Маркиз де Несль сидел за столом для игры в бассет.[152]Шейный платок его смялся, а парик сбился на сторону. Когда я подошла ближе, он сорвал его с головы и швырнул на пол с криком:
— Mille diables![153]Сегодня вечером фортуна отвернулась от меня.
— Быть может, новый игрок принесет вам удачу, — сказала я, садясь напротив него.
Лицо маркиза просветлело — он узнал меня, — но я проигнорировала его и сладко улыбнулась герцогу Орлеанскому, который развалился боком в своем кресле, так что полы его серебристо-розового камзола едва не касались пола. Он вопросительно приподнял бровь и небрежно произнес:
— А, маленькая мадемуазель из Гаскони… Та самая, которая любит совать нос в темные углы.
— Мы собрались здесь поболтать или будем играть? — пожелала узнать я.
— Хорошо сказано, — вскричал маркиз де Несль, водружая парик обратно на голову. — Сдавайте, монсеньор.
Я сосредоточилась на игре. Поначалу я играла очень осторожно, присматриваясь к другим игрокам и запоминая сброшенные карты. Долгие и унылые карточные вечера, проведенные в обществе королевы и ее фрейлин, научили меня запоминать объявленные карты, так что я могла вычислить, какие карты еще оставались в колоде, чтобы правильно сделать ставки. Кроме того, оказалось, что маркиз совершенно не умеет владеть собой, поскольку по лицу можно было прочесть любую мысль, пришедшую ему в голову. Герцог Орлеанский был далеко не так прост, но и у него я подметила кое-какие жесты и гримасы, по которым можно было догадаться о том, какие карты у него на руках.
Выиграв немного денег, я начала играть более раскованно. Я поставила небольшую стопку монет на даму червей, заявив:
— Вот моя карта.
— Эта женщина мне по сердцу,[154]— подхватил маркиз и придвинул свою изрядно уменьшившуюся горку к моей. — Пан или пропал, верно?
И вновь я выиграла и опять оставила все деньги на столе. Вокруг нас возникло некоторое шевеление, и несколько человек подошли поближе, чтобы посмотреть.
— Смелая игра, мадемуазель, — с восхищением заметил маркиз.
— Благодарю вас, месье, вы очень любезны. Должно быть, так действует на меня ваше общество.
Игра продолжалась. Я играла небрежно, словно не придавала особого значения тому, что на кону стоит огромная сумма. Герцог Орлеанский прищурился и неприязненно посмотрел на меня:
— Вы уверены, мадемуазель?
— Разумеется, монсеньор. Я не делаю ничего, в чем не уверена.
— Женщина с характером, — кисло заметил он.
Я одарила его самой сладкой из своих улыбок.
— Вы так хорошо меня знаете, монсеньор, — после чего повернулась к маркизу. — Это он так переиначивает мою фамилию, потому что меня зовут Шарлотта-Роза де Комон де ля Форс.
— Я помню, — был ответ.
Я склонила голову к плечу и принялась задумчиво постукивать пальцем по щеке, напустив на себя озадаченный вид. Но потом я позволила своему челу проясниться.
— Да, конечно. Мужчина на прекрасной чалой кобыле и с фляжкой арманьяка.
— Польщен, что вы запомнили мою лошадь, — делая вид, что уязвлен, шутливо заметил он.
— Я запомнила вас как человека с безупречным вкусом, — с улыбкой откликнулась я.
Герцог сбросил очередную карту, и я опять выиграла. Несмотря на все свое самообладание, я чувствовала, как по спине у меня течет пот, собираясь под мышками, а в ушах пульсирует кровь. Дрожащей рукой я пододвинула на середину стола еще одну кучку монет. И вновь толпа зашевелилась и стала перешептываться, и к нашему столику подошли еще несколько человек.
— Вы очень уверены в себе, мадемуазель, — процедил сквозь зубы герцог Орлеанский.
— Мне кажется, сегодня у меня счастливый вечер, — ответила я и подмигнула маркизу, который улыбнулся в ответ и отсалютовал мне своим кубком.
— Mordieu, здесь уже тридцать луидоров! — воскликнул маркиз. — Монсеньор, она сорвет ваш банк!
— Очень сомневаюсь, — медленно растягивая слова, прошипел герцог.
Расправив кружева на манжетах, он приготовился вытянуть из колоды очередную карту. Собравшиеся затаили дыхание и подались вперед, а потом вдруг разразились аплодисментами, когда я снова выиграла. Герцог Орлеанский попытался напустить на себя беззаботный вид и небрежно пододвинул ко мне сверкающую груду монет. Их было так много, что мне пришлось связать узлы из полудюжины носовых платков и отдать их слугам, чтобы они сложили их в мой железный ящик. Маркиз де Несль помогал мне, а герцог лишь пожал своими узкими плечами и удалился фланирующей походкой.
— Что же, вы прервали его полосу везения. Какая игра! А вы были невозмутимы и холодны как лед. На вашем лице не дрогнул ни один мускул.
— Зато в душе я вся дрожала. Вот, потрогайте мой пульс. Чувствуете, как он частит? — Я протянула ему руку запястьем вверх, и маркиз осторожно прикоснулся к нему большим и указательным пальцами.
— И правда. Ни за что бы не подумал.
Я наклонилась к нему.
— А сердце билось так сильно, что я испугалась, как бы оно не выскочило у меня из груди.
Он оценивающим взором окинул мое декольте.
— Да уж, хотел бы я научиться сохранять такое хладнокровие за игрой. А то я все время чертыхаюсь и кричу, и когда-нибудь меня непременно выгонят из-за стола.
— Быть может, если мы сыграем с вами вдвоем, — предложила я, — то сможем поучиться чему-нибудь полезному друг у друга.
От удивления брови у него взлетели на лоб.
— И во что бы вы хотели сыграть?
— Например, в пикет. — Оглянувшись, я послала ему улыбку. — Но игра должна быть интересной, верно? Какую ставку вы предпочитаете?
— Как насчет поцелуя? — предложил маркиз, бросаясь за мною следом.
— Давайте не будем спешить, — укорила я его. — Как насчет пряди волос?
* * *
— Черная земля с могилы, яд жабы, растертый в порошок корень мандрагоры и сушеные яички оленя, — сказала ведьма Ля Вуазен, перемешивая отвратительно выглядевшую смесь в черной мраморной ступке. — Вы принесли свои месячные?
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и протянула ведьме маленький стеклянный флакончик, в который собрала немного своей липкой менструальной крови.
— Этого мало, — заявила ворожея, поднося склянку к пламени свечи. — Придется разбавить ее кровью голубки.
Я смотрела, сдерживая тошноту, как она вылила мою кровь в кашицу и добавила туда несколько капель из миски, в которой в луже крови плавал бесформенный комочек мяса. Рядом со мной сидела Атенаис, прикрыв лицо вуалью и закутавшись в тяжелую темную накидку. Я тоже была в накидке и под вуалью, через которую почти ничего не видела. В павильоне царил полумрак, разгоняемый лишь отблесками сотен свечей на полу и на столе. В их неверном свете широкоскулое лицо Ля Вуазен обрело таинственное, почти демоническое выражение. На ней была длинная мантия пурпурного бархата, расшитая золотой нитью, которая сверкала при каждом ее движении. За стенами летнего домика шелестели темные листья, внося свою лепту в атмосферу страха и тревожного ожидания.
Ля Вуазен взяла прядь волос маркиза и сожгла ее в пламени свечи, после чего смахнула пепел в ступку, добавив к нему еще несколько капель крови. В воздухе повис отвратительный запах паленых волос, отчего меня опять затошнило.
Ля Вуазен обмакнула перо в смесь в ступке и с помощью линейки и восковой печати аккуратно нарисовала пентаграмму в круге на клочке пергамента. Затем она покрыла ее таинственными символами. При этом она то и дело прикладывалась к квадратной бутылке, вздыхая и вытирая рот тыльной стороной ладони, прежде чем вновь взяться за перо и возобновить свои труды.
Из маленького кувшинчика ведьма извлекла нечто, весьма напоминающее лягушачью лапку, а потом выудила и плавающий в миске кусочек.
— Что это? — спросила я, невольно отодвигаясь подальше. Запах был ужасающим.
— Сердце голубки. — Она ловко завернула все ингредиенты в крылышко летучей мыши и перевязала суровой ниткой. — Для любовных заговоров нет ничего лучше. — Она обернула отвратительную смесь пергаментом и запечатала его воском черной свечи. — Положите это в какой-нибудь красивый мешочек, отдайте ему и скажите, чтобы он все время носил его при себе.
Я держала узелок на вытянутой руке, морща нос.
— Но от него воняет.
— Через день или два запах выветрится. Набейте мешочек ароматическими травами и лепестками цветов, если хотите. Для любовного приворота отлично подходят лепестки жасмина, бузины и роз.
— Но как я объясню, почему он должен носить его на себе, не снимая?
— Скажите ему, что он навеет ему сладкие сны или защитит от яда, — предложила Атенаис.
Я опустила узелок в свою большую сумочку из декоративной ткани ручной набивки и затянула завязки. «Такой запах никогда не выветрится, — подумала я. — Придется теперь выбросить сумочку на помойку».
После того как я уплатила Ля Вуазен требуемую сумму, она попробовала на зуб каждую монету, прежде чем спрятать их во внутреннем кармане.
— Заклинание не подведет. Вам нужно позаботиться, чтобы он носил мешочек, не снимая.
Ля Вуазен провела нас по тропинке, петляющей между деревьями и кустами вдоль стены дома. Мы вышли на широкую улицу, освещенную лишь фонарем над воротами ворожеи. Чуть поодаль на обочине стояли два экипажа, ожидая, пока мы уедем. Когда форейтор распахнул перед нами дверцу кареты, я увидела, как из соседнего экипажа на землю сошла какая-то женщина под темной вуалью и поспешила по тропинке вслед за предсказательницей.
Мы с Атенаис сидели в угрюмом молчании, пока карета, подпрыгивая, катилась по булыжной мостовой.
— Неужели сработает? — прошептала я наконец.
— Очевидно, да, — сухо ответила Атенаис.
Я же сгорала от желания забросать ее вопросами. Когда вы впервые очаровали короля? Сколько раз вы прибегали к колдовству? Не просили ли вы у Ля Вуазен других заклинаний? Каких, когда, где и для чего?
Но я не осмеливалась спросить ее об этом. Мне казалось, сумочка излучает темную злобную силу. Я буквально чувствовала, как она пульсирует рядом со мной.
— Король безумно похотлив, — вдруг проговорила Атенаис так тихо, что я едва расслышала ее. — Если он приходит ко мне в гости и не застает меня, то, чтобы убить время, дожидаясь моего возвращения, он готов трахнуть первую попавшуюся служанку. Про меня говорят, будто мой дурной нрав заставляет меня часто менять их, но правда заключается в том, то они просто беременеют, и тогда приходится увольнять их, назначая пансион. У мадемуазель де Ойлетт от него есть дочь, но он ни за что не признает ее. Она сходит с ума от гнева и отчаяния. Ей пришлось отправить ребенка в деревню, и она делает вид, будто девочки вообще не существует.
Я молчала, не зная, что сказать. Сердце мое готово было разорваться от жалости, отвращения и страха.
— Он имел Луизу по утрам, меня — после обеда, затем наносил визит своей жене, после чего ожидал, что я снова буду готова для него после ужина, пылкая и разгоряченная. — Голос Атенаис в темноте звучал неожиданно хрипло и жестко. — Мы не можем позволить себе захворать, устать или, Боже сохрани, страдать от головной боли. Он не дает мне прийти в себя после родов. Если я не буду готова спать с ним, он просто найдет себе другую женщину. Господь свидетель, при дворе их не счесть, и все они, затаив дыхание, только и ждут подходящего момента. А если я не сумею доставить ему удовольствие… паф! Мой замок, мои апартаменты при дворе, мои драгоценности, мои слуги — словом, все улетучится в мгновение ока. Он попросту отдаст их какой-нибудь другой шлюхе, моложе и красивее меня.
— Но почему… почему вы покорно сносите все это? — прошептала я.
— А что еще мне остается делать? Я могу лишь доставлять удовольствие королю. Без этого я превращусь в ничто.
Я покачала головой.
— Это неправда.
— Нет, правда, и вы сами знаете об этом. Иначе зачем вы сами оказались здесь, заказывая любовный приворот? — Рукой в перчатке она указала на сумочку, покоившуюся рядом со мной.
— Просто это неправильно.
— Таков порядок вещей, — просто ответила она.
Я знала, что она говорит правду, и оттого злилась и не находила себе места. Мне отчаянно хотелось оказаться в мире, где женщины не служат живым товаром при заключении перемирия или брачных контрактов. В мире, где они не считаются всего лишь племенными кобылами, годными для воспроизводства потомства. В мире, где они могут иметь собственный доход и дом, могут сами выбирать себе мужей, путешествовать, куда захочется, читать и писать все, что им заблагорассудится, и без страха говорить то, что думают. В душе у меня поднялась такая волна гнева и отчаяния, что я готова была вышвырнуть омерзительный узелок в ночь за окошком. Но я лишь крепче прижала к себе сумочку, вдыхая исходящий от нее запах крови и тлена, зная, что она — мой единственный шанс занять достойное место под солнцем.
Необыкновенная удача
Версаль, Франция — май 1678 года
— Вам, как всегда, чертовски везет, — проворчал маркиз, пододвигая мне кучку монет. — Клянусь, что перестану играть с вами. Вы меня разорите.
— Кому везет в картах, тому не везет в любви, — ответила я, пожав плечами.
— Дайте мне выиграть, и я докажу вам обратное, — тут же ответил он и подмигнул. — Вот уже неделю я пытаюсь выиграть у вас поцелуй, но все напрасно.
«Чтобы на моем месте сказала Атенаис?» — подумала я про себя и опустила ресницы, отводя глаза.
— Боюсь, что одним поцелуем дело не закончится.
— В самом деле? Что ж, в таком случае, мне не остается ничего иного, кроме как продолжать играть дальше. Должно же мне повезти когда-нибудь.
— Я бы на это не рассчитывала.
Он рассмеялся и швырнул на стол еще несколько монет.
— Что ж, посмотрим.
Я выложила карты на стол.
— Признаюсь вам, месье, совесть моя неспокойна. Вы говорите, что мне чертовски везет. Видите ли, в чем дело — у меня есть счастливый талисман. Вы же знаете, мы, гасконцы, необычайно суеверны. Похоже, он работает.
Он поднял голову от карт.
— Счастливый талисман?
— Хотите, я покажу вам его?
Он улыбнулся.
— Конечно.
Я сунула пальцы в вырез платья и вытащила мешочек со снадобьем, который подвесила на шнурке.
— Я не могу расстаться с ним. Он должен все время находиться при мне. Если я сниму его, удача отвернется от меня. — С этими словами я поспешно сунула его обратно за пазуху.
Маркиз проводил его заинтересованным взглядом.
— Я ревную к этому маленькому атласному мешочку.
Я рассмеялась.
— Потому что он лежит у меня под сердцем, или потому, что вы хотите заполучить мое невероятное везение в картах?
— И то и другое, — с усмешкой ответил он.
Я вновь опустила ресницы.
— Я бы хотела… но нет, это решительно невозможно.
Я прижала ладонь к сердцу.
— Мне нужен мой талисман, потому что без карточных выигрышей я не могу позволить себе остаться при дворе. А если я уеду отсюда, то никогда не найду того, кто полюбил бы меня. А я очень хочу быть любимой.
Он метнул на меня быстрый взгляд, щелкая крышкой своей табакерки.
— Уверен, что вашей любви добиваются многие, мадемуазель. Вы — очень интересная женщина. Меня, например, вы уже заинтриговали.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Но я должна думать о добром имени своей семьи.
Он окинул меня задумчивым взглядом, решая, вероятно, сколь правдивы слухи о том, что я флиртовала с актером Мишелем Бароном.
— Вы сами видите, почему я все время держу свой счастливый талисман при себе. — Я сунула руку в вырез платья, чтобы погладить атласный колдовской мешочек. — Итак, мы играем или нет?
Я выиграла вновь. Это оказалось легче, чем я ожидала, потому что он был невнимателен и бездумно сбрасывал карты. Маркиз больше не расспрашивал меня о моем счастливом талисмане, что встревожило и расстроило меня. Я была уверена, что он предложит мне сыграть еще раз, поставив на кон мешочек с заклинанием. А когда он поднялся из-за стола, поклонился и сказал, что будет с нетерпением ждать возможности сыграть со мной снова, меня охватила паника. Мой план провалился. Колдовской мешочек не заинтересовал маркиза. Но я лишь улыбнулась и сделала вид, что меня это не волнует. Я была слишком опытным игроком, чтобы сразу же выложить все карты на стол.
— Все может быть, — беззаботно отозвалась я. — Но в следующий раз мы поднимем ставки. Я люблю рисковать.
Он улыбнулся, и сердце вдруг замерло у меня в груди.
— Только не завтра вечером. Я должен вернуться в Париж. Как насчет послезавтра? Игра наедине, скажем, в моих апартаментах.
— Вы забываете о добром имени моей семьи.
— Уверен, мы найдем укромный уголок где-нибудь поблизости.
Я с любопытством уставилась на него.
— В Версале? Вы не шутите?
Он рассмеялся.
— В этом мире нет ничего невозможного.
— Очень хорошо… Только не рассчитывайте, что ваши тайные намерения осуществятся.
— Посмотрим.
Он склонился над моей рукой и повернул ее ладонью вверх, чтобы запечатлеть поцелуй в самой ее серединке. Я вдруг ощутила в животе острый укол желания. Должно быть, он почувствовал, как забилось мое сердце, ведь пальцы его лежали на моем запястье. Одарив меня долгой улыбкой, он поклонился и вышел из комнаты.
Ровно через день, вечером, он привел меня от дворца к небольшому гроту в саду. На ветках дерева были развешаны крошечные фонарики. На столе стоял изящный фарфоровый сервиз со столовым серебром и канделябр на три свечи. По обеим его сторонам высились два кресла с высокими спинками, изогнутыми резными подлокотниками и шитыми золотом бархатными подушечками для сидения. На лужайке был расстелен прелестный персидский ковер, и на нем стоял обитый золотой тканью диван с разбросанными по нему золотистыми бархатными подушечками.
— У меня нет слов, — сказала я, оглядываясь по сторонам.
Маркиз улыбнулся.
— Обычно вы за словом в карман не лезете.
Я сделала вид, что обиделась.
— Знаю, знаю. Незамужним девушкам полагается быть покорными и скромными, больше слушать и меньше говорить. Какая досада, что я — совсем не такая. Вы это хотели сказать?
— Какая досада, что вы — не покорная и скромная, или что вы более не девственница?
Я склонила голову к плечу.
— Вам не кажется, что вы задаете неподобающие вопросы?
— Почему бы вам не называть меня Людовик?
Я внутренне содрогнулась. Нет, я не смогу заставить себя называть его так. Людовиком звали короля, и мне казалось, что это имя несет в себе тень зловещей угрозы.
— Это чересчур уж фамильярно, вы не находите? Мы с вами знакомы всего несколько дней.
— А у меня такое ощущение, что намного дольше.
Я подавила улыбку.
— Это — комплимент или оскорбление?
— Что вы, конечно же, комплимент.
— Быть может, вы сумеете выразить это изящнее? — предложила я.
— Прошу прощения. В следующий раз я приложу все усилия.
— Сподобитесь на рондо[155]в честь моих глаз?
— Я даже не знаю, что такое «рондо». Полагаю, это какая-то разновидность стихотворения?
— Ах вы, невежа. Это стихотворение в пятнадцать строф с двухстрочной рифмой. Кроме того, слово «глаза» очень легко рифмуется. Например, «гроза» или «небеса»…
— Как насчет «слеза»?
— Или «бирюза»? — быстро парировала я.
— Быть может, «стрекоза»?
— Видите, у вас получается очень недурно. Так что во время нашей следующей встречи я совершенно определенно рассчитываю услышать рондо о своих глазах.
Я позволила ему отодвинуть от стола кресло для меня. Маркиз вынул бутылку шампанского из серебряного ведерка со льдом и ловко откупорил ее. Я удивленно приподняла брови.
— Слуг не будет?
— Я решил, что нынче вечером буду прислуживать вам сам.
— Очень необычно, — заметила я. — А готовить вы тоже умеете?
— Это было бы чересчур уж необычно. Мне бы не хотелось причинить вред вашему здоровью.
— Восхитительно, — сказала я, осторожно пробуя суп из устриц.
— У меня очень хороший повар, — похвастался он.
Я вспомнила историю о его кузене, Великом Конде, и его поваре. Однажды короля пригласили в Шантильи, загородное имение Конде. Когда рыба не прибыла вовремя, повар зарезался разделочным ножом. Его тело обнаружил лакей, прибежавший сообщить, что рыбу все-таки доставили.
Меня охватил легкий озноб, и маркиз тут же поднялся со своего кресла и подал мне шаль, накинув ее на плечи. Большими пальцами он словно бы невзначай провел мне по ключицам, и я вновь вздрогнула. Он плотнее подоткнул шаль, укутав мне горло.
— Вы подумали обо всем, — заметила я.
— Еще шампанского?
За супом из устриц последовала confi de canard ,[156]поданная с салатом из груш и грецких орехов.
— Я знаю, что вы, гасконцы, любите уток, — заявил маркиз.
— В Гаскони больше уток, нежели людей, — с деланным сожалением заметила я.
Маркиз подлил мне игристого вина, после чего убрал со стола, попросту свалив грязную посуду в корзину для пикника. Затем он откуда-то извлек большое блюдо, доверху наполненное клубникой со сливками, и две ложки с длинными ручками. Поначалу я скромно брала ягодки с самого края, но уже скоро, смеясь, сражалась с ним за оставшуюся последнюю клубничку, отталкивая его ложку в сторону.
— Ну вот, теперь можно и поиграть, — сказал маркиз.
Я с любопытством уставилась на него. Он рассмеялся и выложил на стол колоду карт.
— В пикет, я имею в виду. Хотя меня можно и переубедить…
— Пусть будет пикет.
Он снял[157]колоду и быстро перетасовал ее.
— Вы уверяете, что вам везет в картах и не везет в любви. Хотите, чтобы все было по-другому? Предлагаю вам поставить ваш счастливый талисман против духов, от запаха которых мужчины будут штабелями валиться к вашим ногам, изнывая от любви.
Я была заинтригована.
— И как вы намерены доказать их действенность?
— Я готов предложить себя в качестве испытуемого.
Я рассмеялась.
— Сначала я хотела бы понюхать ваши духи.
Он показал мне красивый хрустальный флакон со стеклянной пробкой.
— Дайте мне свое запястье.
Я послушно протянула ему руку. Он вытащил пробку из флакона и медленно провел ею по коже моего запястья.
— Они сделаны специального для Шарлотты-Розы из масла роз, редкого жасмина, базилика, бузины и других цветов, названий которых я не запомнил. Духи очень дорогие.
— И аромат у них просто божественный. — Я поднесла запястье к носу и осторожно понюхала.
— А теперь вы должны снять свой счастливый талисман. Играем честно, идет? Если я выиграю, то получу не только ваш талисман, но и поцелуй, в котором вы отказываете мне вот уже неделю.
Сердце мое учащенно забилось. Я вдруг ощутила легкое головокружение. Медленно опустив пальцы в вырез платья, я извлекла оттуда атласный мешочек и с коротким смешком бросила его на стол. Маркиз поставил флакончик рядом с ним и ловко сдал карты.
Я была намерена не дать ему выиграть слишком легко, но, к своему удивлению, обнаружила, что сражаюсь изо всех сил просто за то, чтобы остаться в игре. Маркиз играл чрезвычайно сосредоточенно, первым делом сняв парик и отшвырнув его на диванчик.
— Без него мне легче думается, — пояснил он. Его собственные волосы оказались темными и очень коротко подстриженными. Еще через некоторое время он ослабил узел своего галстука. — Сдавливает кровеносные сосуды, питающие мозг, — изрек он в свое оправдание.
— Вам нужно попробовать походить в корсете, — сказала я.
— Я с радостью развяжу ваш, — с готовностью предложил он.
— Довольно, — прервала я его и кивнула карты на стол. — Вернемся к игре.
К моему удивлению, он легко выиграл первую партию.
— Вам следует почаще снимать парик перед игрой, — заметила я.
— Боюсь, король прогонит меня с глаз долой. На прошлой неделе ему чрезвычайно не понравился мой камзол. Он смотрел на меня весь вечер, а после прислал лакея, чтобы передать мне, что я должен больше никогда не надевать его вновь.
— Недостаточно кружев? — поинтересовалась я.
— Их не было вообще.
— Вам следует помнить, что король зарабатывает кучу денег на налогах на кружева.
— Они дьявольски неудобны. Терпеть не могу, как они постоянно закрывают мне руки.
— Украсьте ими свой галстук.
Он недовольно скривился.
— Вы так думаете? Пожалуй, я так и сделаю. Ну что, сыграем еще раз? Если я выиграю и эту партию, то поцелуй за вами. Должен признаться, я с нетерпением жду этого.
— Не будьте столь самоуверенны. Я тоже хочу выиграть ваши духи. Мысль о том, что мужчины будут падать к моим ногам, пришлась мне по душе.
— Для этого вам не нужны духи, Шарлотта-Роза.
— О, как мило. Хорошо сказано. Полагаю, теперь и сочинить рондо не составит для вас большого труда.
— Духи вам и впрямь не нужны, а вот мне поцелуй просто необходим. У вас самый очаровательный ротик, какой я когда-либо видел.
— В самом деле? Полагаю, он всегда пребывает в действии.
— М-м, — пробормотал он, уставившись на мои губы.
Я залпом допила остатки шампанского, отчасти для того, чтобы скрыть их от его взгляда. Еще никто и никогда не называл мой рот очаровательным. Чересчур большим, чересчур смелым, чересчур полногубым, чересчур алым, чересчур громогласным, чересчур язвительным и чересчур разговорчивым — это да! Но очаровательным — никогда.
Маркиз умело снял и перетасовал колоду, раздал карты и улыбаясь наполнил наши кубки арманьяком. Я машинально сделала большой глоток, не отрывая взгляда от своих карт.
— Вы меня заинтриговали, мадемуазель. Вы ездите верхом, как мужчина, вы пьете, как мужчина, и в карты вы играете, как мужчина. Сдается мне, вам просто неведом страх.
Я метнула на него раздраженный взгляд.
— А чего здесь пугаться?
— Как чего? А падения, например?
— Последний раз я падала с лошади, еще когда была маленькой. А если упаду, то встану и вновь поднимусь в седло.
— Вот это я и имею в виду.
— На самом деле женщины вовсе не такие слабые и нервные, какими вы, мужчины, их считаете. На самом деле, дай нам волю, мы вполне можем делать то же, что и вы.
Он изумился.
— Вы действительно так полагаете?
— Конечно. Мы можем быть великими писателями, художниками или учеными. Из нас могут получиться врачи, изобретатели и богословы. При необходимости мы могли бы править королевствами.
— Тогда почему в истории не сохранилось упоминания о том, что женщины проделывали нечто подобное?
— Потому что нам не дают такой возможности. Женщинам не разрешается учиться, поступить в университет или иметь собственность. Думаю, мужчины просто боятся того, чего мы могли бы достичь, если бы нам позволили развиваться.
Маркиз подался вперед, с преувеличенным вниманием разглядывая свои карты.
— Признайтесь, вы и сами понимаете, что хозяин может быть только один. Итак, мы играем или разговариваем?
Я настолько разозлилась, что выиграла следующую партию с большим отрывом, что заставило его нахмуриться и вновь сосредоточиться на картах.
Третья партия получилась очень упорной. Возьми я себя в руки, то, наверное, выиграла бы и ее. Однако более чем когда-либо я намеревалась отстоять свою независимость. В том, что для этого предстояло надеть на себя кандалы брачных обетов, заключалась горькая ирония, которую я с болью признавала. Но в качестве супруги маркиза де Несля мое положение при дворе упрочится. Я смогу ездить в Париж, когда пожелаю. Быть может, у меня даже появится время писать, чего я жаждала всей душой. Не исключено, я открою собственный салон, в котором будут собираться поэты и философы. Я прославлюсь благодаря своему язвительному язычку, остроумию и захватывающим рассказам, которые покорят читательскую аудиторию…
— Я объявляю шесть, — сказал маркиз.
Я с трудом переключила внимание обратно на игру и поняла, что только что сбросила карту, которую должна была сохранить. В общем, хотя я сопротивлялась из последних сил, было уже слишком поздно. Когда мы подсчитали очки, выяснилось, что эта партия осталась за маркизом.
Он широко улыбнулся, сгреб со стола атласный мешочек и подкинул его на ладони. Надев шнурок на шею, он спрятал его в вырезе сорочки.
— А теперь, — объявил он, — мой поцелуй.
Поднявшись, он быстро подошел ко мне. Инстинктивно отпрянув, я вжалась в спинку кресла, но он упал на одно колено, обхватил меня рукой за шею и притянул к себе. Я обеими руками уперлась ему в грудь, но он оказался слишком быстр и закрыл мне рот поцелуем. Кажется, я даже ахнула от изумления, чем он мгновенно и воспользовался. Его язык скользнул мне в рот и принялся за дело.
Я почувствовала, как внизу живота у меня разгорается желание. Одна часть меня желала сдаться ему и пасть, как пшеница перед косарем; но другая отчаянно сопротивлялась. Он ослабил хватку, и рука его легла мне на плечо. За нею последовали и его губы. На мгновение я ощутила, как мое тело бурно реагирует на ласку. Он нашел мою грудь и сильно сжал, прямо через шелк. Я вспомнила о подкладке и оттолкнула его руку.
— Мне казалось, что вы выиграли всего лишь поцелуй, месье, — хриплым, срывающимся голосом пробормотала я.
— Вы не можете быть так жестоки, — взмолился маркиз. — Еще один поцелуй! Совсем маленький и невинный?
С этими словами он вновь прижался к моим губам своими. Поцелуй вышел неизъяснимо сладостным. Губы его были мягкими и нежными, а его рука медленно перебирала волосы у меня на затылке. Кажется, я вздохнула и почувствовала, что таю в его объятиях. И вновь он моментально воспользовался моей слабостью. Раздвинув мои губы языком, он прижал меня к себе, обхватил за талию, а потом я ощутила, как его руки скользнули ниже, обнимая меня за ягодицы, и он прижал ногу к моему животу. Мы зашли намного дальше, чем я намеревалась позволить ему, и горячее тепло уже растекалось по моему лону, а кровь зашумела у меня в ушах.
