесток пастуха зашли в его глаз с лопатами и старались его вычистить, но не смогли, тогда старуха-мать вынула языком “соринку”. На эту “соринку” через некоторое время нанесло земли и сверху расположился аул.

Однажды ночью село было разбужено землетрясением. Это какая-то лиса тянула за выступающий край бедра вола, и село тряслось. Люди убили лису и начали совместно снимать шкуру с нее. Всем достались шкурки для шапки. Хотели лису перевернуть на другой бок, не смогли. Тогда позвали еще одну женщину, которая не участвовала в первом дележе шкуры лисы по причине того, что она в это время рожала. Она легко ручным веретеном перевернула лису и после сказала, что если бы кроме данной половинки было бы еще 2 половинки шкурки с этой лисы, то хватило бы на полшапки для родившегося только что у нее ребенка (т. е. на ребенка надо 3 шкурки лисы). И что больше всего из всего этого: вол, орел, козел, пастух, лиса, роженица или ее сын? Этот вопрос привел к спору среди иныжей, спор перешел в драку, а последняя — в резню, воспользовавшись этим нарты ушли от них (17).

В наше время большое значение имеет категория скорости, она есть объединяющее начало понятий пространства и времени, котороей устанавливает ритм жизни (18). В “Нартах”, мы не найдем его в чистом виде: есть лишь понятия “напIэедзыхыгъуэ” (в мгновение ока) “псынщIэу” (псым хуэдэу щIэхыу (быстра как вода, как речка), т. е. быстро; “Гузэвэгъуэу” — быстрота, спешка, сопряженная с бедой, опасностью, несчастьем. Таким образом, понятие скорости еще не оторвалось от “пуповины” матери — социума; взято из жизни, не имеет пока своей логики, кроме предписанной людьми, не живет еще полностью своей жизнью, относительно самостоятельной, носит в себе печать материального. Понятие пространства здесь пока на уровне осознания земли рода, прародины отцов.

Такие представления характерны для хозяйственно-ограниченной патриархальной семьи и рода.

С разложением рода, выделением отдельных семей, усилением мощи орудий, учащением связей с другими народами, увеличением обмена товаров возникает общественная необходимость идентификации взглядов на мир, на единицы измерения. Обмен между семьями в раннеклассовом обществе возможен лишь на основе единой системы мер. Кроме этого увеличивается сфера деятельности, интенсивность общения — все это дает новые эмпирические знания. Но при этом в эпосе остается прежний принцип мифомышления: найти во всем прародителя, “архе” — начало всего сущего.

Теперь у нартов Земля круглая, и если бы у нее была бы ручка, то ее над головой провертели бы шутя. Теперь легко обходят полсвета (19).

Год оказывается равным около 500 дням (это видно из того, что 3000 баранов иныжа, Бадыноко и иныж съели за год, съедая в день 6 баранов) (20).

Расстояние между двумя точками измеряется через путь в один день, месяц, год (21), и это уже более приближенно к постоянным циклам природы, хозяйственной жизни. Стороны света теперь называются: “къуэкIыпIэ” (место откуда восходят солнце, луна) или “къухьэпIэ” (место куда они заходят) (22).

В другом месте прямо указывается: “Дыгьэр къыздыщыкъуэкIыр — мыщрыккъ, дыгъэр здыщыкъухьэжыр — мыгърыб” (23). (Солнце всходит со стороны “Мыщрыкъ”, заходит — в стороне “Мыгърыб”). Понятия “Мыщрык” и “Магриб” взяты из арабского языка. Они проникли в адыгский эпос, но не разрушили его. Так, “Мышрык” происходит от корня “шрык”, которое означает “Восток”.

Страны: Египет, Ливан, Сирия, Ирак и другие — все, лежащие к Востоку от Египта назывались арабами — странами “Мышрык”. Магриб — происходит от корня “грыб”, т. е. запад. Страны Магриба — это все страны арабского мира, начиная от Ливии до Марокко. И тогда Магриб означал “Запад”.

Следует заметить и то, что данные понятия “Маргриб” и “Мышрык” обозначают не просто стороны света, но и место, землю, страну: “Магрибом” зовут марокканцы свою страну.

Куски пространства носят в эпосе современные же названия: “Къущхьэхъу, Тэрч, Лабэ, Уарп (Псыж), Тэн (Танаис, Дон), Индыл (Итиль, Волга). Но составить карту мира по этническому слою опять же невозможно. В самом деле: как можно спуститься от реки Терек к реке Псыж, если последняя река оказывается то за Индылем, то перед ним, и вообще Псыж — это всякая мало-мальская речка (24). Карта мира будет зависеть от важности предмета: можно ли его включить (достоин ли он?) в путь героя. Так, Шабатыноко (Бадыноко) одним махом перешагивает Тэрк, а Сосрыко спрашивает мать: “Куда ты меня вывела, что это за светила?” В мифо-эпическом сознании видно начало разговора с природой на “ты” (25).

Люди начинают также замечать взаимосвязь явлений природы, связь кусков пространства во время землетрясения: “Океан” бурлит, вспучивается. Мир великий трещит и дрожит (“мэзджыздж”, но объяснение причины такого явления древние видели в том, что кто-то огромный трясет, подбрасывает землю людей (26).

В эпическом слое “Нартов” мы видим возникновение зачатков представлений о бессмертии души, возможности общения с прародителями. Через могильный, семейный склеп Сосрыко устанавливает связи с умершими предками, с “ахърэт” (27).

Возникают также модели представлений о людях будущего: они не будут ходить по земле, по воздуху будут ходить (28), т. е. чуть ли не ангелы. В эпосе, конечно же, имеется сильнейшее влияние других культур. Пространство опять начинает носить более сакраментальный характер, формируется тенденция к единобожию, к единому восприятию мира.

А как же создавался этот все более упорядочивающийся мир? Как шло становление упорядочивания? На эти вопросы древние адыги отвечали следующим образом в “Нартах”: “Тхьэшхуэ” (главный бог) создавал и делал горы и земли (29).

Казбек и Ошхамахо , которые предстают перед нами как Титаны, начали между собой смертельную борьбу. С ножом в руках подкрадывается Казбек к Ошхамахо , но у того были два сторожевых пса: “Бермамыт-старший и Бермамыт-младший, которые увидев Казбека, подняли шум, и Ошхамахо вступил в смертельную схватку с Казбеком. Бой продолжался целый день. К вечеру Казбек упал окровавленный, но еще живой, за Тереком, и там ночью застыл, то же самое произошло с Эльбрусом и Бермамытами (30).

После над Ошхамахо кораблем прошел Нухь-бегъымбар (влияние мусульманства) и сделал седловину Эльбруса. А еще позднее Ошхамахо становится почему-то девушкой, которая, стыдясь своей красоты, одевается в ледяной панцырь, так что даже Тхьэшхо не должен видеть ее красоту (31).

На уровне мифа лунное затмение объясняется так: кто-то длинной рукой тащит луну за гору, чтобы ею, как серпом скосить пшеницу (32). Во всех этих представлениях о становлении мира через деятельность богов, мы видим туманные отражения объяснения становления рода, поиск основы бытия, ответ на вопрос: кто родил то или иное, и всеобщее оборотничество.

В “Нартах” есть и эпическое объяснение становления мира — оно содержится в знаменитых “Песнях старых нартов” (“Нартыжь уэрэд”). Здесь, в этих 2-х песнях, становление мира не отделяется от становления человека. Следует сказать, песня грустная, она сочинена, видимо, в годину невзгод, когда ставился вопрос: быть или не быть нартам?

Но, в целом, песня оптимистична. В ней старый нарт разговаривает запросто, как с равным, с дуней (Вселенной). Становление Вселенной не объясняется, но становление Земли объясняется затвердиванием студенистой массы (“мыджэмыпцIэ”). Но одновременно здесь архе — это самая мыслящая Вселенная, где материальное — это “мыджэмыпцIэ”. Послушаем саму 1-ю песню:

“Когда мир, о дуней, еще лишь создавался,

Зеленая земля, о дуней, только создавалась,

Зеленая земля, о дуней, только затвердевала,

В те времена , я лежал в люльке.

Когда натягивали сеть, о дуней, на основание Земли,

Когда Землю зеленую, о дуней, овцы утаптывали,

В те времена, о дуней, я был мальчиком-пастухом при телятах.

Когда гора Бештау, о дуней, была величиной с кочку,

Когда лес на Бештау был с кустарник,

В те времена, о дуней, я был мужчиной средних лет.

Когда могучий Индыль, о дуней, можно было перешагнуть,

В те времена, о дуней, я был уже с проседью.

Вестник скорби, о дуней, заставил меня поседеть” (33).

Как видим, космогонические взгляды адыгов в “Нартах” не полны, их надо дополнить друтими произведениями, созданными народом, но это выходит за рамки наших исследований. В целом здесь перед нами очень важная мысль о становлении мира из вязкого, неопределенного состояния. Важна мысль о росте этого “мыджэмыпцIэ”, затвердевании его, как бы похожее на “затвердевание” мужа, становления мужчины, т. е. имеющее и тело и душу, но не имеющего лика человеческого массы-студня. Здесь важна мысль о самопорождении мира, которая дана пока еще туманно, но все-таки дана недвусмысленно.

Мы подошли к одной из важнейших категорий истории культуры — категории времени. Значение его велико, потому что от восприятия времени зависит ритм и темп общества и культуры, через него выявляются многие жизненные установки общества и отдельных классов и социальных групп. Мыслить о мире, не пользуясь категориями пространства и времени, столь же невозможно, как нельзя мыслить вне категорий языка. Время, как категория, есть несомненно отражение практики, оно фиксирует в определенной форме саму практику (34).

Если в нашу эпоху человек может беречь и проигрывать, ценить и выигрывать время, то в мифологическом сознании такого осознания времени, как рядоположенное — нет. Здесь “я” включен во время, не отделен от него, здесь время вневременно, ибо все в настоящем, мир схватывается одновременно в диахронии и синхронии.

Мифологическое время есть время порождения богов — фетишей, потом — тотемов. В эпосе же время рождено человеческим богом-предком, антропоморфными богами, героем или даже беспричинно. В эпосе время имеет свои границы, временные рамки: цикличность времени здесь постепенно размывается; есть тенденция к линейному осознанию времени. Все это мы видим в “Нартах”.

Так, в мифологическом слое “Нартов” мы встречаемся с мифологическими яблоками. Съев красную сторону яблока, бездетная женщина становилась способной рожать сына, а съев белую сторону — приобретала возможность рожать дочь.

Здесь нартское яблоко представляет собой дивное начало. Данное людям от бога Тхагаледжа, это яблоко есть конденсатор времени, ибо вбирает в себя время, необходимое для становления себя же из цветка за одну ночь в плод, т. е. яблоко есть конденсатор сезонного времени (35).

Время в “Нартах” — есть порождение злого бога, иныжа Емынежа, дракона. Все эти времена называются “злым” временем. Время этически окрашено.

Время есть порождение деятельности домашних животных и деятельности самих людей. Так, Малечипх (Малычыпхъу) на вопрос Ашамеза: когда она родилась, отвечает иносказательно, передавая звуки, издаваемые животными:

“Къау-къау щыкъакъэу”

(Когда кау-кау кудахтали).

Къау-къау щыкIэцIыу

(Когда кау-кау сносили яйца)

Къаз джэдыкIэ щыгъуалъхьэу,

(Когда гусыня садится на яйца),

ПщIэгъуалэ щыгупкIэу,

(Когда жеребенок сзади телеги привязан)

ГупкIэ мэш къыщахын,

(Когда споро жнут просо),

И лъэхъэнэм сыкъалъхуащ.

(В ту пору я родилась)”(36).

Как видим, сама Малечипх “издевается” над мифологическим осознаванием времени, где в одном пласте времени (в настоящем) дано несколько времен года. Все дано в настоящем времени. Внутри настоящего времени есть сразу несколько времен года: время, когда сносится яйцо и садятся на него птицы, и плюс время, когда убирают просо. Это типичнейшее мифологическое мышление о времени, когда спрессованы, выглажены, придавлены все времена года в одном, где различаются настоящее, прошедшее недалекое будущее, но все они даны в форме настоящего времени.

Интересно понятие “лъэхъэнэ” (эпоха, пора). Оно может быть временем нескольких поколений или временем зрелости. Только пора возмужания считалась собственно и временем у адыгов (“время деятельности — вот время”). А время до и после зрелости — это жалкое существование мужчины. Слово “лъэхъэнэ” создано в древнейшие времена, о чем свидетельствует его форма: “лъэхъэнэ” сравни с “лъэпкъ” — род: родовое понятие времени. Позднее возникает понятие “ныбжь” (возраст, как сто лет), а еще позже приходит тюрское понятие — “зэман” (время).

Время как бы имеет у адыгов человеческие очертания, выступает как существо с душой, так есть понятие: “чэщыбг” — “жэщыбг” — “ночи поясница” — “хребет ночи”, в смысле “середина ночи”, т. е. “полночь”, время в пору “средины” или “хребта” ночи — полночь (ночь — гора). Мифо-эпическое сознание представляет ночное время как темное существо, переползающее в полночь середину своего пути. Время как ситуация, у адыгов окрашено красками душевного переживания (“гу + зэжъо + гъу” — гу + зэвэ + гъу) — момент времени, когда сужается сердце от волнения), т. е. спешка, вызванная приближением опасности, это внутреннее ощущение критического состояния времени.

У адыгов есть важнейшее понятие “пIалъэ”, которое означает: обещание, взаимное согласие, а скорее всего: срок и место, а позднее — срок. Такое же понятие мы встречаем в древнеиспанском эпосе “Песнь о Сиде”(37).

Появляется также понятие: “пIалъаджэ” — зов срока или срок зова. “Срок” — это как бы зенит цикла времени, напоминание о нем, его опорные точки, координатные данные, где совпадают и пространство, и время. Это слово означало и неотвратность наступавшей судьбы, рока, фатума смерти, и это все видно хорошо в “Нартах”. Здесь место срока чаще всего гора Харам, а время срока — неопределенно. Это хорошо видно в бое между Сосрыко и Тотрещ. Сосрыко просит у Тотреща дать ему время и место (т. е. “пIалъэ”), где они снова встретятся для повторного боя, ибо сегодня убивать Сосруко нельзя, так как этот день — “День санопития”, “День Тха” и т. д., и род Сосрыко не простит роду Тотреща убийство, совершенное хоть и в единоборстве, но в заповедный день. Тотрещ дает срок. Но сам Сосрыко, после того как сбрасывает Тотреща с коня и заносит меч, не дает ему новый срок, говоря, что своим врагам он дает сроки тогда, когда они уже мертвы (38). С нашей точки зрения Сосрыко поступил нечестно, но таково, видимо, было тогда священное значение “пIалъэ”, что оно два раза не давалось, ибо оно тогда теряло попросту свою регулятивную функцию, не имело бы тогда силу неписаного закона, обычая, силу торжества слова и дела.

У адыгов есть выражение: “ПIалъэр тIо атырэп”; “пIалъэр тIо атмэ, пIэлъэжьэп” — срок два раза не дают. Если срок дали два раза, то это уже не срок”.

В быту адыгов “пIалъэ” давали также друг другу девушка и парень (срок свадьбы, встречи). Само слово “пIа + лъэ” — родовое понятие (место, постель рода).

Таким образом понятие “пIалъэ” выступает как важнейший регулятор общественной жизни, как приурочивание к чему-нибудь и имеет сакраментальный смысл. Так нарушение “пIалъэ” есть позор для мужчины. Так в “Песне старых нартов” мы встречаем:

“Когда выйдем вместе, ой дуней, на луг, где пасут гусей,

Харама — гора, ой дуней, место нашего поединка,

Если не прибудешь туда, ой дуней, к этому сроку,

Твои усы, ой дуней, пусть будут подобны волосу женщины” (39).

Женские волосы есть символ слабости, изнеженности и сравнение с ними щетки усов мужчины, есть высшая обида для воина, и поэтому надо идти без оглядки на место, где зовут к сроку, или сам срок, став фетишем, обретя душу и тело сам зовет тебя, хотя это может стоить и жизни.

Близко к понятию “пIалъэ” и понятие “игъуэ” (40), но оно более мрачно окрашено и означает развязку судьбы (буквальный перевод: “дойти до своей норы”). “Игъуэ” можно приблизить, оттянуть. Но оно неотвратимо как “мойра” у греков.

В более поздние времена у адыгов появляется (и оно есть в эпосе) понятие: “хьэкъ”, которое означает тоже судьбу, возмездие, место в мире, но это понятие имеет скорее одновременно и правовую и временную нагрузку, чем одну только временную. Может быть, оно перенято у арабов в более поздние времена, у них тоже есть это слово.

У нартов также есть понятия “зы тэлай” (41), некоторое, неопределенное время), которое может длиться от нескольких минут до нескольких дней, смотря по важности события, по возможности героя. Но это понятие уже скорее всего больше сказочное, менее одето в родовые одежды, не имеет души, ничему не обязывает, нет у него семантических нагрузок.

Эпическое время есть время, порождаемое предками, героями, богами или порождено природой. Герои, деятели, порождая мир, порождают одновременно и время, изменяют его, останавливают его, или призывают его временно, и тем самым накладывают его на другое время, образуя во времени другое время, которое им необходимо по роду деятельности, прихоти, жестокой необходимости.

Так, Сосрыко призывает зиму и холод в середине лета или осени, когда ему это надо для того, чтобы великан замерз в море. Или Бедох своим дыханием ускоряет заживание ран у Тлебицы и Ашамеза, тем самым, как бы выдает время в конденсированной форме. Или же Адиюх ночь превращает в день сиянием своих рук (42). Но, исследуя эпическое время, мы встречаемся с всегда присутствующим здесь мифологическим стилем мышления: кто родил мир, тот и породил время, которое несет на себе печать духовно-телесного. Время дано как живое существо, таков тот холод, которого Сосрыко просит сделаться еще крепче, чтобы сильнее сковать Иныжа. Таково и время, создаваемое Адиюх, оно тревожно и недолговечно, зависит от желания этой женщины. Мифологично также выделение времени из цикла хозяйственных работ, смены времен года, смены видов деятельности, “возвращение” предков в образе внуков и т. д.

Важно то, что в эпосе начинается поиск начала генеалогической линии богов, героев (хотя линия потеряна во многом), а это будет важно для появления представления о линейности времени. В эпосе миф как бы антропоцентрируется: все больше внимания уделяется людям, а не богам. Люди обращают все большее внимание на повторяемость состояний природы. Сам “циклизм”, обусловленный невычлененностью человека из природы и связанный с этим подчинением его сознания периодическим сменам природных (43) сезонов, имел несколько все удлиняющихся, “рвущихся” модификаций, пока христианство не объявило о начале, середине и конце света, связывая все это с рождением одного бога-человека-Христа, т. е. началось линейное осмысление времени, разделение всей истории до рождества Христова и после рождества Христова, а в светской науке пришли понятия: до нашей эры и нашей эры. Люди теперь могли представить себе ленту времени, мчащуюся мимо них и заполненную кое-где событиями, и времена: прошедшее, настоящее, будущее. Нам хотелось бы показать подходы к линейности, намечающегося внутри мифо-эпического сознания. Раньше мы говорили о самом архаичном представлении, о понятии цикла (ответ Малечипх Ашамезу о дне ее рождения), где все придавлено, подобрано под настоящее время. Но в эпосе мы встречаем и другие модификации цикличности времени. Так, Сосрыко родился в ту пору, когда мир от урожая был богат (44), или с кем-то что-то происходит “мэкъум и зэманым” (45), (во время уборки сена, в сенокосное время). Или считали начало года с уборки проса (46). Или наступают времена “кусания мух” — бадзэуэгъуэ зэман) (47). Мы всю эту россыпь мыслей лучше поймем, если обратимся к Шоре Ногмову, который в XIX веке зафиксировал эпическое мышление адыгов. Ногмов пишет, что в году есть следующие месяцы у адыгов: январь — середина зимы (“кIымэ-фэгу”), февраль — конец зимы, март — начало весны, месяц апрель — месяц пастухов (стрижка и мора овец), май — пахотный месяц, июнь — месяц начала лета, июль — месяц середины лета, август — сенокосный месяц, сентябрь — месяц уборки хлебов, рева зверей, октябрь — месяц молотьбы хлеба, декабрь — месяц начала зимы (48).

Иногда осеннее время нарекали месяцем кусания мух.

Часто дату рождения человека вспоминали так: “Я родился в тот год, когда мой дед собрал самый большой урожай проса”. И сколько раз он после этого убирал хлеб до этого самого дня? И вспоминали “лица” каждого года и все они были окрашены в разные цвета: “а на другой год после было много снега, а через год после этого реки пересохли…”, и считая так доходили до того года, где они сейчас, который тоже имеет, по все-общему признанию, какую-то окраску.

Или считают еще по другому: “когда я родился, той женщине было столько лет, что она уже была девушкой на выданье, или уже была за-мужем, т. е. не моложе 18 лет — время, когда обычно выходили замуж раньше”.

Здесь получается двойное накладывание “линий жизни”, перечисление и совместное нахождение в одном времени 2-х циклов жизни.

Появляется также новое представление о времени, где за основу бе-рется, как нам кажется, время, в течение которого трудоспособна ло-щадь, первый друг воина. В этом смысле символично то, что говорит Уазырмас Батаразу: “Мыр дунейр зэрыхгъэхъа сишщ” (49) (это тот конь, которым я делал мир), т. е. делал также и время. Трудоспособность коня 12 лет, дальше идет увядание. Древние адыги, видимо, вели счет по животному, 12-ричному циклу. Называется цикл: “джиль” или “джыл”, состоит он из 112 лет, и каждый из годов опять имеет свое название: 1 год: мыши, 2 год — год быка или коровы, 3 год — год барса, 4 год — год зайца, 5 год — год паука, 6 год — год змеи, ужа, 7 год — год лошади, 8 год — год овцы, 9 год — год красного жучка, 10 год — год курицы, 11 год — год собаки, 12 год — год свиньи.

У адыгов начало цикла начинается не с года мыши, а с года паука. Почему?.. Мифологическое сознание дает такое объяснение: животные заспорили и решили: счет будет вестись с того, кто выше всех поднимется. Тогда паук взял и поднялся выше всех на макушку дерева, и с года паука пошел счет. В сознании древних адыгов были хорошие и плохие годы.

Так, урожайные годы: собаки, овцы, божьей коровки. Эпидемии и неурожаи появляются в годы курицы и змеи. Войны — в годы зайца и свиньи.

Старики безошибочно применяют эту систему летоисчисления, указывая свой или чей-либо из близких родственников год рождения. Быстро и безошибочно они указывают, в какой год цикла они родились, сколько циклов прожили, какому году христианского или магометанского летоисчисления соответствует их год рождения по животному циклу(50).

1947 год — год змеи у адыгов, отсюда нетрудно посчитать каков 1982 год, если начало цикла с года паука. О чем говорит нам 12-ричный цикл? Здесь цикл удлинен (можно и забыть что он и цикл) растянут на целых 12 лет. Есть также 2 линии времени: земное, человеческое и циклическое, мифологическое, которые все время корректируются: “Где, в каком месте временного потока я сейчас нахожусь, куда меня вынес поток времени”. Каждый момент своей жизнедеятельности можно соотнести с мифологическим вращающимся кругом, циклом времени. Такое мышление есть уже социально-психологическая подготовка к мысле о соотнесенности своего бренного существования с каким-то великим круговым божественным процессом.

В эпосе также несколько раз говорится о конце света, который случится: с рождением Бадыноко (тогда женщины перестанут рожать детей, и в тот день, когда он поднимет оружие, умрут все мужчины), или же в тот день, когда с того света вернется Сосрыко, “жир” уйдет из земли, и она перестанет плодоносить, или возврат на Землю прикованного к Эльбрусу великана, означал бы гибель всех богов и людей. Нартам вещает сама природа в образе женщины, что они погибнут из-за своей гордости (“пэгагъэ”) (51).

Время появления неказистых людей означает и гибель нартов (52).

Нарты вместо “сытной” и долгой, бесславной жизни выбирают вечность своего имени, вечность славы, человеческого достоинства, чтобы стать бессмертными для последующих поколений. Эта идея “Нартов” хорошо выражена в легенде “ЩыIэныгъэр тфэмакIэми, щытхъур къытэрэбэкI” — “Если жизнь коротка, пусть слава о нас будет велика” (53,54).

Возвратимся еще раз к “Песням старых нартов”, о которых мы пи-сали несколько выше. Вспомним, какое там цикличное время. Это — ра-стянутый до предела цикл, который вот-вот сейчас порвется, он состоит из маленьких узелковых циклов, становление которых так мало интере-сует певцов.

Здесь годовые циклы, или 12-летние не принимаются в расчет, здесь одним циклом является сама человеческая жизнь, т. е., как говорят ады-ги,— (“лIыныбжь” — век мужчины). Этот цикл имеет свои качественные изменения, развитие (от ребенка до старика), но у природы же, в песне, качественное развитие останавливается тогда, когда рассказчик стал мальчиком, т.е. земля вечно молода, она лишь количественно изменяется: то из кустарника лес появляется, то могучий Индыл пересыхает. И когда нарты говорят: “Дунейри чэзущ” (55), то имелось ввиду не столько историческое развитие природы, сколько цикличность смены поколений в роду: возраст предков, изменение строя, обычаев.

Мир в сознании древнего человека — это род, сумма родов или одно общество, в котором интегрированы все роды и один общий род.

Грандиозную картину цикличности времени преподносят нам индий-ские древнейшие тексты. Так в “Махабхарате” мы встречаем понятие “юга” — мировой период. “4 юги составляют время существования од-ного мира. Первая юга называется крита-юга и длится она 4800 лет. Вто-рая называется трета-юга и длится она 3600 лет. Третья “двапа-юга длится 2400 лет. И наконец, черная — четвертая юга называется “кали-юга” и длится она 1200 лет. “Век” Брахмы, бога древних индийцев, достигал ас-трономической величины 285420000 земных лет (56).

Гесиод уже различает: “поколение людей золотое”, “поколение… из серебра”, “поколение … медное”, “поколение … героев”, (полубогов), и наконец, “железные люди” (57).

Во всех этих представлениях древних мы видим зародыши будущего мировоззрения, зачатки, подходы к осмыслению времени как линейно движущегося в одну сторону (58). Здесь особенно важен цикл жизни умирающего и возрождающегося бога. Именно в этой модели времени вышло и наше современное линейное представление о времени.

Так, христианство впервые, приписав истории цель, осудило циклическое понимание времени: “По кругу блуждают нечестивцы”, “По круту человека водит бес”. История, по христианству, это “история осуществления промысла божия” (59), история, нацеленная на ожидание возвращения Христа. И это время ожидания от рождения Христа до его вторичного возвращения — есть и время отсчета линейного времени. И по мировоззрению христиан, со вторым пришествием Христа замкнется кольцо времени и все в общих чертах повторится сначала, т. е. само линейное время, используемое нами, если исходить из мысли монаха Дионисия (60), который впервые ввел счет времени от рождества Христова, само такое время, строго говоря, циклично, т. е. получается тогда, что линейное время — это момент, производное от цикла жизни героя. И в каждом развитом эпосе есть центральный герой, жизнь которого от рождения до смерти, а после — и вторичного появления на Земле прослеживается довольно стройно. Таков образ Сосрыко в эпосе “Нарты” и таков образ Христа в Библии. Но в первом случае Сосрыко остается лишь эпическим героем, во втором случае образ Христа принял божественные черты, стал богом.

Завораживающий фильм про Адыгов. Адыгэ Хабзэ!


Похожие статьи.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: