How long can you stand the pain?
Как долго ты сможешь терпеть эту боль?
How long will you hide your face?
Как долго ты сможешь прятать своё лицо?
How long will you be afraid?
Как долго ты будешь бояться?
Are you afraid?
Боишьсялиты?
How long will you play this game?
Как долго ты будешь играть в эту игру?
How long will you fight or will you walk away?
Как долго ты будешь бороться или просто уйдёшь прочь?
Red — LetItBurn.
Тяжело. Слишком тяжело.
Том тащил за собой, во тьму, в лес, тела, которые оказались намного тяжелее, чем он предполагал.
Женщины. Мужчины. Старики. Дети.
Дети! Чёрт возьми, дети!
Когда все трупы были унесены из лагеря, оставив после себя длинные кровавые следы, Том резко выдохнул и ледяным взглядом посмотрел на рядом стоящего Зака. Тот, видимо, поняв немой вопрос, только кивнул и спрятал руки в глубоких карманах своей толстовки.
Старик. Блеклые глаза, которые когда-то, вероятно, были янтарными. Сейчас же они отталкивали и пугали, ибо зрачок оставался неподвижным. Глубокий укус на правой ноге, чуть выше ступни. Хиддлстон аккуратно опустился на колени перед ним, достав из чехла охотничий нож и, даже не помедлив, с размаху вонзил его ровно в голову, сохраняя холодное выражение лица.
Девушка. Вернее, молодая женщина. Красивая. С длинными растрепавшимися чёрными волосами, закрытыми глазами и беззащитно приоткрытым ртом. Будто перед смертью она звала кого-то на помощь…
Мужчина…парень…девушка…старик…мальчик… как много их было?
Всё это время Тому хотелось то ли зарычать, то ли заплакать, но были лишь сухие всхлипы и дрожь в руках. Это было похоже на какое-то безумие. На жуткий ночной кошмар.
Он убивал людей.
Убивал друг за другом, вонзая нож в тела, при этом иногда отворачиваясь, когда не хватало сил видеть лица. С губ то и дело слетали полустоны и судорожные выдохи. И каждый раз, когда Зак оттаскивал от актёра убитых, Том преподносил испачканную в крови руку к лицу и будто сам себе повторял слова:
«Так надо… так надо…»
— Давай я.
Хиддлстон поднял взгляд на Зака, когда тот кивнул в сторону последнего трупа. Брюнет всё это время молча помогал актёру, отмечая про себя, что, даже невзирая на внешнюю холодность, каждый удар давался мужчине всё тяжелее и тяжелее. Он едва сдерживался, едва держал себя в руках. Иногда пареньку хотелось остановить Тома, мол, хватит, но тот наверняка бы отмахнулся и продолжил начатое.
Никогда Зак не видел такой решимости, такой боли и такого отчаяния, какой был переполнен Хиддлстон. И никогда он не видел в его глазах такой бессмысленности и пустоты.
«Больше никто не причинит тебе боль…», — пронеслось в голове Тома, когда рука взметнулась вверх над телом белокурой девочки, а сам актёр сильно зажмурился, дабы не видеть всего ужаса, что он творил.
* * *
С первыми лучами солнца, которые коснулись верхушек деревьев, люди в лагере уже бродили между палатками и трейлерами. Их успели пригнать мужчины, что встали ещё до рассвета. Было удивительно наблюдать за всеми людьми: казалось, что они распланировали обязанности уже давно, и теперь каждый выполнял свою работу, будь то разведение костра или стирка белья. Никто и слова не говорил друг другу, ибо все до сих пор не могли отойти из-за больших потерь. Кто-то тихо всхлипывал, кто-то переживал горе молча и без лишних эмоций.
Бенедикт вышел из палатки, чуть щурясь от яркого солнца, хотя его лучи не особо согревали в данный момент. Ветер, что шелестел в траве и листьях, дарил уже далеко не летнюю прохладу, поэтому, зябко обхватив себя руками, актёр потёр предплечья и направился к костру, где уже сидело несколько человек. Рёбра отдавались пульсирующей болью, особенно с утра, когда тело немного отдохнуло и теперь ныло от физических нагрузок, хотя в «новом» мире уже пора давно к этому привыкнуть.
— Доброе утро, — хриплым голосом произнёс Камбербэтч, сев на свободный стул возле знакомого лица, Мэри. — Вам не холодно?
Девушка слабо покачала головой, даже не взглянув на Бенедикта. Опухшие красные глаза, красный нос и тяжелые вздохи свидетельствовали о бессонной ночи, сопровождаемой слезами, поэтому актёр больше не стал задавать лишних вопросов. Кто-то из женщин налил ему горячий чай в пластмассовый стаканчик.
— Спасибо, — мужчина благодарственно кивнул и принял напиток, после чего, отхлебнув немного, вздрогнул от приятного чувства разливающегося тепла.
Постепенно к огню стали подтягиваться и другие жители лагеря, в том числе и Том, который выглядел хуже, чем до этого. Было видно, что он так же, как и многие, не смог уснуть ночью.
— Том, у тебя что-то с рукой?
Хиддлстон устало поднял взгляд на седоволосого мужчину, что сидел напротив него. Заострённый подбородок, орлиные черты лица, мягкий, но в то же время серьёзный, взгляд голубых глаз. Доктор Моррисон всегда мог замечать, пусть даже и мелкие, проблемы. Хотя в данном случае проблема была далеко не мелкая.
— Я не знаю, — отозвался Том, обхватив одной рукой другую. — Не могу пошевелить ею. Болит. Скорее всего, вывих.
Доктор поднялся с места и присел рядом с актёром, аккуратно пощупав руку. Удивительно, но даже будучи в таком возрасте, когда многие уже с трудом передвигаются, он спокойно помогал людям в лагере, носил тяжёлые вещи, при этом оказывая первую помощь в любых ситуациях.
— Вывих, — кивнул Моррисон. — Надо вправить. Ты говорил утром, что твоему другу нужна помощь? — он посмотрел на Бенедикта, который всё это время сидел молча, задумавшись о своих личных вещах. — Оба идите за мной.
Лагерь восстановили быстро. Даже слишком быстро для такого короткого промежутка времени. Здесь вновь появились столы, которые были завалены сумками с едой и водой, карты местности, на которой мужчины во главе с Заком определяли маршрут новой вылазки, а так же отдельный «медицинский пункт». Даже в таком, казалось бы, небольшом лагере оказалось много больных людей, поэтому доктор Моррисон довольно часто был занят «пациентами», что лежали на носилках, в спальных мешках, дрожа всем телом и укутываясь с головой.
— Итак, — доктор присел на свой стул. — Подойди.
Бенедикт быстро расстегнул рубашку и подошёл к Моррисону, который принялся аккуратно ощупывать место ушиба, касаясь длинными пальцами уже испачканных бинтов. Услышав в ответ тихое шипение, когда он особо сильно надавил, доктор произнёс:
— Довольно сильный ушиб, но за два или три дня поправишься.
Если Камбербэтч отделался только мазью, которая прогревала больное место, из-за чего ребра уже не так сильно ныли, то Тому повезло меньше. Убрав со стола, что стоял рядом с трейлером, все лекарства, доктор уложил Хиддлстона на него.
— Держи это. Будет больно, — Моррисон протянул актёру небольшой чёрный пакет с лекарствами, дабы тот напряг больную руку и вытянул её.
Том глубоко выдохнул и сильней сжал пакет, когда мужчина крепко обхватил руку и резким движением дёрнул её в свою сторону. Актёр не сдержал громкого болезненного вскрика, после чего в глазах защипало от резко подступивших слёз, но, кажется, невзирая на ужасную боль, рука вновь могла работать. Доктор что-то пробормотал, похожее на «Прости, сынок», и протянул влажную тряпку.
— Вам нужна какая-нибудь помощь? — спросил Бенедикт, когда Том сел на стол и стал вытирать лицо, при этом пытаясь шевелить больной рукой.
— Нет, — Моррисон взглянул на «пациентов». — Я сам справлюсь. Думаю, в мужской части вы нужнее.
* * *
— И давно вы покинули город? — нарушил тишину Бенедикт.
Вот уже как несколько минут они вместе с Томом бродят возле лагеря с оружием в руках, внимательно осматривая местность, но Хиддлстон не проронил ни слова, лишь иногда кивая на вопросы Камбербэтча. Тот всяческими способами пытался разговорить друга, но у него не особо получалось.
Остановившись возле одного дерева, Бен опустил ружьё и тяжело вздохнул, следя за Томом, который сразу же обернулся.
— Около месяца, — только и пролепетал тот, заметив настороженный взгляд друга.
Шелест листьев, хруст веток под тяжёлыми ботинками — единственное, что нарушало эту тишину. Не было слышно ни птичьего щебетания, ни трескотни крыльев насекомых, ничего. Лес казался мёртвым, а безмолвие неистово давило на барабанные перепонки.
— Прости, — выдохнул Бенедикт, когда мужчины вновь поравнялись, а тишина уже стала просто невыносимой. — Я знаю, что из-за меня у тебя теперь тяжёлые отношения с другими жителями.
Хиддлстон промолчал. Он хотел сказать другу, что это не так, что здесь нет его вины, но безумная усталость начинала валить с ног, и даже выговорить слово составляло для него немалого труда.
— Скажи хоть что-нибудь, — не вынес Камбербэтч, остановившись.
Том судорожно вздохнул и, собравшись с силами, ответил:
— Прости. Я знаю, что лагерь оказался не таким, каким ты ожидал его увидеть.
Усталые глаза отвели взгляд, который теперь принялся блуждать по мелким веточкам на сухой траве. Узкое лицо с ярко выраженными скулами, бледная кожа, каштановые грязные волосы — когда-то всё это Бенедикт видел только в фильмах, где снимался его друг. Теперь же смотреть натакого, настоящего Тома становилось страшно и больно. Мужчина был истощён телом и душой. Вряд ли кто-то теперь узнает в этом исхудавшем актёре того знаменитого и лучезарно улыбающегося Тома Хиддлстона, всегда по-детски доброго, весело, немного даже нахально, хохочущего в любой проблемной ситуации.
— Я… — начал Том, пытаясь подобрать правильные слова. — Я запутался.
Пожав губы, он смотрел куда-то сквозь Бенедикта, крепко сжимая в руках пистолет.
— Я не знаю, что теперь делать.
Глубоко вздохнув, Камбербэтч прошагал к другу:
— Жить.
Хиддлстон взглянул на Бена непонимающим взглядом. Да, он помнил, что тот всегда мог поддержать всех в любой ситуации, даже когда кажется, что из неё нет выхода, но на данный момент Том не особо верил, что Камбербэтч сможет придумать какой-то план.
— У нас есть еда, жильё, — продолжал Бенедикт. — У нас есть всё это. У нас есть надежда.
Горькая усмешка.
— Надежда? О чём ты вообще?
Непривычно хрипловатый, бывший когда-то невообразимо давно мелодичным, голос Тома сделался тише.
— Это монстры, — Хиддлстон указал пальцем в сторону, будто оттуда, среди деревьев, вот-вот должны были выйти ходячие мертвецы. — Мы не сможем справиться с ними.
— Справимся, — уверенно кивнул Бен.
— Когда их будет пять или десять. А что будет, если появятся десятки? Сотни?
Кажется, Тома было не переубедить. Будто он устал от постоянного разочарования, от постоянной борьбы, где невозможно выиграть, от постоянных потерь.
— Мы не сможем вечно так жить, — голос Хиддлстона дрогнул. — Не сможем. Они найдут наш лагерь, убьют и съедят каждого.
— Не говори так…
— Но ты ведь понимаешь, что я прав! Ты ведь понимаешь!
Бенедикт с силой сжал ружьё. Неужели этот мир превратил такого светлого человека, как Том, в жалкое существо, которое стоит перед ним?
— Ты прав, — невероятно спокойно ответил Камбербэтч. — Мы не сможем вечно жить здесь, в лагере. Но ведь можно выехать на поиски других людей. Есть Котбридж…
— Котбридж. Ну, да. А ты не задумывался, что он находится на другом конце острова? Нам не добраться туда на машине.
— Хочешь сказать, что ты сдался? — почему-то именно в этот момент на Бена навалилась невероятная злость за сказанные Томом слова.
— А ты не видишь? Посмотри на меня! Кем я стал! Мне не за что бороться.
Камбербэтч подошёл к другу вплотную и ткнул пальцем в грудь, в упор смотря на него:
— Ты сейчас выглядишь просто жалким. Кто мне раньше говорил, что везде можно найти выход? Что из каждой ситуации можно извлечь плюс? Где тот Том, который нагло смотрел в лицо всем неприятностям?!
— Его нет, — тихо, практически шёпотом ответил Хиддлстон, чуть помотав головой, после чего отвёл взгляд, лишь бы не видеть этой жгучей ненависти к себе, не видеть этого непонимания и отчаяния в глазах Бенедикта.
— Замечательно, — Камбербэтч отступил от актёра. — Значит, тебе всё равно, что твои друзья и родственники погибают. Они ведь наверняка ищут тебя, а ты…
— Ты не видел того, что видел я! — оборвал его Том. Голос его стал громче и уже готов был сорваться на истерику.
— Я видел, как люди убивают друг друга, чтобы выжить!
— Я убивал людей!
Бенедикт удивлённо уставился на друга. Тот тяжело и рвано дышал, стараясь успокоить себя, но глаза становились красными от одних воспоминаний, а руки предательски дрожали мелкой ненавистной дрожью.
— Я убивал… — прошептал Том. — Убивал… иначе, они убили бы меня… моих друзей и родных… других женщин и детей…
Камбербэтч замотал головой, не желая принимать ту картину, которая стояла у него перед глазами: Том, подобно тем ублюдкам, что стреляли в невинных, дабы заполучить еду или машину, не задумываясь, заносил нож над телами других. Хоть он и понимал, что Хиддлстон не мог быть таким, что тот лишь защищал близких, однако картина слишком ярко вырисовывалась у него в подсознании.
— … и всё равно я никого не смог защитить.
Голос уже окончательно перешёл в истерику, дрожь усилилась, а на щеках появились длинные дорожки слёз. Ужас в расширенных и резко потемневших глазах, частое паническое дыхание. Никогда ещё Бен не видел друга таким.
— Я выжил лишь потому, что зомби были слишком заняты, пожирая моих родных и друзей, — выдавил из себя Том, подняв красные от усталости и напряжения глаза на Камбербэтча.
Вяжущая, сковывающая и мысли, и душу, и тело, боль не собиралась отпускать Хиддлстона. Бенедикт лишь смотрел на него с сочувствием, даже с жалостью, после чего неуверенно ответил:
— Мы не можем себе позволить быть слабыми, ты же понимаешь.
Том активно закивал, чуть успокоив себя.
— Я знаю. Знаю. Но только не представляю, что нам теперь делать.
— Выход есть всегда. Ты мне сам это говорил.
Вспоминая эти слова, Хиддлстон начал сомневаться в них с каждым днём всё больше и больше. Из-за холода, чувства вины, одиночества и боли он почти не мог спать и лишь изредка проваливался в тяжёлое забытье. Смерть Синди совсем выбила его, и теперь он чувствовал себя каким-то потерянным. Он не знал, что делает здесь.
И как он завидовал Бену.
О, как он ему завидовал!
С ним ещё не случалось такое, что случилось с Томом. У него, возможно, живы родственники, друзья… Наверняка живы. Он не просыпается посреди ночи в холодном поту от кошмаров, где мать и отец зовут его по имени…
«Помоги! Том! Помоги!»
Иногда Хиддлстону казалось, что он убил себе почти все нервные клетки, потому что взгляд замечал какие-то очертания родных фигур среди деревьев далеко в лесу. Хотелось бежать, бежать, окликнуть по имени, но эти фигуры растворялись в воздухе, оставляя в душе ещё большую боль.
Он мучительно медленно начал сходить с ума.
* * *
«Маленький мальчик с копной задорных кудряшек каштанового цвета с отливом рыжеватого бежал по тропинке, время от времени оглядываясь и звонко смеясь.
— Не догонишь! — закричал он, смотря на счастливую улыбку отца, когда тот был слишком близко и уже собирался протянуть руки, чтобы поймать своего шалуна-сына.
— Бенедикт, осторожней! — раздался высокий женский голос матери.
Не успел мальчик что-либо сказать, как нога споткнулась о небольшой камень, и он упал на колени, успев протянуть руки и уберечь своё ещё невинное и чистое личико от царапин и болячек.
— Господи, Тим, я же говорила не играть с ним в такие игры, — укоризненно произнесла мать, подбежав к сыну, который начал тихонько всхлипывать от боли.
— Ванда, он — будущий мужчина. Небольшие царапины, ничего страшного, — с улыбкой ответил Тимоти.
Маленький Бенедикт обиженно шмыгнул носом и потёр глаза, чтобы скрыть от матери слёзы. Папа прав: он — мужчина. Пускай ещё маленький, но мужчина.
— Мне не больно, — мальчик натянул слабую улыбку и посмотрел в голубые глаза мамы. — Честно, честно!
Женщина мягко провела большим пальцем по щеке сына, смахивая слезу, которая успел всё-таки скатиться с глаз.
— Я тебе верю. Но в следующий раз не бегай так и смотри под ножки, хорошо?
Мальчик активно закивал и, буквально, вскочил с земли, оттряхнув штаны от пыли. Ванда привлекла к себе Бенедикта, мягко поглаживая по голове, вплетая пальцы в непослушные волосы, на что тот лишь прижался к матери и удовлетворённо вздохнул, согреваясь в её объятиях и медленно прикрывая глаза. Однако стоило ему открыть их, как перед взором представилась невероятная картина.
Небо, бывшее пару секунд назад беззаботным и голубым, стянули тучи, а сзади матери стоял отец, сжимая в руках большой нож, готовясь вот-вот занести его над женщиной. Бенедикт с ужасом глядел в лицо Тимоти, однако мужчина лишь преподнёс указательный палец к губам и расплылся в широкой зловещей улыбке.
— Отец!
Опора под ногами исчезла, и мальчик стал проваливаться в бездну. Так резко, будто задули свечу, а тьма приняла его в свои зыбкие объятия. И он кричал, кричал, так громко, насколько позволяли голосовые связки. Мальчишеский голос медленно становился грубее, ниже, таким, какой сейчас он у взрослого Бенедикта, но актёр не заметил данной перемены.
Внезапно тело с негромким всплеском упало в ледяную воду.
Он стал тонуть.
Уже взрослые длинные руки активно стали двигаться, пытаясь вытащить мужчину на поверхность, но тело неистово тянуло вниз. Как Бенедикт не пытался, не кричал, отчего перед глазами появлялись мелкие пузырьки, он не мог выплыть.
И вдруг, в момент, когда Бену показалось, что он вот-вот задохнётся, он заметил выступ на поверхности. Собравшись с силами, мужчина вырвался из этих тёмных вод, кашляя и отчаянно хватая ртом воздух.
Повсюду было темно. Лишь тьма, странный берег, на котором находился актёр и мутная вода. С трудом встав на ноги, Бенедикт, чуть пошатываясь, стал оглядываться. Тело безумно ныло, будто он несколько часов подряд таскал на себе что-то тяжёлое.
— Кто-нибудь… — прохрипел мужчина. — Помогите…
Из тьмы, будто услышав его зов, вышла фигура матери. Молодой матери. Такой, какой она была ещё в детстве Бенедикта: стройная, подтянутая, со светлыми золотистыми волосами и чистым взором ясных голубых глаз. Но сейчас женщина казалась мертвенно-бледной с тёмными от крови губами, в перепачканной и разорванной одежде.
— Бенедикт… — слабо проговорила она, протянув вперёд руки.
Камбербэтч был готов сорваться с места и кинуться на помощь матери, но вдруг она появилась совсем близко, буквально, в нескольких сантиметрах, выкрикивая сорванным голосом обвинения:
— Ты не пришёл за нами! Почему ты не пришёл?! Ты оставил нас умирать! Мы мертвы! Из-за тебя!
На её коже стали появляться глубокие укусы, кровяные потёки, и она смеялась. Смеялась и смеялась, захлёбываясь собственной кровью. А Бенедикт ничего не мог делать, только смотреть на неё и кричать от бессилия и страха. Кричать и плакать, задыхаясь собственными слезами и приступами истерики.
Мать превратилась в отца так же быстро, как и оказалась рядом. Он тихонько, и мягко улыбаясь, положил тёплую руку на плечо сына, сжав его своими длинными пальцами.
— Я знаю, что ты пытался нас найти. Не вини себя.
Внезапно ладонь становилась всё горячее и горячее, обжигая кожу актёра, будто нагреваясь. Бенедикт стряхнул ладонь отца, и тот, отступив на несколько шагов, раскинул руки, которые тут же захватили языки пламени.
— Смотри, что ты наделал! Мы сгорели! Всё по твоей вине! Искали тебя, пока ты гонялся за своими друзьями! Ты совершенно забыл про нас! Это твоя вина! Твоя!
Пламя усиливалось, пока не захватило Тимоти полностью, а из этого пламени, будто воскреснув из мёртвых, появился лучший друг. Он стоял к мужчине спиной, словно высматривая кого-то во тьме и совершенно не обращая внимания на Камбербэтча.
— Джеймс! — выкрикнул Бенедикт, протянув дрожащую руку и схватив друга за плечо.
Тот вдруг резко упал на твёрдую и сырую землю, словно безвольная марионетка. Синюшнее, мёртвое лицо с кровавой пеной на губах, скривившиеся в предсмертной судороге.
Тишину разрезали голоса. Десятки, сотни голосов, которые сводили с ума, давили на ушные перепонки, превращались в мистическое эхо, и Бен почти орал, стремясь перекричать их, но они были громче.
«Из-за тебя! Из-за тебя!»
«Ты виноват во всём!»
«Ты убил нас! Убил!»
«Ты мог бы нас спасти!»
«Где ты был?! Ты был нам нужен!»
К горлу подкатили рвотные позывы. Кашляя и вздрагивая всем телом, Бенедикт упал на колени, задыхаясь и хватая ртом воздух. А на холодной земле стали появляться тёмные рубины грязно-алой крови…»
Бенедикт резко открыл глаза и сел. Казалось, будто все звуки на свете превратились в один бешеный ритм, который отбивало сердце. Пытаясь восстановить сбившееся дыхание, Камбербэтч закрыл лицо руками и всячески успокаивал себя.
Это сон. Всего лишь сон. Они живы.
Вдох. Глубокий медленный, вдох. Успокойся, это сон…
Выдох. Вместе с выдохом отпусти все свои опасения и страхи.
Это сон. Только сон.
Ужасный сон.
«Они живы. Будь они мертвы, я бы почувствовал это»
