Как реагировать, когда свидетель «уходит в автобиографию»

Ещё одна распространённая тенденция среди внешних свидетелей — «уход в автобиографию» в тот момент, когда они признают резонанс. Откликаясь на предложение вписать интерес к жизни другого человека в личный контекст, свидетели часто рассказывают о каком-то эпизоде из своей жизни. Эти небольшие рассказы — не просто пересказ того переживания/ опыта, который всплыл в силу резонанса с какими-то аспектами истории человека, это также описание того, каким образом свидетели действовали в ответ на эти переживания, что он для них значил, какие возможности открыл для них и т. д. Если упустить этот момент, не подкорректировать вовремя, пересказ может легко переместиться на территорию «советов»: свидетель может начать вспоминать притчи или басни; делиться опытом просто ради того, чтобы делиться опытом, в результате чего опыт человека, находящегося в центре церемонии, обесценивается, смещается на периферию.

Когда внешние свидетели «уходят в автобиографию», терапевт может предложить им более насыщенно описать тот опыт, который вызывает отклик: «Вы рассказываете нам о том, каким образом вы действовали в ответ на такое переживание в вашей собственной жизни, и что это сделало для вас возможным. Но я бы хотел узнать побольше о самом этом переживании. Можно мы вернёмся на шаг или два назад, и я задам вам несколько вопросов об этом?» Ещё одна возможность — заново сосредоточиться на том, что конкретно сказали люди, находящиеся в центре церемонии: «Я понимаю, что история, которую вы услышали, сильно затронула вас, оживила в памяти ваш собственный опыт. Не могли бы вы сказать, какие именно аспекты этой истории оказали на вас такое сильное влияние?»

Ниже приведён пример того, как пересказ истории внешним свидетелем превратился в изложение автобиографии и каким образом беседа была успешно возвращена в нужное русло, — к конкретным словам и выражениям людей, рассказавших эту историю. Пересказ был откликом на беседу с матерью-одиночкой — Лиэнн, и двумя её детьми — Эми, семи лет, и Ребеккой, четырёх лет. Лиэнн больше всего была озабочена тем, что она считала «задержкой развития» Эми, а также тем, что она воспринимала как провал и неудачу в её отношениях с Эми, и своей некомпетентностью в качестве матери. Одним из внешних свидетелей, участвовавших в этой встрече, был терапевт по имени Джон. Вот как он начал рассказывать о личном резонансе, вызванном у него этой историей…

Джон: Это у меня так по-разному отзывается… это заставило меня вспомнить то время, когда я был ещё маленьким и очень походил на Эми. У меня не слишком ладились отношения с другими детьми, мне очень быстро становилось скучно, иногда я создавал всем проблемы, со мной было трудно сладить. На самом деле, это было очень часто. И если бы тогда ставили диагноз СДВГ, я бы его точно получил, как Эми. Но моя мама… она была такая замечательная. Она говорила людям: «Вот, это мой мальчик, я знаю, он чем-то отличается от других, и во многом эти особенности можно ценить, если знать, как к этому подойти. Давайте я расскажу вам, чем он отличается от других людей, и вы сможете научиться ценить это». Она была замечательная, она также всем говорила: «Давайте я вам скажу, как…»

М.: И каково вам сейчас вспоминать о матери, видя перед собой такой её образ?

Джон: Это очень сильный образ, очень красивый (улыбается) . Вот как жила моя мать, у неё были такие принципы…

М.: Я бы хотел лучше понять, что именно вы услышали и чему вы стали свидетелем в истории Лиэнн, что заставило вас вспомнить, так ярко представить образ вашей матери? Чему именно вы стали свидетелем, когда слушали историю Лиэнн, что было в этом похоже на то, как вела себя ваша мать?

Джон: О, ну это же просто, это было тогда, когда Лиэнн…

Рассказ Джона о его переживании резонанса стал автобиографичным, это был рассказ о его идентификации с Эми в её тяжёлой ситуации, о том, как замечательно его мама отреагировала на это, о тех принципах, которыми она руководствовалась, и о том, каким образом это отражало её жизненные ценности, её образ жизни. Я выразил большую признательность Джону за рассказ об этом отклике, но меня обеспокоила автобиографическая природа пересказа. Есть риск, что Лиэнн воспримет его как некую историю с моралью, своего рода назидательную притчу, и это лишь усилит некоторые из негативных заключений Лиэнн о самой себе: она получит возможность сравнить себя с этой замечательной женщиной и посчитать себя хуже. Побуждая Джона рассказать побольше о том, чему именно он оказался свидетелем в рассказе Лиэнн, что именно вызвало к жизни образ его матери, я постарался устранить этот риск. Вместо того чтобы пережить неблагоприятное сравнение своих действий с действиями матери Джона, Лиэнн увидела параллели между её идентичностью как матери и идентичности другой матери, к которой относятся с почтением. Подобное возвращение слов и выражений Лиэнн в центр внимания было также прелюдией к моим вопросам о влиянии её истории на жизнь свидетелей, о её «перемещающих», катартических аспектах.

М.: Я понимаю, что история Лиэнн, которую вы выслушали, была для вас важным опытом, она побудила вас вспомнить о вашей матери, и это было прекрасно. Как вам кажется, каково вам будет сегодня уйти отсюда с этим переживанием?

Джон: Я в замечательном месте нахожусь, я просто хотел бы побыть с этим.

М.: Могу я задать вам вопрос о вашей работе?

Джон: Да, конечно.

М.: Обращаются ли к вам иногда женщины — матери-одиночки?

Джон: Ну конечно. Я, кажется, понимаю, о чем вы спрашиваете. Думаю, в моей работе… в том, что мне рассказывают, есть что-то такое, что мне до сих пор не удавалось услышать достаточно хорошо.

М.: Правильно ли я понимаю, что в рассказе Лиэнн и в том, что вы рассказали о затронувших вас аспектах, есть нечто, что будет способствовать большему вниманию к историям других женщин? Вы сможете услышать в их рассказах то, чего бы вы раньше не расслышали?

Джон: Точно! Именно это я и имею в виду.

Когда я интервьюировал Лиэнн во время фазы пересказа пересказа, у неё было очень много чувств. Рассказ Джона о резонансе, параллель, которую удалось провести между тем, что она говорила, и тем, как вела себя его мать, его признание катарсиса глубоко затронули её. Было очевидно, что для Лиэнн это является противоядием от её выводов, что она никудышная мать и вообще нестоящий человек. Лиэнн сказала, что ей стало легче, с неё как бы сняли часть груза, и теперь она видит новые возможности делать что-то, чтобы справиться с беспокойством об Эми, чтобы направить его в конструктивное русло. На рисунке 4.2 я разметил пересказ Джона на карте работы с внешними свидетелями.

Как реагировать, когда свидетель «уходит в автобиографию»

Тенденция «уходить в автобиографию» может быть предотвращена, если терапевты, рассказывая внешним свидетелям о традиции признания, связанной с пересказами, подчеркнут, что в ходе пересказа лучше обращать внимание не на хорошо известные им события их собственной жизни, а на те переживания, которые скорее всего оказались бы за пределами привычных воспоминаний или были бы освещены очень скупо. Об этом лучше сказать заранее, до того как свидетели сосредоточатся на слушании историй.

My philosophy for a happy life | Sam Berns | TEDxMidAtlantic


Похожие статьи.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: