ПИСЬМА ГОСПОДИНА N ГОСПОЖЕ К
Однажды, когда СашБаш учился на третьем курсе
Свердловского университета, он договорился с одной девочкой
сочинять роман в письмах — просто так, о чем попало. Девочкины
письма не сохранились, а Сашины — вот…
Письмо господина N госпоже К, писанное им 9 января нов. ст.
1-79 г. от рождества Христова.
Здравствуйте, сударыня!
Я думаю, Вас не удивит получение сего письма, если Вы,
впрочем, не забыли нашего недавнего уговора. Признаюсь, Ваше
предложение показалось мне несколько странным, но, уверяю Вас,
только поначалу. Ведь цель и вправду весьма значительна, если
учесть, что наши отделения для корреспонденции в университете
имеют завидное по своему постоянству обыкновение оставаться для
нас пустыми — и для Вас, насколько я понял, это тоже
иногда бывает важно…
Итак, я к Вам пишу. Не знаю, с чего начать, ибо любое начало
в этом
хитросплетении нашего мира является случайным.
Начну с извлечения на свет факта, содержанием которого является сле-
дующее: я Вас совсем не знаю, как Вы не знаете меня,наши
считанные
встречи носили характер случайный, и в силу этого первая глава класси-
ческого повествования не должна раскрывать образ главных действующих
лиц, это начнется со второй главы, в которой, надеюсь, Вы примете
не-
посредственное участие. Будет ли это поверхностным или глубоким изуче-
нием — рано судить, увы, мы не властны видеть оглавления, которое
от-
кроется не раньше, чем будет перевернута последняя страница, захотите
ли понять меня Вы, захочу ли я понять Вас — еще раз повторяю,
рано су-
дить.
На каком языке говорите Вы, сударыня, окажется ли нужным искать
бес-
полезный словарь?
А вообще мне, наверно, будет приятно получать Ваши письма, да, я
бу-
ду ждать ответа, в коем не сомневаюсь, уверенный в Вашем
бесконечном
благородстве, что Вы успели мне внушить наряду с некоторыми другими
умозаключениями на предмет Вашей прелестной особы. Сейчас, если мне не
изменяет память, Вы находитесь во временном отъезде, но как только ко-
леса Вашей изящной кареты остановятся на брусчатке перед университет-
ской колоннадой, как только Вы взбежите по ступеням, войдете в залу
—
обратитесь к ящику и достанете оттуда мое письмо, я думаю, Вас оно
тоже
приятно обрадует,— прошу Вас, не медлите, а самым безотлагательным об-
разом возьмитесь за перо и не забудьте надушить бумагу Вашими духами,
очень на это рассчитываю, не казните меня уделом тщетного ожидания,
пусть «продолжение следует« как можно скорее…
За сим вечно к Вашим услугам г—н N.
P. S. Все имеет свою оборотную сторону. Здесь я имею сообщить
Вам на
всякий случай свой почтовый псевдоним — письма следует опускать Башла-
чеву Александру (что касается имени — здесь возможны вариации).
Здравствуй!
Маленькая язычница, мне казалось, что ты приедешь в карете, а
ты
трогала холодные ступени босыми ногами, и духи твои — роса? Я
услышал
тебя, хотя мой мир и враждебен тебе. Мой мир? Он скучен и сер, и
крах-
мальный воротничок больно врезается в шею. Но участь графа, согласись,
не самая худшая в этом мире, и поэтому я граф.
Да, забыл предварить свое послание важным, на мой взгляд, советом:
никогда не делай категорических выводов, возлюби многоточие. Хотя,
впрочем, все мы считаем, что прекрасно разбираемся в людях — тем
они,
скорые выводы, возведение случайной, возможно, детали в некий ранг, и
опасны. И как быть с невольными предубеждениями?
…Верю ли я в рок? Да я верю в рок, маленькая язычница, как
склонен
верить во все мистическое. это объяснить несложно — одним из самых
ве-
личайших мучений (не единственным, впрочем), что я вынужден выносить в
этом мире — есть постоянная, хроническая ностальгия по чуду, отсут-
ствие чудес, и бога… и дьявола…
И есть ли во мне хоть капля лжи? Уверяю тебя, того, что
называается
ложью, в моих письмах нет. И не нужно видеть во мне врага, и
защищаться
тоже не нужно…
Есть и другой мир, маленькая язычница. Уменя в одной из задних
ком-
нат есть большой, громоздкий шкаф, и я иногда, без сожаления расстав-
шись с сюртуком, цилиндром и штиблетами, сняв со стены гобелен и
завер-
нувшись в него, ухожу через скрипучие двери гулкой фанерной пустоты —
выхожу в исчезнувший город, на ощупь прокладываю себе дорогу, стараясь
не натыкаться на невидимые фонари и деревья, и наконец выхожу к
гори-
зонту…
Вот он, мой мир! Мир грустный, и веселый, мир ассоциативный,
сейчас
в нем почему-то вприпрыжку бежит ко мне веселый майский дождик,
шлепает
по тяжелой и мягкой траве — разве он грустный, дождик-то? он
добрый и
умный, как дворняжка, он только иногда притворяется плачущим, а кто-то
верит… Мир рождественской сказки, лунного полета, здесь даже метлы не
нужно, мир часто сюрреалистический, где одним из законов мышления явля-
ется абсурд, мир, который…
И все-таки это одинокий мир. Я не встречал в нем людей. Правда,
я
все-таки догадываюсь, что это не только мой мир. Изредка я
встречал
там, на песке, человеческие следы, иногда находил исписанные разной ру-
кой обрывки бумаги, исповеди без начала, без конца, часто рифмован-
ные… Кто эти люди? И когда они приходили сюда? вернутся ли они, и
где
они сейчас?
Я слышу, как шумит где-то вдали водопад. Маленькая язычница, а
разве
ты можешь распоряжаться собой? Что же, в таком случае, заставляет
тебя
приходить в холодный, серый и неуютный мир из твоего далекого храма?
Ответь мне, но помни — тебе не пристало лгать.
…Где ты живешь — вот что меня интересует. Может быть, ты, в
отли-
чие от , меня,только приходишь в то, что называется действительностью
— действительностью, и никуда от этого не денешься, как бы ни был
ве-
лик аквариум, а жаль. Я все же не могу оставаться в своем мире
надолго,
чтобы не сдохнуть на берегу этого теплого, ласкового озера от остракиз-
ма…
Сегодня полнолуние — и завтра на рассвете я все же
отправлюсь в
путь, и кем я вернусь в тот мир, и вернусь ли?
Выходи и ты в путь, маленькая язычница, авось, и встретимся где-ни-
будь… Захвати с собой бумагу и пиши мне в дороге обо всем,
что ты
увидишь на своем пути. Можешь наколоть свое письмо на ветку какого-ни-
будь дерева — ведь чудеса случаются здесь чаще, чем там, или
можешь
положить свое письмо просто на песок, и не пугайся за его судьбу,
когда
его подхватит неожиданный ветер… Эти дни я потратил на постройку пло-
та. Широкоствольные дубы удивительно легко превращались в бревна, а
гибкая лоза крепко переплела их — готов мой плот,широкий и верный!
Я плыву вниз по реке, у которой еще нет имени. Куда я плыву?
Разве
это имеет значение, особенно, когда можно направиться в любую сторону?
Мои длинные волосы спутаны ветром, гобелен — мой парус: мимо
плывут
незнакомые берега, незнакомые цветы. Могу растянуться, подставив тело
солнцу и слушая в себе просто единственного на всей планете человека
—
это сладкое и грустное чувство,— могу опустить руку в быструю воду,
котрую слепит солнце… Роса? Слезы? Солнечные брызги в моей руке? Кап-
ли дождя? Водопроводная вода?
Это небо исцеляет все раны, это солнце делает прозрачными все
мас-
ки… Все комплексы — на дне целиндра, страх расползся по углам
шкафа,
здесь — свобода, нагота тела и слова, и одиночество, заставляющее, му-
чительно щурясь, всматриваться в берега…
Маленькая язычница, появись за поворотом, войди по колено в прозрач-
ную воду — помаши мне рукой! Я возьму шест, подплыву к тебе — ты
сту-
пишь на теплые пахнущие смолой, бревна плота, появись, если ты не
стра-
шишься возможного водопада… И не распни меня если…
Что нужно тебе, маленькая язычница? Появись, я никогда не видел
тво-
их глаз…
Мерно журчащая вода баюкает меня…перо вывивается из рук… Я засы-
паю,храм, фрески…река уносит мой плот все дальше и дальше…затерян-
ный комок перепутанных снов…
Интервью в РИО. КОРНИ ВСЕГДА ОСТАЮТСЯ В ЗЕМЛЕ
Первый раз по-настоящему обстоятельный разговор с Сашей
Башлачевым был у редакции РИО весной прошлого года. Потом наши
пути пересекались довольно часто, и этот разговор все
продолжался и трансформировался, уходя от примитивной
первоначальной схемы как ты относишься к…. Однако печатать
его мы не решались: все думалось, вот, еще разок встретимся,
уточним то, обсудим это, разберемся с тем-то и тем-то…
Разобрались… По-прежнему неясно, как на бумаге передать его
уникальную речь с ее интонационными нюансами, игрой слов,
вернее, игрой внутри слова, с очень необычными метафорами,
парадоксальными сравнениями и, вообще, всем ее образным строем?
Впрочем, пусть все останется как есть, как зафиксировал эти
беседы карманный плэйерок, бесстрастный хранитель нашей памяти.
АЛЕКСАНДР БАШЛАЧЕВ:
КОРНИ ВСЕГДА ОСТАЮТСЯ В ЗЕМЛЕ
РИО: Саша, насколько я знаю, ты тоже был журналистом — мне
попадались в
Череповецких газетах твои статьи о РОК-СЕНТЯБРЕ…
АБ: Да, это моя последняя профессия — перед тем как я, оставив все
это дело,
пришел за наукой в Питер.
РИО: Что (или кто) тебя к этому подтолкнуло?
АБ: А Троицкий посоветовал.
РИО: Честно говоря, именно от него я и услышал впервые твое имя —
весной года три назад…
АБ: В общем-то, мы как раз тогда и встретились с ним в Череповце.
РИО: Кстати, в этом городе раньше была очень мощная рок-сцена. Ты не
был с
ней связан?
АБ: Да, город очень музыкальый, и я был связан с музыкой, но
больше как
наблюдатель. Я не играл ни в одной группе, но общался с
ребятами…
РИО: А ты бы хотел сейчас играть с группой?
АБ: Видишь ли, сейчас у меня гитара составляет группу. Если бы я
играл с
группой, я бы освободился от гитары, но при одном условии: чтобы
группа давала мне такой же драйв, какой дает мне гитара.
РИО: С кем именно хотел бы ты играть?
АБ: Со всеми хотел бы. Например, с Курехиным.
РИО: Ну, это вполне осуществимо, и, что важно, позволило бы выйти за
рамки
формы…
АБ: Здесь вопрос надо немного не так сформулировать: я хотел бы
играть со
всеми, но играл бы я. Я мог бы войти в состав любой группы (допустим,
на концерте), но это совсем другая игра…
РИО: Кого бы ты мог назвать из тех, кто работает в близком к тебе
направлении?
АБ: А, собственно, что такое направление? Я не знаю своего
направления —
ведь направление как жизнь — его не выбирают. Вот, в
Новосибирске я
слышал группу КАЛИНОВ МОСТ, знаешь ее?
РИО: Ну да.
АБ: Так вот, эта группа по формам очень близка мне. Но я бы не
сказал, что
она близка мне по какому-то направлению… Что-то у нас не
сходится.
РИЩ: А со Славкой Задерием играть не пробовал?
АБ: У него своя группа…
РИО: А тебе кто, вообще, нужен: аккомпаниаторы или личности?
АБ: Разумеется, чтобы сами могли работать. т.е. не настолько глупые,
чтобы
им все об’яснять на каждом шагу… Видишь ли, есть несколько
типов
групп. БИТЛЗ — это определенный тип группы, СТОУНЗ — тоже, но
совсем
другой. Есть такой тип, как ДОРЗ, я считаю, это идеал группы.
Но в
каждом из них — свои особенные отношения. Как нет двух
совершенно
одинаковых слов… И какой должна быть моя группа, я прекрасно
себе
представляю… Хотя практически никогда не играл на сцене.
РИО: Так с чего же для тебя начался рок?
АБ: Сначала надо определить, что такое рок. Что такое миф?
Некоторые
полагают, что слово рок — это слияние разных мифов…
РИО: …только поданных в современном изложении?
АБ: Да, я тоже так считаю. И начинался он… по-разному.
РИО: Ну, хорошо. Есть, например, теория, согласно которой первым
советским
рокером был Высоцкий. (Мы тоже такого мнения придерживаемся). Он
для
нас вовсе не то, что Пресли или Дилан для американцев —
единственно,
что фигуры одного масштаба. но у нас своя музыка. и он всему
этому
придал новый смысл. Человек, которого можно боготворить…
АБ: А что, у кого-то есть другая точка зрения?
РИО: Кого любишь слушать (если слушаешь вообще)?
АБ: Как что слушаю?
РИО: Ну, что нравится, что можешь слушать в любое время?
АБ: А-а-а. Люблю АКВАРИУМ. Просто не представляю ситуацию, в которой
он
может помешать. Когда-то, году в 1981 случилось так (волею судеб,
как
говорится), что я услышал две песни — Ты дрянь и Железнодорожную
воду. И мне сказали, что это все АКВАРИУМ. Понимаешь? И эти
две
песни не были для меня чем-то разным. Я считал, что это одна
группа.
РИО: Пожалуй, с некоторым допущением можно было и у нас предполагать
в те
годы, что эти песни написал один человек.
АБ: И с тех пор АКВАРИУМ мне не помешает никогда.
РИО: Слушай, а был какой-то толчок, первопричина того, что ты начал
петь?
АБ: Я вообще не думаю, что существуют какие-то разумные объяснения
того,
как это происходит…
РИО: Отсчетный пункт? Первая песня? Первое стихотворение? Или это все
было
в глубине себя, не выходило на поверхность…
АБ: Скорее всего. Я искал для себя более тесного общения. Понимаешь?
РИО: А как тебе кажется, существует ли русский рок? Именно русский,
со
своим, идущим из древности, поэтическим словом, со своим языком?
Веришь ли ты в него?
АБ: Верить в то, что существует, нельзя. И, потом, слово русский
здесь
очень неточно: что именно — российский? Советский? Понимаешь, как
трудно определить само слово рок, так же трудно подобрать
правильный
эпитет. А отсюда нельзя понять, о чем мы говорим…
РИО: Давай подойдем с другой стороны. Существует ли у нас аналог того,
что,
скажем, в Англии называют роком?
АБ: Знаешь, давай оставим всю эту путаницу с терминологией и просто
договоримся, что мы друг друга понимаем. В Англии и Америке рок-н-ролл
—
это дерзкий удел одиночки, а русский рок-н-ролл предполагает
партнера…
Если рок-н-ролл — мужского рода, то партнер должен быть женского.
Понимаешь? Когда я выступаю, у меня есть некий оппонент —
публика,
кстати, именно женского рода (раз уж мы говорим на уровне
лексики
русского языка). И с этой публикой происходит диалог… Вообще
тут
такая штука: рок-н-ролл американский все равно не мыслим без
партнера.
Если музыкант не воспринимает публику — тогда он играет сам с
собой.
Внутри себя — с собой. На сцене — с публикой… Что интересно:
если
взять западный рок-н-ролл и русский, то тут может подойти такое
сравнение. Смотри: у них собор венчает шпиль, на котором крест.
Шпиль, казалось бы, и говорит об игре (между прочим, spiel
по-немецки игра! — ред.). А у нас существует купол. Как голова.
Это что означает? Что люди, которые не уверены в своей победе,
т.е.
в неком шпиле, они магическим образом воздвигают купол, чтобы
убедить
себя, что они победят. Понимаешь, что я хочу сказать? Люди
делают шпиль,
но они пролетают, потому что в действительности оказывается, что
они
верят не в себя. А неуверенные люди (не то, чтобы неуверенные —
просто
они иначе играют) заранее ставят себе цель в виде купола, и это
означает только одно: они готовы обрести реальность в войне, в
игре,
в работе… Вот в этом и есть большая разница между Россией и
Западом.
РИО: Саша, вопрос с точки зрения филологии: есть ощущение, что у
тебя слово
существует как бы само по себе, вне контекста, т.е. оно вмещает
в себя
гораздо больше, чем оно представляет из себя внешне, как если
бы за
скромным фасадом прячется огромный дом… У тебя постоянные
ссылки на
внутреннюю структуру слова.
АБ: Видишь ли, мы ведем разговор на разных уровнях — ты на уровне
синтаксиса, а я на уровне синтаксиса как-то уже перестал мыслить,
я
мыслю (если это можно так назвать) на уровне морфологии: корней,
суффиксов, приставок. Все происходит из корня. Понимаешь? Вот,
недавно
одна моя знакомая сдавала зачет по атеизму. Перед ней стоял
такой
вопрос: Основная религия. Я ей сказал: Ты не мудри. Скажи им,
что
существует Имя Имен (если помнишь, у меня есть песня по этому
поводу).
Это Имя Имен можно представить как некий корень, которым является
буддизм, суффиксом у него является ислам, окончанием —
христианство,
а приставки — идиш, ересь и современный модерн. Понимаешь? Я
вот так,
примерно, мыслю — на уровне морфем, а ты — на уровне синтаксиса
спрашиваешь. Я не могу тебе дать ответ, потому что весь
синтаксис в
твоей голове. У меня тоже, но я не могу.
РИО: Если дело в этом, то как в таком случае ты относишься к тому,
что
твои тексты снимают с пленок и перепечатывают? Есть даже
самиздатовский сборник.
АБ: Понимаешь, тут такая штука. С одной стороны, может, стоит
напечатать
тексты и подсчитать в них… гласные и согласные, а с другой…
Если бы кто-то отнесся к этому творчески (как человек,
участвующий
в группе, но не музыкант), как некий филолог, он просто
совершил бы
произвольное членение, а любая фиксация так или иначе неточна. Я
сейчас
разговариваю на языке твоего плэйера. Возникает дискретность.
Понимаешь?
Можно членить эти слова на кодовые приставки: не просто сплошным
рядом
печатать, а подразделять, разбить каким-то образом. Это творческий
подход.
РИО: Видимо. автор тоже должен в этом участвовать…
АБ: Согласен. Наверное. Но я этим не занимаюсь. И не хотел бы —
боюсь.
РИО: Боишься?
АБ: Я бы сказал, не стоит. Самому мне не стоит. Может, это позиция
эгоиста,
но я не хотел бы этого делать.
РИО: Тогда это неизбежно сделает кто-то другой и вольно или невольно
даст
иное толкование.
АБ: Ради Бога. Сразу станет ясно, у кого какой интерес: к Слову
или так,
к общему потоку. Это только кажется, что существует контекст слов,
на самом деле речь идет о контексте корней.
РИО: Слово как корень?
АБ: Да-да-да! Возьми хотя бы название города — Питер. В моей голове
оно
читается П и и т е р. Постоянно. Помнишь: Пиитер, я — поэт…
Но это слово для меня связано не с пиететом, а с корнем пить.
Это гораздо проще. Я, в основном, стараюсь идти к старым корням.
Я
глубоко убежден, что любой город хранит в себе свою древнюю
географию.
Люди ее не поминят, но она есть. Это очень важно. В одном
месте была
березовая роща, в другом рос столетний дуб, еще в каком-то была
топь.
И они естественным образом связаны с нашим временем. Эта нить —
что называется, связь времен — никогда не рвалась. Скажем, где
была
топь, там никогда не построят храм. Через 200 лет на месте
березовой
рощи — спокойный район, а где была топь — наоборот, опасный
так или
иначе. А где был дуб — срубили его и построили храм. Самое
главное,
когда лес рубят, его рубят на корню, т.е. корни всегда остаются
в земле.
Они могут тлеть сотни лет, могут смешаться с землей, но они
о с т а л и с ь — корни этих деревьев. По моему убеждению,
это не может
не влиять на весь ход последующих событий. Главное — корни. Вот
если лес
вырублен, то все корни выкорчеваны должны быть… А ствол и
листья —
это, собственно, объедки дерева.
РИО: А как ты пишешь свои песни?
АБ: Они возникают из совокупности событий, которые я не могу так
вот просто
перечислить. Но я знаю их и просто принимаю к сведению. В
песне можно
рассказать самому себе о себе все, как есть на самом деле. По
этому
поводу вот, что могу сказать. Мне приходится много путешествовать
автостопом. И в любой квартире я обнаруживаю, что человек,
который
так или иначе живет в Своем Доме, занимается искусством интерьера
по образу и подобию… У человека может быть мания его
величества,
ее величества, чьего угодно… В общем, я хотел сказать, что
единственное искусство (само по себе это слово я просто ненавижу)
живо только на кухне. Кухня не терпит лишних предметов. Бывают
прекрасные кухни, просто удивительные, а зайдешь в комнату, и
видишь,
что она вне хозяина, чужая.
РИО: Вот, ты говоришь, что видел много городов — как ты относишься
к Москве?
АБ: Москва… там невозможно просто гулять. Для этого нужно очень
хорошо
знать Москву: проехать три остановки на метро, потом две
автобусом и
только потом можно выйти и сказать: Я начинаю гулять. Я в
Москве
исходил пешком очень много. А если говорить о корнях Москвы, то
у нее
корень кау (так же, как и в Каунасе, где на гербе бык).
Москва —
корова. Точно так же, как Вологда — от корня влага, дословно
обозначает богатырский водохлеб. Волга — то же самое… О
Питере мы
уже говорили…
РИО: И поэтому ты перебрался в Ленинград…
АБ: Да. Видишь ли, в Москве, может быть, и можно жить, а в
Ленинграде
с т о и т жить.
Интервью с Дж.Стингрей: 1986
Вопросы задает Дж.Стингрей (перевод Б.Г.). Лето 1986 года.
— Что ты делал, когда был моложе?
— Когда мне было 3 года, я написал первое стихотворение. Вот я с
тех пор
продолжал писать. Есть вещи, которые можно не писать, а есть вещи,
которые нельзя не писать.
— Каким образом люди знакомятся с твоими вещами, ты из как-то
записываешь?
— Нет. Я пою для друзей, там, куда меня позовут. Ну, а другом я
считаю
любого человека, который меня понимает и, я думаю, что друзей все
больше…
— Ты что-нибудь записываешь?
— Нет. Я никогда ничего не писал.
— О чем же ты, собственно, поешь?
— О чем… Ну как?.. Russian soul. (Русская душа) О чем?.. О себе!!!
О себе, в основном пою. То, что внутри (то, что хочу, то и могу
петь)?
— У тебя есть влияния русских или западных поэтов, как ты считаешь?
— Как я считаю?..
Я думаю, что все что мы есть — это, так или иначе, клубок
каких-то
влияний. Влияние любви… Там, где есть любовь… Ну, не зря же
люди
жили… скажем так…
Это влияет на меня — я (или и) на тысячи и миллионы.
— Что, ты думаешь, люди будут испытывать, когда будут слушать это
дело,
не зная языка? Будут ли они чувствовать? (что-то об американском TV)
— Я думаю, что поймут. Я хорошо понимаю англоязычную народную музыку.
Я знаю, о чем там поется и у нас один и тот же корень… Я
считаю,
что корень один и тот же. Все дело… в корне.
— У тебя есть какие-либо планы на будущее (надежды)?
— Конечно. У меня не только надежда, у меня есть еще что играть и
буду.
— Ты женат? Ты никогда не был женат?
— Нет.
— А ты любишь?
— Любил, люблю и буду любить.
— (что-то о цели)?
— Но цели у меня нет. Какая может быть цель? Потому что любая
конкретная
цель, она предполагает, что человек должен ее немедленно достигнуть,
поэтому он начинает бежать, не замечая ничего вокруг себя.
— Ты хотел бы стать официальным поэтом?
— Нет. Ну, что значит стать официальным поэтом?.. Я был бы рад,
если бы
мои песни, скажем, записала фирма Мелодия. То, что я делаю…
Почему бы
и нет. Это означало бы какую-то перемену в том, что вокруг нас,
но я
не верю в это, а в той ситуации, которая есть, я не хотел бы
стать
официальным поэтом.
(что-то о предоставившейся ситуации выступить по американскому TV)
— Что бы ты хотел сказать?
— Не знаю… сложно это… Да нет… Мы все живые люди, в общем,
не знаю,
это сложный вопрос. Я знаю, что и там нашлись бы люди, которые
меня поняли.
Там бы нашлись у меня и друзья.
Америка — это очень далеко, и я туда никогда не попаду. Я рад,
что
живу в России и дай Бог мне здесь умереть.
Здесь очень весело.
— Тебе нравится, хотелось бы путешествовать?
— Да. Я и путешествую. Конечно, хотелось бы… посмотреть… конечно.
— Представь здесь сейчас друзей. О чем ты хочешь с ними поговорить в
первую очередь?
— О том, что болит.
* * *
— Глядя на Вас, не скажешь, что ВЫ тяготеете к западной эстраде,
увлекаетесь дискотеками и т.д.?
— Видите ли, наш учитель Козьма Прутков учил нас: Зри в корень. И
вот,
если зрить в корень, корень рок-музыки — это корень человеческой
души.
А мы в свое время не поняли совершенно, что мы запутались в
рукавах
чужой формы. Я хочу сказать, что просто надо поискать корень своей
души.
Мы живем на русской земле и поэтому должны искать корень свой,
русский,
и корень, он даст ствол, а ствол даст ветви, а к ветвям подойдет
музыкант.
Он ветвь срежет, из коры сделает дудочку и будет на ней играть…
… Знаете, есть такая пословица: Простота хуже воровства. И вот
я
понимаю эту пословицу так: если ты не обрел в себе какой-то корень,
то
лучше сначала попробовать что-то украсть, скажем, так — например, на
себя чужую форму. Потому что твоя простота будет никому не нужна —
ты
ничего не скажешь, если ты пуст. А в чужой форме ты, по крайней
мере,
себя почувствуешь. А потом уже нужно переодеваться. А когда мы
переодеваемся, то уже нужно видеть, что мы в своей форме, в своих
рубахах,
в своих… в том, в чем есть…
— Как Вас принимают?
— Меня принимают? Я не играю в залах, я играю тем, кто хочет меня
слышать…
Тот, кто зовет меня к себе домой: например, позовет в гости,
соберет 20,
30 человек, может, и 50, я играю, меня принимают хорошо. Понимаете,
самое
главное, когда человек скажет: Ты спел, и мне хочется жить. А
вот когда
человек говорит: Мне не хочется жить, — я бессилен.
— А как Вас можно назвать? Раньше были барды… Как Вы себя…
— Как я себя величаю? Я человек поющий. Есть человек поющий, рисующий,
есть
летающий, плавающий. Вот я — поющий, с гитарой.
