Дорога на таренский перевоз 44 глава

Прошло уже много времени, как угасли последние угольки, когда Морейн открыла глаза и взглянула на Найнив. Та видела улыбку Айз Седай даже в темноте.

— Он вернул себе монету, Мудрая. Все будет хорошо.

Она со вздохом легла на свои одеяла, и почти сразу же послышалось глубокое дыхание спящей.

Найнив, как ни старалась тогда, долго не могла последовать ее примеру, даже такая усталая. Воображение услужливо подбрасывало ей самые худшие картины, как ни отгоняла она их от себя. Все будет хорошо. После Беломостья она не могла заставить себя с прежней легкостью верить этому.

Внезапно Найнив, как от толчка, очнулась от воспоминаний. Ее окружала ночь; а на ее руку и впрямь легла рука. Сдержав рвущийся из горла крик, она нашарила у пояса нож, но ладонь ее сомкнулась на рукояти раньше, чем Найнив сообразила, что это рука Лана.

Капюшон Стража был откинут, а его плащ-хамелеон сливался с ночью, так что неясное пятно лица казалось просто висящим во мраке. Рука, коснувшаяся ее предплечья, появилась будто бы из воздуха.

Найнив судорожно, со всхлипом вздохнула. Она ждала от Лана замечания, с какой легкостью он застал ее врасплох, но Страж вместо этого повернулся и стал рыться в своей переметной суме.

— Вы нужны, — сказал он и опустился на колени, принявшись обвязывать путами ноги лошадей.

Стреножив лошадей, Лан выпрямился, крепко взял Найнив за руку и вновь шагнул в темень. Его темные волосы были под стать ночи, сливаясь с ней не хуже плаща, а шума Страж производил намного меньше, чем она сама. Нехотя Найнив вынуждена была признать, что не смогла бы идти во мраке следом за проводником, не держи он ее за руку. Она не чувствовала уверенности, что сумела бы освободиться от его хватки, если б ему захотелось удержать ее; руки у Стража были невероятно сильными.

Проведя Найнив к небольшому пригорку, который с большой натяжкой можно было окрестить холмом, Страж опустился на колено, потянув ее на землю рядом с собой. В следующий момент она разглядела, что и Морейн здесь. Недвижимая, Айз Седай могла сойти в своем темном плаще за тень. Лан указал вниз, на большую поляну среди деревьев по ту сторону холма.

Найнив нахмурила брови в тусклом лунном свете, затем, неожиданно все поняв, улыбнулась. Те бледные кляксы — расставленные правильными рядами палатки: внизу раскинулся погруженный во тьму лагерь.

— Белоплащники, — прошептал Лан, — их сотни две, может, больше. Вот там, пониже, хороший источник. И тот парень, который нам нужен.

— В лагере? — Она скорее почувствовала, чем увидела утвердительный кивок Лана.

— В самом его центре. Морейн может указать прямо на него. Я подобрался довольно близко, чтобы понять: он под стражей.

— Пленник? — сказала Найнив. — Почему?

— Не знаю. Детей Света не заинтересовал бы деревенский мальчишка, если только что-то не возбудило у них подозрений. Свет знает: многого не надо, чтобы Белоплащники стали подозрительными, но это все равно меня тревожит.

— Как вы намерены его вызволить?

Лишь когда Страж взглянул на Найнив, она вдруг сообразила, сколько в ее тоне было уверенности в том, что Лан запросто может пройти в самый центр лагеря, где находилось две сотни человек, и вернуться вместе с мальчиком. Ладно, он же все-таки Страж. Должны же хоть КАКИЕ-ТО из преданий быть правдивыми.

Найнив опасалась, не поднимает ли он ее на смех, но голос Лана был решителен и деловит.

— Я могу вытащить его оттуда, но этого никак не проделать втихую. Если нас заметят, у нас на хвосте окажется две сотни Белоплащников, причем мы будем скакать по двое на одной лошади. Если, конечно, они не будут слишком заняты, чтобы гнаться за нами. Вы готовы рискнуть?

— Чтобы помочь односельчанам? Разумеется! Что надо?

Лан вновь указал во тьму, за палатки. На этот раз Найнив не разобрала ничего, одни тени.

— Там их коновязи. Если разрезать чумбуры хотя бы немного, чтобы лошади оборвали веревки, когда Морейн нанесет отвлекающий удар, у Белоплащников будет полон рот хлопот, они кинутся ловить лошадей, им станет не до погони. На той стороне лагеря, за коновязями, двое часовых, но если вы вполовину настолько ловки, как я о вас думаю, они никогда вас не заметят.

Найнив с трудом сглотнула. Подкрадываться к кроликам — это одно; а тут — все-таки часовые с копьями и мечами… Так что, получается, он считает, что я ловка?

— Я сделаю это.

Лан вновь кивнул, словно иного и не ожидал.

— Еще одно. Этой ночью тут мелькали волки. Я видел двух, а если я заметил столько, наверняка их тут еще больше. — Он помолчал, и у Найнив возникло такое чувство, будто Лан в недоумении. — Выглядело так, будто они хотели, чтобы я их увидел. Так или иначе, вам о них беспокоиться нечего. Волки обычно держатся в стороне от людей.

— Мне ли не знать этого, — с улыбкой сказала Найнив. — Я же выросла среди пастухов. — Страж хмыкнул, а она улыбнулась во тьму.

— Тогда приступим к делу немедленно, — сказал Лан.

Улыбка Найнив сошла с лица, когда она всмотрелась в полный вооруженных людей лагерь. Две сотни человек с копьями, мечами и… Чтобы не передумать, она проверила в ножнах свой нож и шагнула было вперед. Морейн поймала ее за руку — хватка у нее оказалась не слабее, чем у Лана.

— Будьте осмотрительны, — негромко произнесла Айз Седай. — Сразу, как перережете веревки, быстрее возвращайтесь. Вы тоже — часть Узора, и я не стала бы рисковать вами больше, чем кем-либо из прочих, если б весь мир не подвергался риску в эти дни.

Найнив исподтишка потерла свою руку, когда ее отпустила Морейн. Незачем Айз Седай знать о том, что ее пальцы причинили боль. Однако Морейн сразу же отвернулась, продолжая наблюдать за лагерем. И Страж, внезапно поняла Найнив, уже исчез, причем его ухода она не слышала. Да чтоб Свет ослепил этого проклятого мужчину! Она проворно подвязала свои юбки повыше, — чтобы за них ноги не цеплялись, — и торопливо двинулась в ночь.

После стремительного начала, — когда упавшие ветки не раз трещали у нее под ногами, — Найнив сбавила шаг, радуясь, что никто не заметил, как она вспыхнула от стыда. Главное в плане — не шуметь, и она вообще-то ни в чем не старается превзойти Стража. О, или все же старается?

Найнив отделалась от этой мысли и сосредоточилась на продвижении по лесу, погруженному во мрак. Само по себе это было нетрудно; ей, которую обучал отец, вполне хватало слабого света луны на ущербе, а местность полого поднималась и опускалась. Но обнаженные деревья, застывшие на фоне ночного неба, непрестанно напоминали: происходящее сейчас — не детская игра, а пронизывающий ветер звучал уж больно похоже на троллоковы рога. Теперь, оказавшись наедине с темнотой, Найнив вспомнила, что волки, которые обычно убегали от людей, этой зимой вели себя в Двуречье по-другому.

На нее нахлынула жаркая волна облегчения, когда Найнив в конце концов почуяла запах лошадей. Почти не дыша, она легла на живот и поползла против ветра, на запах.

Найнив чуть не наткнулась на часовых и лишь потом заметила их: строевым шагом маршируют к ней из ночной темноты, белые плащи развеваются на ветру и почти светятся в лунном сиянии. С тем же успехом они могли нести в руках факелы — пламя выдавало бы их не меньше. Найнив замерла, пытаясь слиться с землей. Часовые прошагали почти перед самым носом Найнив, не далее десяти шагов остановились, притопнув ногами, лицом друг к другу, копья на плечах. Сразу за часовыми она различила темные очертания, которые, должно быть, и были лошадьми. Сильно чувствовался запах конюшни — лошади и навоз.

— Все спокойно в ночи, — провозгласила одна из фигур в белых плащах. — Да осияет нас Свет и защитит от Тени.

— Все спокойно в ночи, — отозвалась другая. — Да осияет нас Свет и защитит от Тени.

С этими словами часовые развернулись и вновь зашагали во тьму.

Найнив ждала, считая про себя, пока они дважды не завершили обход. Счет совпал оба раза, и оба раза часовые неизменно повторяли одну и ту же формулу, слово в слово, и ничего лишнего, вроде взгляда по сторонам; они смотрели прямо перед собой, сближаясь, а затем так же расходились. У Найнив мелькнула мысль: а заметят ее часовые, встань она во весь рост?

Не успела ночь поглотить бледные пятна плащей в третий раз, как Найнив уже оказалась на ногах и, пригнувшись, бежала к лошадям. Подобравшись к ним ближе, она, чтобы не напугать животных, замедлила шаг. Часовые Белоплащников могут не увидеть, как она возится у них под носом, но они наверняка проверят, в чем дело, если лошади заржут.

Лошади вдоль коновязей — их было больше одного ряда — вырисовывались во мраке смутными силуэтами с опущенными головами. Изредка одна фыркала или переступала во сне. В тусклом свете луны Найнив почти уткнулась в крайний кол коновязи и лишь потом разглядела его. Она потянулась к чумбуру и замерла, когда ближайшая к ней лошадь подняла голову и посмотрела на Найнив. Одиночный повод был широкой петлей привязан к веревке толщиной с палец, оканчивающейся на колу. Одно тихое ржание. Сердце Найнив пыталось вырваться из груди, готовое своим громким стуком привлечь часовых.

Не отводя взгляда от лошади, она провела ножом по чумбуру, ощупав, насколько глубоким оказался разрез. Лошадь вскинула голову, и Найнив похолодела. Всего одно тихое ржание.

Пальцы нащупали лишь несколько целых тонких прядей пеньки. Медленно Найнив двинулась к следующей веревке, косясь на лошадь и не видя, смотрит ли та нее, затем судорожно втянула воздух. Если все лошади такие же чуткие, вряд ли ей удастся долго заниматься этим делом.

Тем не менее у следующей, а потом и дальше, и еще у одной коновязи лошади продолжали спать, даже когда она, порезав себе большой палец, едва сдержала вскрик. Посасывая порез, Найнив настороженно оглянулась на пройденный ею путь. Двигаясь против ветра, она больше не слышала, как перекликаются часовые, но ее-то они могли услышать, окажись солдаты в нужном месте. Если б охрана решила взглянуть на причину шума, из-за ветра она не услышит Белоплащников до того момента, как они наткнутся прямо на нее. Пора уходить. Если из пяти лошадей четыре вырвутся на свободу, они никого преследовать не станут.

Но Найнив не двинулась с места. Она представила себе глаза Лана, когда он услышит, что она сделала. В них не будет обвинения; доводы ее обоснованы, и большего ожидать от нее он не вправе. Она — Мудрая, а не этот проклятый опытный непобедимый Страж, который вполне мог проделать все сам и остаться при этом незамеченным. Сцепив зубы, Найнив направилась к последней веревке коновязи. Первой лошадью в этом ряду оказалась Бела.

Эту приземистую кобылу не узнать было нельзя; еще одна лошадь, так схожая с Белой, именно здесь и именно сейчас, — совпадение почти невероятное. Неожиданно Найнив так обрадовалась, что чуть не оставила последнюю коновязь целой, — она задрожала от радости. Руки и ноги тряслись так, что Найнив просто боялась прикоснуться к веревке, но рассудок ее был столь же чист, как и Винный Ручей. Кто бы из ребят ни был в лагере, Эгвейн тоже находится там. И если придется скакать вдвоем на одной лошади, Детям, глядишь, удастся поймать их, невзирая на то, как далеко разбегутся лошади, и кто-нибудь из беглецов, не ровен час, может тогда и погибнуть. Найнив чувствовала такую уверенность, словно бы слушала ветер. Под ложечкой у нее остро засосало от страха, — страха от того, как она была в этом уверена. Почему Морейн сказала мне, что я могу использовать Силу? Почему она не оставит меня в покое?

Как ни странно, но от страха дрожь у девушки улеглась. Недрогнувшей рукой, движениями твердыми и уверенными, будто она толкла лечебные травы у себя дома, Найнив сделала на веревке такой же разрез, как и на предыдущих. Засунув кинжал в ножны, она отвязала повод Белы. Косматая кобыла, вздрогнув, проснулась, вскинула голову, но Найнив погладила ее по носу и шепнула в ухо несколько успокаивающих слов. Бела негромко фыркнула и тем, видимо, и удовлетворилась.

Остальные лошади вдоль этой коновязи тоже проснулись и смотрели теперь на Найнив. Вспомнив Мандарба, она нерешительно потянулась к следующей уздечке, но эта лошадь ничуть не выказала протеста на приближение чужой руки. Да и в самом деле ей хотелось немного той ласки, что получила Бела. Найнив крепко сжала поводья Белы, а уздечку второй лошади обмотала вокруг запястья другой руки, все время с опаской наблюдая за лагерем. Бледные пятна палаток были всего лишь в тридцати ярдах, и Белоплащники заметят, если лошади заволнуются, и пойдут проверить, что стало этому причиной…

Найнив до отчаяния захотелось, чтобы Морейн не дожидалась ее возвращения. Что бы там ни собиралась сделать Айз Седай, пусть она делает это сейчас. Свет, заставь ее сделать это прямо сейчас, прежде чем…

Вдруг молния вдребезги разнесла ночь над ее головой, изгнав на миг тьму. Гром ударил в уши, такой сильный, что Найнив показалось, колени вот-вот подломятся, а зазубренный трезубец вонзился в землю прямо позади лошадей, разбросав по сторонам фонтаны грязи и камней. Грохот расколовшейся земли вторил громовому удару. Лошади обезумели, пронзительно заржав и вставая на дыбы; коновязи там, где их надрезала Найнив, лопнули как ниточки. Не успел поблекнуть след от первой, как еще одна молния-стрела сорвалась вниз.

Найнив было не до ликования. От первого раската грома Бела рванулась в одну сторону, а вторая лошадь в то же мгновение взвилась на дыбы, устремившись в другую сторону. Найнив показалось, что руки у нее вывернуло из суставов. Нескончаемый миг она висела распятая между двумя лошадьми, ноги над землей, а ее крик заглушило вторым раскатом грома. Еще удар молнии, и еще, и еще, сопровождаемые несмолкающим яростным грохотанием с небес. Лошади, которым не дали убежать уздечки, попятились, и Найнив упала. Ей хотелось сжаться на земле и хоть на миг забыть о боли в вывернутых плечах, но времени не было. Бела и вторая лошадь, дико вращая глазами, так что виднелись одни белки, изо всех сил рвали поводья у нее из рук, грозя сбить женщину с ног и затоптать ее. Кое-как Найнив заставила себя поднять руки, вцепилась Беле в гриву и втянула себя на ходящую ходуном спину кобылы. Вторая уздечка была по-прежнему намотана вокруг запястья, глубоко врезавшись в плоть.

У Найнив отвисла челюсть, когда длинная серая тень с рычанием мелькнула с ней рядом, казалось, совершенно не замечая ее саму и двух ее лошадей, но острые клыки щелкали вокруг обезумевших животных, мечущихся теперь сразу во всех направлениях. Вторая тень смерти носилась вплотную за первой. Найнив хотела закричать вновь, но голос отказал ей. Волки! Да поможет нам Свет! Что же делает Морейн?

Подгонять Белу ударами пяток необходимости не было. Кобыла скакала во всю прыть, а вторая лошадь была просто счастлива нестись следом за ней. Куда угодно, ибо чем дольше бежишь, тем дольше спасаешься от огня, павшего с неба и поразившего ночь.

Глава 38

СПАСЕНИЕ

Перрин ворочался, ворочался с боку на бок со связанными за спиной руками и наконец со вздохом бросил это занятие. Вместо одного камня, от которого он старался отодвинуться, появлялись два. Неловкими движениями Перрин попытался натянуть сползший плащ обратно на себя. Ночь выдалась холодной, а земля словно вытягивала из тела все тепло, — как это и было каждую ночь с тех пор, как Белоплащники поймали его и Эгвейн. Дети Света не считали, что пленникам нужны одеяла или какое-нибудь укрытие от ветра. А тем более опасным Друзьям Темного.

Эгвейн, свернувшись калачиком, лежала, прижимаясь к спине Перрина, сохраняя тепло, забывшись глубоким сном до смерти уставшего человека. Как он ни ворочался, а она даже не ворчала. Солнце давно, много часов назад, закатилось за горизонт, и у Перрина ломило все тело — с ног до головы — после целого дня ходьбы за лошадью с веревочной петлей на шее, но сон к нему не шел.

Колонна продвигалась не очень быстро. Поскольку большую часть запасных лошадей разогнали в стеддинге волки, Белоплащники не могли передвигаться так поспешно, как им того хотелось; то, что они опаздывали, тоже ставилось в вину двум пленникам из Эмондова Луга. Но волнистая двойная колонна все время шла маршем, — Лорд-Капитан Борнхальд намеревался во что бы то ни стало достичь Кэймлина вовремя, — и всегда где-то в глубине разума Перрина бился страх, что если он упадет, то Белоплащник, ведущий его на привязи, не остановится, несмотря на приказы Лорда-Капитана Борнхальда доставить пленников в Амадор к Вопрошающим живыми. Перрин понимал, что с ним будет, если это произойдет; руки ему развязывали, лишь когда кормили Перрина или водили к отхожему месту. Веревка на шее заставляла парня к каждому шагу относиться с полным вниманием, любой камень под ногой мог оказаться роковым. Он шагал с напряженными мускулами, тревожно разглядывая землю впереди. Эгвейн — иногда Перрину удавалось бросить взгляд и на нее — вела себя точно так же. Встретившись с нею взглядом, он видел, как она напряжена и испугана. Ни один из них не осмеливался отрывать взор от земли надолго — только на миг. Обычно, едва только Белоплащники позволяли юноше остановиться, Перрин как подкошенный валился на землю без сил, словно выжатая тряпка, но сегодня вечером мысли его мчались галопом. Кожа покрылась мурашками страха, который зрел днями. Перрин закрывал глаза, и перед его взором представало лишь то, что обещал сделать с пленниками Байар, когда отряд достигнет Амадора.

Перрин был убежден: Эгвейн по-прежнему не верит тому, что твердил им своим ровным голосом Байар. Если бы верила, вряд ли она могла бы спать, какой бы усталой ни была. Поначалу он сам тоже не верил Байару. По-прежнему не хотел верить; люди не могут так поступать с другими людьми. Но Байар не угрожал — он словно бы говорил о глотке воды, рассказывая о раскаленном железе и клещах, о ножах, которыми сдирают кожу, об иголках, которые вонзают пленникам в тело. Судя по всему, Байар не старался их напугать. В его глазах никогда не было и намека на тайное злорадство. Его нисколько не волновало, напуганы они или нет, мучают их или нет, живы они или нет. Вот от чего Перрина прошиб однажды холодный пот; тогда-то и пришел конец всем сомнениям. Именно это в конце концов убедило его: Байар говорит чистую правду.

В тусклом лунном свете неясно серели плащи двух охранников. Перрин не мог различить лиц солдат, но знал, что охрана следит за пленниками. Будто те, связанные по рукам и ногам, могли что-то предпринять. Еще по светлому времени суток он помнил отвращение во взглядах сторожей и недовольно вытянутые лица, будто их поставили охранять грязных уродов, распространяющих вокруг себя зловоние и отвратительных на вид. Все Белоплащники глядели на пленников именно так. Это отношение оставалось неизменным. Свет, как мне убедить их в том, что мы не Приспешники Тьмы, когда они уже уверились, что мы — именно они и есть. Желудок Перрина свернулся в болезненный узел. В конце концов он, наверное, признается в чем угодно, лишь бы остановить Вопрошающих.

Кто-то шел в сторону пленников — Белоплащник с фонарем в руке. Он остановился и заговорил с охранниками, которые почтительно ему отвечали. Разговора Перрин не слышал, но высокую худую фигуру узнал.

Когда фонарь оказался возле его лица, Перрин скосил глаза. Байар держал в руке Перринов топор; он, судя по всему, решил это оружие себе присвоить. По крайней мере, без него Перрин никогда Байара не видел.

— Просыпайся, — равнодушно произнес Байар, словно считал, что Перрин спит с поднятой головой. Слова свои он сопроводил безжалостным пинком по ребрам пленника.

Перрин скрипнул зубами. От сапог Байара бока у него давно превратились в сплошной кровоподтек.

— Я сказал — просыпайся. — Сапог двинулся обратно, и Перрин быстро произнес:

— Я проснулся. — Обязательно нужно подтвердить, что слова Байара услышаны, иначе он найдет иной способ привлечь к себе внимание.

Байар поставил фонарь на землю и наклонился, проверяя путы. Он грубо подергал веревки на запястьях Перрина, вывернув юноше руки в суставах. Обнаружив узлы такими же тугими, как их он оставил, Байар потянул за веревку у лодыжек связанного, протащив Перрина по камням. Белоплащник внешне выглядел очень похожим на скелет — и откуда столько силы, — но с Перрином он обращался так, будто тот ребенок. Таков был еженощный порядок.

Когда Байар выпрямился, Перрин заметил, что Эгвейн все еще спит.

— Проснись! — крикнул он. — Эгвейн! Проснись!

— А?.. Что? — Голос Эгвейн был напуганным и со сна хриплым. Она приподняла голову, щурясь на свет фонаря.

Байар ничем не выказал досады, что ему не удалось пинком разбудить и девушку; с ним этого ни разу не случалось. Он просто подергал, как чуть раньше с Перрином, за веревки, не обращая внимания на стоны Эгвейн. То, что Байар причинял боль, никоим образом, по-видимому, его не волновало; Перрин был единственным, с кем он вел себя в этом отношении как-то по-другому. Даже если этого и не помнил Перрин, Байар помнил, что юноша убил двоих из Детей.

— Почему Друзья Темного должны спать, — бесстрастно заявил Байар, — когда честным и порядочным людям приходится бодрствовать, охраняя их?

— В сотый раз уже, — устало сказала Эгвейн, — мы — не Друзья Темного.

Перрин напрягся. Иногда подобное отрицание имело результатом выговор, произнесенный скрипучим, монотонным голосом, — о признании и о раскаянии, продолжающийся описанием методов, которыми Вопрошающие их добиваются. Иногда такая лекция завершалась пинком. К удивлению Перрина, на сей раз Байар проигнорировал протест.

Вместо этого Белоплащник присел рядом с Перрином на корточки — весь из углов и впадин, с топором на коленях. В свете фонаря у него на плаще с левой стороны груди блестели золотое солнце и две золотые звезды под ним. Сняв шлем, Байар поставил его возле фонаря. Как ни странно, но на его лице, кроме надменного презрения или ненависти, было какое-то новое, непонятное выражение, сосредоточенное и решительное. Байар положил ладони на рукоять топора и молча внимательно разглядывал Перрина. Перрин пытался не ерзать под этим пристальным взглядом запавших глаз.

— Ты замедляешь наше передвижение, Друг Темного, ты и твои волки. Совет Помазанников слышал донесения о таких делах, и они желают знать больше, поэтому тебя нужно доставить в Амадор и передать Вопрошающим, но ты замедляешь наше передвижение. Я надеялся, что мы сможем двигаться достаточно быстро, даже не имея запасных лошадей, но я ошибался. — Он замолчал, окидывая пленников хмурым взглядом.

Перрин ждал: Байар сказал бы, если б хотел услышать от него ответ.

— Лорд-Капитан пойман в ущелье дилеммы, — наконец произнес Байар. — Из-за волков он должен доставить тебя Совету, но он должен добраться также и до Кэймлина. У нас нет свободных лошадей, чтобы везти тебя, но если ты по-прежнему будешь идти пешком, то к назначенному сроку мы Кэймлина не достигнем. Лорд-Капитан видит свой долг в одном и не испытывает сомнений; он намерен поставить тебя перед Советом.

Эгвейн охнула. Байар пристально смотрел на Перрина, а тот не отрываясь смотрел на него, опасаясь даже моргнуть.

— Я не понимаю, — медленно сказал юноша.

— Здесь нечего понимать, — отозвался Байар. — Здесь нет ничего, кроме тщетных размышлений. Если вы убежите, у нас не будет времени вас выслеживать. Мы не можем терять ни единого часа, если хотим вовремя достичь Кэймлина. Если, скажем, ты перетрешь свои веревки об острый камень и исчезнешь в ночи, то с проблемой Лорда-Капитана будет покончено. — Не отводя глаз от Перрина, он сунул руку под плащ и уронил что-то на землю.

Взгляд Перрина невольно проследил за движением Байара. Когда Перрин понял, что это, у него перехватило дыхание. Камень. Каменный осколок с острым краем.

— Просто тщетные размышления, — сказал Байар. — Ваши охранники сегодня ночью также пребывают в размышлениях.

Во рту у Перрина вдруг пересохло. Обдумать, от начала и до конца! Свет, помоги мне обдумать все от начала до конца и не ошибиться!

Может это оказаться правдой? Может ли для Белоплащников необходимость быстро добраться до Кэймлина быть настолько важной, что они готовы на такой поворот дел? Позволить подозреваемым Друзьям Темного бежать? Нет никакого толку думать об этом — ему мало что известно. Кроме Лорда-Капитана, единственным из Белоплащников, имевшим право разговаривать с пленниками, был Байар, и ни тот и ни другой не нашли нужным что-либо им сообщать. Подойдем к делу иначе. Если Байару так хочется, чтобы пленники бежали, то почему ему просто не разрезать веревки на них? Если Байар хочет, чтобы они убежали? Байар, который до мозга костей убежден, что они — Друзья Темного. Байар, который ненавидит Друзей Темного сильнее, чем самого Темного. Байар, который выискивал любой предлог, чтобы ударить Перрина за то, что тот убил двух Белоплащников? И это Байар хочет, чтобы пленники убежали?

Если раньше мысли у Перрина неслись галопом, то теперь они покатились снежным комом с горы, — несмотря на холод, пот ручьями стекал по лицу Перрина. Он бросил взгляд на охранников. Они были лишь тускло-сумрачными тенями, но ему казалось, что они замерли в ожидании, подняв копья. Если Перрин и Эгвейн будут убиты при попытке бегства, а их путы перетерты о камень, который случайно тут валялся… Дилемма Лорда-Капитана была бы решена, все верно. А Байар получит их мертвыми — именно то, чего он и хочет.

Худой мужчина подобрал шлем, положенный у фонаря, и начал уже вставать.

— Подождите, — хрипло произнес Перрин. Его мысли беспорядочно метались, когда он тщетно пытался найти какой-нибудь выход. — Подождите, мне нужно поговорить. Я…

Помощь идет!

Мысль картинкой расцвела у Перрина в голове, отчетливая вспышка света в середине хаоса, столь потрясшая его, что на миг он забыл обо всем, даже о том, где находится. Пестрая жива. Илайас, послал он мысль волчице, вопрошая без слов, чтобы узнать, жив ли тот. В ответ пришел образ: Илайас, лежащий на ложе из хвойных веток рядом с маленьким костерком, горящим в пещере. Он перевязывал рану у себя на боку. Все это заняло лишь мгновение. Перрин смотрел, разинув рот, на Байара, и лицо его расплылось в глупой улыбке. Илайас — жив. Пестрая — жива. Помощь идет.

Байар замер, чуть привстав и разглядывая Перрина:

— Какая-то мысль пришла тебе в голову, Перрин из Двуречья, и я не прочь узнать, что это за мысль.

На мгновение Перрину показалось, что Белоплащник говорит о послании от Пестрой. Паника промелькнула по лицу юноши, сменившись облегчением. Байар никак не узнал бы об этом.

Байар следил за лицом Перрина, на котором одно выражение сменилось другим, и впервые взгляд Белоплащника двинулся к брошенному на землю камню.

Он задумался, не стоит ли изменить свое решение, понял Перрин. Если Байар передумает насчет камня, рискнет ли он оставить пленников в живых — они же могут проболтаться? Веревки можно перетереть и после того, как те, кто ими связан, будут мертвы, даже если придется пойти на риск разоблачения. Перрин поглядел Байару в глаза; они смотрели на юношу из затененных провалов глазниц, словно из темных пещер, — и он увидел, как смерть приняла решение.

Байар открыл рот, и Перрин уже ждал оглашения приговора, как вдруг события завертелись столь быстро, что мысль не поспевала за их ходом.

Один из охранников неожиданно исчез. Только что виднелись две неясные фигуры, и в следующий миг ночь поглотила одну из них. Второй охранник повернулся, крик готов был сорваться с его губ, но не успел он и звука издать, как раздалось отчетливое «чанк» и он рухнул, как срубленное дерево.

Байар развернулся, быстрый, как жалящая змея, топор с жужжанием вертелся у него в руках. Глаза Перрина полезли из орбит, когда ночь словно вплыла в свет фонаря. Рот его открылся для вопля, но горло крепко сжал страх. На мгновение юноша даже забыл, что Байар хотел их убить. Белоплащник был человеческим существом, а ожившая ночь явилась забрать всех.

Потом вторгшийся в свет мрак стал Ланом, плащ при каждом его движении переливался оттенками серого и черного. Топор в руках Байара молнией ударил вперед… и Лан, казалось, небрежно отклонился, пропустив лезвие так близко, что наверняка ощутил ветерок от удара. Глаза Байара расширились, когда инерция удара вынесла его из равновесия, когда Страж тотчас ударил руками и ногами так стремительно, что Перрин не был уверен в увиденном. В чем он был уверен, так это в том, что Байар обвалился пустым мешком. Не успел еще падающий Белоплащник опуститься на землю, а Страж уже стоял на коленях и задувал фонарь.

Во внезапно вновь возвратившейся тьме Перрин слепо заморгал. Лан будто опять исчез.

— Это и в самом деле?.. — сдавленно вскрикнула Эгвейн. — Мы думали, вы погибли. Мы думали, вы все мертвы!

— Пока еще нет. — Низкий шепот Стража был чуть окрашен весельем.

Руки Лана коснулись Перрина, нащупали путы. Почти без усилия, чуть потянув, нож разрезал веревки, и юноша освободился. Тупо ноющие мышцы запротестовали, когда он сел прямо. Потирая запястья, Перрин всмотрелся в сереющий холмик, что отмечал Байара.

— Вы его?.. Он?..

— Нет, — тихо ответил голос Лана из темноты. — Я не убиваю, если это не входит в мои намерения. Но он некоторое время никого не будет беспокоить. Хватит вопросов, и лучше дай-ка пару их плащей. Времени у нас не много.

Перрин подполз к лежащему Байару. Ему пришлось перебороть себя, чтобы притронуться к нему, а когда он почувствовал, как поднимается и опускается грудь Белоплащника, то чуть не отдернул руку. По коже юноши пробежали мурашки, но Перрин заставил себя отстегнуть и стянуть с Байара белый плащ. Несмотря на слова Лана, ему казалось, что вот-вот Белоплащник с лицом-черепом встанет. Он торопливо пошарил вокруг, отыскивая свой топор, затем пополз к другому охраннику. Поначалу ему представилось странным, что он не чувствовал отвращения, коснувшись этого потерявшего сознание солдата, но тут же ему в голову пришло объяснение. Все Белоплащники ненавидели его, но это было по-человечески понятное чувство. Байар же не испытывал ничего, разве лишь то, что Перрин должен умереть, но в этом не было ни капли ненависти, вообще никаких чувств. Сжимая два плаща в руках, Перрин повернулся… и его охватила паника. В темноте он вдруг потерял ориентировку, он не знал, как найти Лана и Эгвейн. Ноги его приросли к земле, страшась ступить и шаг. Даже Байара, без его белого плаща, скрыла ночь. Не было ничего, по чему можно бы было определить свое местоположение. Любой неверный шаг может завести Перрина в самый центр лагеря.

Подборка железнодорожных новостей за Декабрь 2018


Похожие статьи.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: