Более семисот лет назад, при Дан-но-ура, в проливах Симоносэки, произошло последнее сражение, положившее конец долгому противостоянию между Хэйкэ, или кланом Тайра, и Гэндзи, или кланом Минамото. Там произошла окончательная гибель Хэйкэ, включая их женщин и детей и младенца-императора, который теперь упоминается как Антоку Тэнно. И это море и берег были населены привидениями на протяжении семи сотен лет… Странные крабы, которых можно найти здесь, называются крабами-хэйкэ; на их спинках можно разглядеть человеческие лица, и они считаются духами воинов Хэйкэ. На побережье случается много удивительных вещей, которые можно увидеть и услышать. Темными ночами тысячи призрачных огней парят над берегом или мелькают над волнами; эти тусклые огни рыбаки называют они-би, или огнями демонов. Всякий раз, когда подымается ветер, из моря доносятся сильные крики, похожие на воинственный клич.
Раньше Хэйкэ были более беспокойными, чем теперь. Они появлялись вокруг судов, проходящих ночью, и пытались их потопить. Всегда они следили за пловцами, чтобы утащить их на дно. Чтобы успокоить их, в Акамагасэки[24]был сооружен буддистский храм Амидадзи. Также около берега было основано кладбище, на котором были сооружены памятники с именами утонувшего императоpa и его наиболее значительных вассалов. За упокоение их душ там регулярно отправлялись буддистские службы. После постройки храма и сооружения могил Хэйкэ стали меньше тревожить, чем прежде, но все равно время от времени продолжали совершать странные вещи, доказывая, что они не обрели полный покой.
Несколько столетий назад жил в Акамагасэки слепой человек по имени Хоити, который был знаменит благодаря своему искусству декламации и игре на биве. С детства он был обучен технике рассказа и игры, а в юности превзошел своих учителей. Как профессиональный бива-хоси, он прославился в основном благодаря своим декламациям историй Хэйкэ и Гэндзи; и говорят, что, когда он пел песню о битве при Дан-но-ура, даже домовые (кидзин) не могли удержаться от слез.
Вначале Хоити был очень беден, но нашелся хороший друг, который помог ему. Священник храма Амидадзи любил поэзию и музыку и часто приглашал Хоити в храм, где тот играл и пел. Впоследствии, будучи увлечен замечательным дарованием парня, священник предложил Хоити поселиться в храме, и это предложение было с благодарностью принято. Хоити дали комнату в здании храма, и, в обмен на пищу и жилье, он должен был лишь выступать иногда перед священником, а в остальное время был свободен.
Одной летней ночью священника вызвали, чтобы совершить буддистскую службу в доме умершего прихожанина, и он отправился туда с помощником, оставив Хоити одного в храме.
Это была жаркая ночь, и слепой человек отдыхал в прохладе на веранде перед своей спальней. Веранда выходила в небольшой сад в задней части храма Амидадзи. Там Хоити ждал возвращения священника и пытался скрасить одиночество, играя на биве. Пришла полночь, но священник не появлялся. Было еще достаточно тепло, чтобы находиться вне дома, и Хоити оставался на улице. Наконец он услышал отголоски шагов, приближавшихся от задних ворот. Кто-то пересек сад, подошел к веранде и остановился прямо перед ним, но это не был священник. Низкий голос назвал имя слепого человека, грубо и бесцеремонно, в манере самурая, подзывающего подчиненного:
– Хоити!
– Хай![25]– ответил слепой человек, испуганный грозным голосом. – Я слепой! Я не могу узнать, кто зовет!
– Не нужно бояться, – сказал незнакомец более мягко. – Я остановился около этого храма и был послан к вам с вестью. Мой нынешний господин, человек чрезвычайно высокого положения, теперь находится в Акамагасэки со многими знатными спутниками. Он желал увидеть место сражения при Дан-но-ура и сегодня посетил то место. Будучи наслышан о вашем искусстве рассказывать историю об этом сражении, теперь он желает послушать ваше выступление, поэтому вы возьмете свою биву и пойдете со мной к дому, где вас ожидает августейшее собрание.
В те времена приказу самурая нельзя было не повиноваться. Хоити обул свои сандалии, взял биву и пошел с незнакомцем, который вел его весьма умело, но заставлял идти очень быстро.
Рука, которая вела его, была словно из железа. Звон, раздававшийся при каждом шаге воина, доказывал, что он был полностью вооружен – вероятно, он охранял дворец. Первая тревога Хоити прошла. Он стал воображать, что к нему пришла большая удача. Помня слова посланца о человеке чрезвычайно высокого положения, он подумал, что господин, который пожелал услышать декламацию, не может быть меньше, чем дайме первого класса.
Самурай остановился, и Хоити понял, что они достигли больших ворот; он удивился, так как не мог вспомнить ни одних больших ворот в той части города, кроме главных ворот Амидадзи.
– Каимон[26]! – крикнул самурай, и послышался звук открывающихся ворот. Они вошли, пересекли сад и снова остановились перед каким-то входом. Посланец закричал громким голосом:
– Эй, там, внутри! Я привел Хоити.
Затем послышались звуки быстрых шагов, скольжения ширм, открытия противодождевых дверей и голоса беседующих женщин. По языку женщин Хоити понял, что они служанки в чьем-то благородном доме, но так и не смог догадаться, куда попал. На размышление у него не было много времени. Ему помогли преодолеть несколько каменных ступеней, на последней из которых предложили снять сандалии, а затем рука женщины повела его по бесконечным коридорам, пол которых был устлан отполированными досками, и вокруг угловых колонн, которых было слишком много, чтобы запомнить направление, и по удивительной ширины полу, выложенному циновками, в середину какого-то большого помещения. Ему показалось, что там собралось множество знатных людей: шелк шелестел, как листва в лесу. Он слышал также шум тихих голосов, а речь была дворцовой речью.
Хоити сказали, что он может отдохнуть, и он нашел приготовленную для него подушку для колен. Заняв свое место и настроив инструмент, он услышал голос женщины, которую он посчитал родзё – смотрительницей, осуществлявшей надзор за служанками:
– Теперь поведай историю Хэйкэ под аккомпанемент бивы.
На полное описание событий ушло бы множество ночей, поэтому Хоити рискнул задать вопрос:
– Так как все рассказывать очень долго, какую часть из этой истории желают услышать августейшие особы?
Голос женщины ответил:
– Расскажите историю сражения у Дан-но-ура, ибо печаль по ней наиболее глубока[27].
Тогда Хоити возвысил голос и запел песню о битве в волнующемся море, чудесным образом заставляя свою биву передавать напряженную работу весел и движение мчащихся судов, шум и свист стрел, крик и топот людей, удары металла о шлемы, погружение убитых в пучину. По обе стороны от него, в перерывах исполнения, он мог слышать голоса, бормотавшие похвалу:
– Какой изумительный исполнитель!
– Никогда в нашей провинции не слыхали подобной игры!
– Во всей империи нет такого певца, который бы сравнился с Хоити!
Преисполнившись новых сил он играл и пел еще лучше, чем прежде, и вокруг углублялась тишина восхищения. Но когда, наконец, он дошел до того места, где рассказывалось о судьбе красивых и беспомощных, о вызывающей жалость гибели женщин и детей, о смертельном прыжке Нии-но Амы с императорским младенцем в руках, тогда все слушатели вместе издали один долгий, долгий мучительный стон. Затем они стали плакать и причитать так громко и так безудержно, что слепца напугала глубина и неизбывность навеянной печали.
Рыдания и вопли продолжались долгое время. Но постепенно жалобные звуки замерли; и снова, в наступившей тишине, Хоити услышал голос женщины, которую он посчитал родзё.
Она сказала:
– Хотя мы были уверены, что вы очень искусный игрок на биве и не имеете равных в декламации, до сегодняшней ночи мы не знали, что вообще кто-нибудь может быть таким искусным, как вы. Наш господин очень доволен и говорит, что он намеревается одарить вас подобающей наградой. Но он желает, чтобы вы выступали перед ним каждую из последующих шести ночей, после чего он, вероятно, направит свои стопы в обратный путь. Поэтому завтра ночью вы должны прибыть сюда в тот же самый час. Самурай, который сегодня вечером привел вас, будет послан за вами… Есть еще кое-что, о чем мне было приказано предупредить вас. Требуется, чтобы вы не говорили ни с кем о вашем визите сюда, пока наш августейший господин будет находиться в Акамагасэки. Поскольку господин путешествует инкогнито[28], он требует, чтобы вы не упоминали об этом… Теперь вы можете возвратиться в ваш храм.
После того как Хоити должным образом выразил свою благодарность, женщина взяла его за руку и отвела к выходу из дома, где их ожидал тот самый самурай. Он привел слепца к веранде в задней части храма и попрощался.
Уже почти рассвело, когда Хоити переступил порог храма; но его отсутствие не было замечено, так как священник, вернувшись очень поздно, предположил, что он спит. Днем Хоити смог отдохнуть. Он так никому и не сказал о своем странном приключении. В середине следующей ночи самурай вновь прибыл за ним и отвел его к августейшему собранию, где тот исполнил другую декламацию так же успешно, как и предыдущую. Но в этот раз его отсутствие в храме было случайно обнаружено, и после его возвращения утром он был вызван к священнику, который обратился к нему с любезным упреком:
– Мы очень беспокоились о вас, друг Хоити. Вам, лишенному зрения, выходить в одиночку в столь поздний час опасно. Почему вы ушли, не сказав нам об этом? Я мог бы приказать слуге сопровождать вас. И где же вы были?
Хоити уклончиво ответил:
– Простите меня, добрый друг! Я должен был заняться кое-каким частным делом и не мог отложить это до утра.
Священник был скорее удивлен, чем обижен, уклончивостью Хоити: он чувствовал, что дело нечисто, и стал подозревать что-то дурное. Он боялся, что слепой был околдован или введен в заблуждение каким-то злым духом. Он не больше не задавал вопросов, но в тайне проинструктировал слуг храма следить за передвижениями Хоити и следовать за ним в случае, если он снова оставит храм после наступления темноты.
Следующей ночью было замечено, как Хоити уходил из храма, и слуги немедленно зажгли свои фонари и последовали за ним. Но была дождливая и очень темная ночь, и прежде чем они смогли добраться до большой дороги, Хоити исчез. Очевидно, он шел очень быстро, что было странным, учитывая его слепоту, ведь дорога была в плохом состоянии. Люди спешно отправились по улицам, расспрашивая о Хоити в каждом доме, который он мог бы посетить, но никто не смог дать им никаких сведений о нем. Наконец, когда они возвращались к храму вдоль берега, их испугали звуки бивы, которая неистово играла на кладбище Амидадзи. Если не учитывать призрачных огней, которые обычно мелькали там темными ночами, было темно. Но люди поспешили к кладбищу и там, в свете своих фонарей, они обнаружили Хоити, который в одиночестве сидел под дождем перед могильным надгробием Антоку Тэнно, играл на своей биве и громко пел о сражении при Дан-но-ура. И позади него, и перед ним – повсюду над могилами подобно свечам горели огни мертвых. Никогда прежде взгляду смертного человека не являлось столько они-би…
– Хоити-сан! Хоити-сан! – кричали слуги. – Вы околдованы!.. Хоити-сан!
Но слепой человек, казалось, ничего не слышал. Напряженно он заставлял свою биву гудеть, звенеть и бренчать; все неистовее он пел о сражении при Дан-но-ура. Они схватились за него и кричали ему в ухо:
– Хоити-сан! Хоити-сан! Идемте с нами домой немедленно!
– Недопустимо прерывать меня таким образом перед этим августейшим собранием! –осуждающе бросил он им в ответ.
Хотя вокруг творилось нечто неладное, слуги не смогли сдержать смех. Уверенные, что Хоити околдован, они схватили его, поставили на ноги и силой быстро повели назад в храм, где по приказу священника с него немедленно сняли влажную одежду. Затем священник настойчиво потребовал у своего друга исчерпывающего объяснения его удивительного поведения.
Хоити долго колебался, прежде чем начал говорить. Но, наконец, понимая, что его поведение действительно встревожило и возмутило доброго священника, он решил нарушить обет молчания и рассказал все, что случилось со времени первого посещения самурая.
Священник сказал:
– Хоити, мой бедный друг, вы теперь в большой опасности! Как плохо, что вы не сообщали мне все это прежде! Ваше замечательное музыкальное искусство принесло вам удивительную неприятность. Знайте же, что вы не посетили ни одного дома в округе, но проводили ночи на кладбище среди могил Хэйкэ; вы были перед могильным надгробием Антоку Тэнно, когда мои люди сегодня ночью нашли вас, сидящим под дождем. Все, что вы представляли, было иллюзией, – кроме просьбы мертвых. После того как однажды вы подчинились им, вы попали в их власть. Если вы снова подчинитесь им после того, что произошло, они разорвут вас на куски. Но рано или поздно они убили бы вас в любом случае… Я не могу оставаться с вами сегодня ночью: меня вызывают в удаленное место, чтобы совершить службу. Но прежде, чем я отправлюсь, я постараюсь защитить ваше тело, написав на нем священные тексты.
Перед закатом священник и его помощник раздели Хоити и с помощью кисточек для письма покрыли грудь, спину, голову, лицо, шею, конечности, руки и ноги и даже ступни ног – все части его тела – текстом священной сутры Хання-Син-Кё[29]. Когда это было сделано, священник дал Хоити такие наставления:
– Сегодня ночью, как только я уйду, вы должны находиться на веранде и ждать. Вас позовут. Но, что бы ни случилось, не отвечайте и не двигайтесь. Ничего не говорите и сидите не двигаясь, как будто вы медитируете. Если вы пошевелитесь или издадите хоть малейший шум, вас разорвут на куски. Не пугайтесь и не думайте о том, чтобы звать на помощь, потому что ничто не поможет вам спастись. Если вы в точности исполните то, что я вам сказал, опасность минует и вам больше нечего будет бояться.
После наступления темноты священник и помощник ушли, а Хоити сел на веранде, как ему было сказано. Он положил свою биву на настил рядом с собой и, приняв позу для медитации, старался не проронить ни звука, не закашлять и тихо дышать. Так прошло несколько часов.
Затем он услышал отзвук приближавшихся шагов со стороны большой дороги. Шаги вошли в ворота, пересекли сад, приблизились к веранде и остановились прямо перед ним.
– Хоити! – воззвал громкий голос. Слепой человек сдержал дыхание и продолжал сидеть неподвижно.
– Хоити! – грозно прозвучал голос во второй раз.
Затем третий раз – свирепо:
– Хоити!
Хоити остался неподвижен как камень, и голос прорычал:
– Никто не отвечает! Так не пойдет! Я должен узнать, где этот парень…
Раздался грохот тяжелых ног, подымавшихся на веранду. Шаги неторопливо приблизились и остановились около него. Затем несколько долгих минут стояла мертвая тишина, и Хоити чувствовал, как его тело сотрясается от биения сердца.
Наконец грубый голос пробормотал около него:
– Вот бива, но того, кто на ней играет, я не вижу – только два уха!.. Это объясняет, почему он не отвечал: у него нет рта, чтобы ответить; от него ничего не осталось, кроме ушей… Придется отнести эти уши моему господину; я возьму их в доказательство, что его августейшие повеления исполнялись, насколько это было возможно…
В то же мгновение Хоити почувствовал, как железные пальцы схватили его уши и оторвали их! Хотя ему было очень больно, он не издал ни звука. Тяжелые шаги начали удаляться по веранде, спустились в сад, пересекли дорогу и прекратились. Слепой человек чувствовал, как по обе стороны головы сочится густая теплая кровь, но не осмеливался поднять руки… Незадолго до восхода солнца возвратился священник. Он сразу поспешил к веранде, наступил на что-то липкое, поскользнулся и издал крик ужаса, так как, по его словам, при свете фонаря увидел, что это липкое – кровь. Тут же, однако, он заметил Хоити, сидевшего там, в позе для медитации, и увидел, что кровь все еще сочится из его ран.
– Мой бедный Хоити! – закричал пораженный священник. – Что это?.. Вы ранены?
Услышав голос друга, слепой человек почувствовал себя в безопасности. Он зарыдал и сквозь слезы рассказал о том, что пережил этой ночью.
– Бедный, бедный Хоити! – воскликнул священник. – Это моя ошибка! Ох, как я ошибся!..
Всюду на вашем теле были начертаны священные тексты – кроме ваших ушей! Я доверил своему помощнику сделать эту часть работы и поступил очень, очень неправильно, не удостоверившись, что он сделал это!.. Ну, теперь горю не поможешь; мы можем только попробовать вылечить ваши раны как можно скорее… Не стоит унывать, друг, опасность теперь позади. Вас больше не побеспокоят те посетители.
С помощью хорошего лекаря Хоити скоро поправился. История о его странных приключениях распространилась повсюду и вскоре сделала его известным. Многие благородные люди приезжали в Акамагасэки, чтобы послушать его рассказ, и делали ему большие денежные подарки, так что он стал богатым человеком… Но с того времени его называли не иначе как Мими-наси-Хоити – Безухий Хоити.
Осидори
Когда-то жил сокольничий и охотник по имени Сёндзё. Он жил в районе Тамура-но-Го, в провинции Муцу. Как-то раз он вышел на охоту и не мог найти никакой добычи. Но по пути домой, в месте под названием Аканума, он увидел пару осидори[30](уток-мандаринок), которые вместе плавали на реке, которую он собирался пересечь. Убивать осидори нехорошо, но так случилось, что Сёндзё был очень голоден, и он выстрелил в уток. Его стрела попала в самца, а самка быстро уплыла к противоположному берегу и исчезла. Сёндзё отнес мертвую птицу домой и приготовил ее.
Той ночью он увидел грустный сон. Ему приснилось, что красивая женщина вошла в его комнату, стала рядом с его подушкой и начала плакать. Она так горько плакала, что Сёндзё чувствовал, будто его сердце разрывается от ее плача. И женщина кричала ему:
– Почему, о, почему вы убили его? Что плохого он сделал? Мы были так счастливы вместе в Акануме – и вы убили его! Какой вред он причинил вам? Вы хотя бы понимаете, что вы сделали? О, знаете ли вы, какое жестокое, какое злое деяние совершили? И меня вы тоже убили, так как я не смогу жить без своего мужа! Я пришла только для того, чтобы сообщить вам об этом…
И она снова громко заплакала, так горько, что ее крик проникал до мозга костей. Продолжая рыдать, она прочитала такое стихотворение:
Хи курурэба Сасоэси моно во – Аканума но Мокомо но курэ но Хитори-нэ дзо уки!
(Когда наступили сумерки, я пригласила его возвратиться со мной! А теперь мне спать в одиночестве в тени камыша Аканумы. – Ах! Какая невыразимая боль[31]).
Произнеся эти стихи, она воскликнула:
– Ах, вы не знаете, вы не можете знать, что вы сделали! Но завтра, когда вы пойдете к Акануме, вы увидите… Да, вы увидите…
Так сказав, она, жалобно плача, ушла.
Когда утром Сёндзё проснулся, этот сон оставался в его уме настолько ярким, что он был очень обеспокоен. Он помнил слова: Но завтра, когда вы пойдете к Акануме, вы увидите… Вы увидите… И он тотчас решил пойти туда, чтобы разузнать, был ли его сон чем-то большим, чем сон.
Так что он отправился к Акануме. Там, подойдя к берегу реки, он увидел самку осидори, плававшую в одиночестве. В тот же момент птица заметила Сёндзё, но вместо того, чтобы уплывать, она поплыла прямо к нему, глядя на него странным неподвижным взглядом. Затем она клювом вспорола себе тело и умерла на глазах у охотника…
Сёндзё побрил голову и ушел в монастырь.
История О-Тэи.
Давным-давно в городе Ниигата, в провинции Этидзэн жил человек по имени Нагао Тосэи.
Нагао был сыном лекаря и обучался профессии своего отца. В раннем возрасте он был обручен с девочкой по имени О-Тэи, дочерью одного из друзей отца. Оба семейства согласились, что свадьба должна состояться, как только Нагао закончит учебу. Но здоровье О-Тэи оказалось слабым, и в пятнадцать лет она заболела неизлечимой чахоткой. Узнав, что должна умереть, она послала за Нагао, чтобы попрощаться с ним.
Когда он стал на колени у ее кровати, она сказала ему:
– Нагао-сама[32], мой суженый, нас обещали друг другу в детстве, и мы должны были вступить в брак в конце года. Но теперь я умираю – боги знают, что для нас лучше. Если бы я могла прожить на несколько лет дольше, я бы только продолжала причинять неприятности и огорчения другим. Так как у меня такое слабое тело, я не смогла бы быть хорошей женой, и поэтому даже желание жить, ради вашей пользы, было бы очень эгоистичным желанием. Я готова умереть и хочу, чтобы вы обещали, что не будете огорчаться… Кроме того, я хочу сказать вам, что, думаю, мы встретимся снова…
– Конечно, мы встретимся снова, – искренне ответил Нагао. – И в той Чистой земле[33]не будет никакой боли разлуки.
– Нет, нет! – мягко отвечала она. Я имею в виду не Чистую землю. Я считаю, что нам предназначено снова встретиться в этом мире, хотя завтра меня похоронят.
Нагао посмотрел на нее с любопытством и увидел, как она улыбается, заметив его удивление. Она продолжила своим нежным, мечтательным голосом:
– Да, я имею в виду этот мир, вашу настоящую жизнь, Нагао-сама… Конечно, если вы желаете этого. Только, для того, чтобы это произошло, я должна снова родиться девочкой и достичь зрелого возраста. Так что вы должны ждать. Пятнадцать-шестнадцать лет – это долго… Но, мой суженый муж, вам только девятнадцать лет…
Стремясь смягчить момент ее смерти, он ласково ответил:
– Ждать вас, моя суженая, скорее радость для меня, чем обязанность. Мы принадлежим друг другу семь жизней.
– Но вы сомневаетесь? – спросила она, глядя ему в лицо.
– Моя дорогая, – ответил он, – я сомневаюсь в том, что смогу узнать вас в другом теле, под другим именем, если вы не дадите мне знак или примету.
– Этого я не могу сделать, – сказала она. – Только боги и будды знают, как и где мы встретимся. Но я уверена, очень, очень уверена, что, если вы не расхотите принять меня, я буду способна возвратиться к вам… Помните мои слова…
Она замолчала, и ее глаза закрылись. Она была мертва.
Нагао был искренне привязан к О-Тэи и сильно тосковал по ней. Он сделал траурную табличку с ее дзокумё[34], поместил ее в свой буцудан[35]и ежедневно приносил перед ней жертвоприношение. Он размышлял над теми странными словами, которые О-Тэи сказала ему перед смертью. В надежде угодить ее духу, он написал торжественное обещание взять ее в жены, если она когда-либо возвратится к нему в другом теле. Это письменное обещание он запечатал своей печатью и поместил в буцудан около траурной таблички О-Тэи.
Однако, поскольку Нагао был единственным сыном, было необходимо, чтобы он женился. Вскоре он почувствовал себя обязанным уступить пожеланиям семьи и принять жену, которую выбрал ему отец. После женитьбы он продолжал совершать жертвоприношения перед табличкой О-Тэи и с любовью вспоминать о ней. Но постепенно ее образ стал тускнеть в его памяти – как сон, который трудно вспомнить. Шло время.
В те годы с ним случилось множество несчастий. Он потерял родителей, затем жену и единственного ребенка. Так что он оказался один в этом мире. Он отказался от своего пустынного дома и отправился в долгое путешествие в надежде развеять печаль.
Как-то раз, во время своего путешествия, он достиг Икао – горной деревни, до сих пор знаменитой благодаря теплой весне и красивому пейзажу окрестностей. В деревенской гостинице, в которой он остановился, прислуживать ему прислали молодую девушку. Как только он увидел ее лицо, он почувствовал, что его сердце забилось так сильно, как никогда раньше. Она была так удивительно похожа на О-Тэи, что он ущипнул себя, чтобы удостовериться, что это не сон. Она пришла, чтобы позаботиться об огне и пище и прибрать в комнате гостя, и каждая ее поза и движение оживляли в нем добрую память о той девочке, с которой он был обручен в юности. Он говорил с ней, и она отвечала мягким ясным голосом, который своей свежестью заставлял с печалью вспоминать о былых днях.
Затем, находясь в большом удивлении, он спросил ее:
– Старшая сестра[36], вы так сильно напоминаете мне человека, которого я давно знал, что я был поражен, когда вы вошли в эту комнату. Поэтому простите меня за то, что я спрошу вас, где вы родились и как ваше имя?
Немедленно – странным голосом, доносящимся из потустороннего мира, – она ответила:
– Мое имя – О-Тэи, а вы – Нагао Тосэи из Этиго, обещанный мне муж. Семнадцать лет назад я умерла в Ниигата. Тогда вы письменно обещали жениться на мне, если когда-либо я возвращусь в этот мир в теле женщины. Вы запечатали то письменное обещание печатью и поместили его в буцудан, около таблички с моим именем. И поэтому я возвратилась.
Как только эти слова слетели с ее уст, она упала без сознания.
Нагао женился на ней, и их брак был счастливым. Но ни разу впоследствии она не могла вспомнить то, что сказала ему в ответ на его вопрос в Икао, и при этом она не могла вспомнить хоть что-нибудь о своей прошлой жизни. Воспоминание о прежнем воплощении, таинственным образом проявившееся в момент той встречи, снова стало неясным и оставалось таким впоследствии.
Убадзакура
Триста лет назад в деревне Асамимура, в округе Онсэнгори, в провинции Иё жил хороший человек по имени Токубэи. Этот Токубэи был самым богатым человеком в округе и мураосой, или главой деревни. Почти во всем ему сопутствовала удача, но он достиг сорока лет, так и не познав счастья отцовства. Поэтому он и его жена, переживая из-за своей бездетности, обращали многие молитвы к божеству Фудо-Мио-О, которому была посвящена известная святыня Саиходзи в Аса-мимуре.
Наконец их молитвы были услышаны, и жена Токубэи родила дочь. Девочка была очень симпатичной и получила имя Цую. Поскольку молока матери не хватало, они наняли няню по имени О-Содэ.
О-Цую подросла и стала очень красивой девочкой. Но в возрасте пятнадцати лет она заболела, и лекари полагали, что она умрет. В то время няня О-Содэ, которая любила О-Цую как свою дочь, отправилась в храм Саиходзи и возносила страстные мольбы Фудо-Саме от лица девочки. Ежедневно в течение двадцати одного дня она ездила в храм и молилась; в конце концов, О-Цую внезапно полностью выздоровела.
Тогда в доме Токубэи воцарилась большая радость. Он устроил праздник для всех своих друзей в честь этого счастливого события. Но ночью во время праздника няня О-Содэ внезапно заболела, а на следующее утро доктор, которого вызвали для нее, сообщил, что она умирает.
Тогда все семейство, в большой печали, собралось вокруг ее кровати, чтобы попрощаться с ней. Но она сказала им:
– Сейчас я должна вам сообщить что-то, чего вы не знаете. Моя молитва была услышана. Я молила Фудо-Саму, чтобы мне можно было умереть вместо О-Цую, и он, по своей большой милости, разрешил мне. Поэтому вы не должны огорчаться из-за моей смерти… но у меня есть одна просьба к вам. Я обещала Фудо-Саме, что я посажу вишневое дерево в саду Саиходзи в качестве благодарственной жертвы и ознаменования. Теперь я не смогу сделать это сама, поэтому я прошу вас исполнить мою клятву за меня… Прощайте, дорогие друзья, и помните, что я была счастлива умереть ради блага О-Цую.
После похорон О-Содэ родители О-Цую посадили в саду Саиходзи молодую вишню – самую красивую, которую только можно было найти. Дерево росло, а на шестнадцатый день второго месяца следующего года – в годовщину смерти О-Содэ – оно чудесным образом расцвело. Оно продолжало расцветать двести пятьдесят четыре года – всегда в шестнадцатый день второго месяца; его цветы, розовые и белые, были похожи на соски женских грудей, обрызганные молоком. И люди называли его Убадзакурой – Вишневым деревом няни.
Дипломатия
Было приказано, чтобы казнь проводилась в саду ясики[37]. Человек был отведен туда и поставлен на колени на широком посыпанном песком месте, пересеченном линией тоби-иси, или камней, используемых для мощения дорожек, какие все еще можно увидеть в японских декоративных садах. Его руки были связаны сзади. Слуги принесли ведра воды и мешки для риса, заполненные галькой. Они расставили эти мешки вокруг стоящего на коленях человека, так чтобы он не мог двигаться. Прибыл хозяин, который наблюдал за приготовлениями. Он счел их удовлетворительными и не сделал никакого замечания.
Внезапно осужденный человек выкрикнул ему:
– Достопочтенный господин, проступок, за который я был осужден, я совершил неумышленно. Только моя очень большая глупость послужила причиной ошибки. От рождения глупый из-за своей кармы, я не всегда мог понимать, что делаю ошибки. Но убивать человека за то, что он глуп, неправильно, и за это зло воздается. Вы убиваете меня, и я буду отмщен; из чувства обиды, которое вы вызываете, прибудет месть, и за зло будет воздано злом…
Если человека убить, когда тот чувствует сильную обиду, его призрак будет способен отомстить убийце. Это самурай знал. Он ответил очень мягко, почти ласково:
– Мы позволим вам пугать нас столько, сколько вы пожелаете – но после вашей смерти. Однако трудно представить, что вы осознаете то, о чем говорите. Попытаетесь ли вы дать нам какой-либо знак вашей большой обиды – после того, как ваша голова будет отрублена?
– Конечно, да, – ответил человек.
– Очень хорошо, – сказал самурай, доставая свой длинный меч, – теперь я отрублю вам голову. Прямо перед вами лежит камень. После того, как ваша голова будет отрублена, попробуйте его укусить. Если ваш рассерженный призрак поможет вам сделать это, некоторые из нас, может быть, испугаются… Вы попробуете укусить камень?
– Я укушу его! – кричал человек в большом гневе. – Я укушу его! Я укушу его!
Последовал быстрый, размашистый удар и глухой хруст. Связанное тело накренилось на мешки из-под риса, две струи крови хлынули из рассеченной шеи, голова слетела на песок. Она медленно покатилась к камню, а затем, внезапно подпрыгнув, вцепилась в верхний край камня зубами, отчаянно держалась за него на мгновение, упала и застыла.
Все молчали. Слуги в ужасе смотрели на своего хозяина. Он, казалось, был весьма беззаботным. Он просто передал меч ближайшему слуге, который из деревянного ковша полил водой на лезвие, а затем несколько раз тщательно протер сталь листом мягкой бумаги… Таким образом, окончилась официальная часть этого инцидента.
Несколько месяцев после этого слуги и члены семьи жили в постоянном страхе, что их посетит призрак. Никто из них не сомневался, что обещанная месть свершится, и постоянный ужас, в котором они находились, заставлял их слышать и видеть многое из того, чего не было. Они стали бояться звука ветра в бамбуке и теней в саду. Наконец, посовещавшись, они решили попросить своего хозяина совершить Сэгаки-службу[38]от имени мстительного духа.
– Это излишне, – сказал самурай, когда его старший слуга передал ему общее желание. – Я понимаю, что стремление умирающего человека к мести может служить причиной для опасения. Но в этом случае бояться нечего.
Слуга смотрел на своего хозяина с мольбой в глазах, но не решался спросить о причине его удивительной самоуверенности.
– О, причина достаточно проста, – объявил самурай, угадав невысказанное сомнение. – Только самое последнее намерение того человека могло быть опасно. Когда я спровоцировал его дать мне знак, я отвлек его внимание от желания отомстить. Он умер со страстным желанием вцепиться в камень, и только той цели он был способен достичь, но никакой иной. Все остальное он, должно быть, забыл. Так что вы не должны чувствовать никакого опасения в дальнейшем по этому поводу.
И действительно, мертвец не доставил никакой неприятности. Ничего вообще не произошло.
О зеркале и колоколе
Восемь веков назад священники Мугэнямы в провинции Тотоми[39]захотели изготовить большой колокол для своего храма и попросили женщин своего прихода помочь им и принести старые бронзовые зеркала, из которых можно было бы отлить колокол.
В то время в Мугэняме жила молодая женщина, жена земледельца. Она принесла свое зеркало в храм, но потом сильно жалела о нем. Она вспоминала то, что ее мать говорила об этом зеркале, а также то, что оно принадлежало не только ее матери, но и матери, и бабушке ее матери; она вспоминала счастливые улыбки, которые это зеркало отражало. Конечно, если бы она могла предложить священникам некоторую сумму денег вместо зеркала, она попросила бы, чтобы они вернули ее семейную реликвию. Но у нее не было достаточно денег. Всякий раз, когда она приходила к храму, она видела свое зеркало, находившееся во внутреннем дворе, за оградой, среди сотен других зеркал, нагроможденных там. Она узнала его по изображению сё-тику-баи на его обратной стороне; эти приносящие удачу символы сосны, бамбука и сливы очаровали ее глаза, когда в младенческом возрасте мать впервые показала ей зеркало. Она ждала случая украсть зеркало и спрятать его, так чтобы она могла после этого всегда беречь его. Но такого случая не было, и она стала очень несчастной, чувствуя, будто она по глупости отдала часть своей жизни. Она размышляла над старым высказыванием, что зеркало – это Душа женщины (мистическое высказывание, соответствующее китайскому представлению о Душе, написанное на задней части многих бронзовых зеркал), и она боялась, что сейчас оно было более роковым, чем как она считала прежде. Но она не смела говорить о своих страданиях никому.
Однако, когда все зеркала, пожертвованные для колокола Мугэнямы, послали в литейную, ремесленники обнаружил, что есть одно зеркало, которое они не могут переплавить. Снова и снова они пытались переплавить его, но все их усилия были напрасны. Очевидно, женщина, которая пожертвовала это зеркало храму, сожалела об этом. Она не совершила пожертвование от всего сердца, и поэтому ее эгоистичная душа, оставаясь с зеркалом, сохраняла его крепким и холодным в печи.
Конечно, каждый об этом узнал, и вскоре всем стало известно, чье это зеркало. И из-за того, что ее тайная ошибка стала известна всем, бедная женщина начала очень стыдиться и озлобилась. И поскольку она не смогла перенести позора, она утопилась, написав прощальное послание, содержавшее следующие слова:
Когда я умру, переплавить зеркало и отлить колокол будет не трудно. Но тому, кто разобьет этот колокол, звоня в него, мой призрак принесет большое богатство.
Всем известно, что последнее желание или обещание человека, который умирает в гневе или совершает самоубийство в гневе, как считается, обладает сверхъестественной силой. После того как зеркало умершей женщины было переплавлено и колокол был успешно изготовлен, люди вспомнили слова ее послания. Они были уверены в том, что дух покойницы принесет богатство тому, кто разобьет колокол, и, как только он был установлен во дворе храма, приходили во множестве, чтобы звонить в него. Изо всех своих сил они качали его, но колокол оказался достаточно прочным и сопротивлялся их усилиям. Однако люди не разочаровывались. День за днем, в любое время они продолжили неистово звонить в колокол, не обращая внимания на протест священников. Постоянный звон стал настоящим бедствием; и священники не могли выносить его. Они избавились от колокола, откатив его с холма в болото. Болото было глубоким, и оно поглотило его; таким был конец колокола. Только легенда о нем продолжает жить, и в этой легенде он назван Мугэн-Канэ, или Колокол Мугэна[40].
Дзикининки
