Гэндальф, которого он вроде бы знал, — обрели рядом с Элрондом свой
подлинный облик, облик непобедимых и достославных витязей.
Ростом Гэндальф был ниже, чем эльфы, но белая борода, серебристые
волосы, широкие плечи и благородная осанка придавали ему истинно королевский
вид; а его зоркие глаза под снежными бровями напоминали приугасшие до
времени угольки… но они могли вспыхнуть в любое мгновение ослепительным —
если не испепеляющим — пламенем.
Всеславур — могучий, высокий и статный, с волосами, отливающими
огненным золотом, — казался юным, но спокойно-мудрым, а глаза его светились
решительной отвагой.
По лицу Элронда возраст не угадывался: оно, вероятно, казалось бы
молодым, если б на нем не отпечатался опыт бесчисленных — и радостных, и
горестных — событий. На его густых пепельных волосах неярко мерцала
серебряная корона, а в серых, словно светлые сумерки, глазах трепетали
неуловимо проблескивающие искры. Он выглядел мудрым, как древний властитель,
и могучим, как зрелый, опытный воин. Да он и был воином-властителем, этот
исконный Владыка Раздола.
Напротив Элронда, в кресле под балдахином, сидела прекрасная, словно
фея, гостья, но в чертах ее лица, женственных и нежных, повторялся или,
вернее, угадывался мужественный облик хозяина дома, и, вглядевшись
внимательней, Фродо понял, что она не гостья, а родственница Элронда. Была
ли она юной? И да, и нет. Изморозь седины не серебрила ее волосы, и лицо у
нее было юношески свежим, как будто она только что умылась росой, и чистым
блеском предрассветных звезд лучились ее светло-серые глаза, но в них
таилась зрелая мудрость, которую дает только жизненный опыт, только опыт
прожитых на земле лет. В ее невысокой серебряной диадеме мягко светились
круглые жемчужины, а по вороту серого, без украшений, платья тянулась чуть
заметная гирлянда из листьев, вышитых тонкой серебряной нитью.
Это была дочь Элронда, Арвен, которую видели немногие смертные, — в
ней, как говорила народная молва, на Землю возвратилась красота Лучиэнь, а
эльфы дали ей имя Андомиэль: для них она была Вечерней Звездой. Андомиэль
недавно вернулась из Лориэна — там, за горами, в лесной долине, жила ее
родня по материнской линии. А сыновья Элронда, Элладан и Элроир,
странствовали где-то далеко на севере, потому что поклялись отомстить
мучителям матери, северным оркам.
Красота Андомиэль ошеломила Фродо — он с трудом верил, что живое
существо может быть таким ослепительно красивым; а узнав, что ему
приготовлено место за столом Элронда, он почти испугался: его всполошила
столь высокая честь. В особом кресле с несколькими подушками он был не ниже
других гостей, но самому-то себе он казался крохотным и недостойным своих
замечательных сотрапезников. Однако это чувство вскоре прошло. За столом
царило непринужденное веселье, а обильная и поразительно вкусная еда была
под стать его аппетиту, так что он смотрел главным образом в тарелку.
Но, утолив первый голод, он поднял голову, отыскивая взглядом своих
друзей. Они сидели за соседним столом — и его верный Сэм, и Пин, и Мерри.
Фродо вспомнил, как Сэма убеждали, что здесь он не слуга, а почетный гость,
— он хотел прислуживать Фродо за столом. Однако Бродяжника Фродо не увидел.
Справа от Фродо восседал гном — необычайно важный и богато одетый. Его
раздвоенная седая борода ниспадала на ослепительно белый камзол, закрывая
пряжку серебряного пояса. В массивную золотую цепочку-ожерелье были
вправлены ярко сверкающие бриллианты. Заметив, что Фродо на него смотрит,
гном повернулся к нему и сказал:
— Здравствуй и процветай, уважаемый хоббит! — Он встал с кресла и,
поклонившись, добавил: — Гном Глоин. Готов к услугам. — А потом отвесил еще
один поклон.
Фродо удивился, однако не растерялся. Он встал и, не обратив ни
малейшего внимания на посыпавшиеся с кресла подушки, ответил:
— Фродо Торбинс. Готов служить — и тебе, и твоим уважаемым родичам. —
Он поклонился гному и с интересом спросил: — Скажи, пожалуйста, ты тот самый
Глоин — спутник знаменитого Торина Дубощита?
— Совершенно верно, — подтвердил гном. Он поднял с пола упавшие подушки
и помог Фродо забраться в кресло. — Тебе я подобного вопроса не задаю, — с
церемонной учтивостью заметил он, — мне уже сообщили, что ты родственник и
наследник всеми почитаемого Бильбо Торбинса. Поздравляю тебя с прибытием в
Раздол!
— Спасибо! — искренне поблагодарил его Фродо.
— Я слышал, что тебе и всем твоим спутникам встретились в пути странные
испытания… Странные и страшные, — поправился гном. — Хотел бы я знать, что
могло заставить четверых — не одного, как когда-то Бильбо, а четверых
хоббитов отправиться в путешествие! Впрочем, может быть я слишком назойлив?
Элронд и Гэндальф дали мне понять, что они не желают об этом
распространяться.
— Их мудрость не вызывает у меня сомнений, — осторожно, но вежливо
ответил Фродо. Он решил, что даже в гостях у Элронда о Кольце следует
говорить с осторожностью; да ему и не хотелось о нем говорить. — Должен
сознаться, — добавил он, — что мне в свою очередь не терпится узнать, зачем
это всеми уважаемый гном пустился в долгое и опасное путешествие, покинув
свой замок в Подгорном Царстве.
— Мудрость Элронда и Гэндальфа несомненна, — тонко усмехнувшись,
заметил Глоин. — Они намерены собрать Совет, и на нем, я думаю, мы многое
узнаем. А сейчас… — Глоин опять усмехнулся, — … не поговорить ли нам о
чем-нибудь другом?
Они понимающе посмотрели друг на друга и завели разговор об их родных
местах, который не иссяк до конца застолья. Вернее, говорил главным образом
Глоин, потому что Хоббитанию, как считал Фродо, серьезные происшествия
обходили стороной (он твердо решил не упоминать о Кольце), а гному было что
порассказать про последние события на севере Глухоманья. Он поведал Фродо,
что владыкой земель, лежащих между Мглистыми горами и Лихолесьем, стал
теперь Гримбеорн, сын Беорна, а границы его обширных владений не смеют
нарушать ни орки, ни волколаки.
— Я уверен, — оживленно рассказывал Глоин, что по старой дороге из Дола
в Раздол можно путешествовать без опаски только благодаря воинам Гримбеорна.
Они охраняют Горный Перевал и Брод у Крутня… Но их пошлины высоки, и они
по-прежнему не жалуют гномов, — покачав головой, добавил Глоин. — Зато в них
нет ни капли вероломства, а это сегодня многого стоит. Но лучше всего к нам
относятся люди, основавшие в Доле Приозерное королевство. Сейчас там правит
внук Барда Лучника, старший сын Беина, король Бранд. Он искусный правитель,
и его королевство простирается далеко к югу и востоку от Эсгарота на Долгом
озере.
— А как твой народ? — спросил его Фродо.
— У нас произошло множество событий, — ответил Глоин, — и хороших, и
плохих. Но хороших, пожалуй, все-таки больше: нам до сих пор постоянно
везло. Хотя и мы, разумеется, ощущаем черное дыхание зловещей тучи, нависшей
над всем Средиземным миром. Если хочешь, я расскажу тебе про нас
поподробней. Но как только устанешь, сразу же оборви меня. На гнома,
говорят, не найдешь угомона, когда он растолкуется про свою кузницу.
И Глоин начал подробный рассказ о судьбе Подгорного Царства гномов. Он
встретил внимательного и чуткого слушателя: Фродо не прерывал его, не
показывал, что устал, ни разу не попытался заговорить сам, хотя уже через
четверть часа перестал улавливать смысл рассказа, потерявшись среди многих
странных имен и земель, о которых он и слыхом не слыхивал. Его, правда,
порадовала весть о Даине — тот по-прежнему правил Подгорным Царством. Ему
шел двести пятьдесят первый год, он пользовался всеобщим уважением и
любовью, а богатства гномов постоянно приумножались. Из десяти участников
похода, сражавшихся в Битве Пяти Воинств у Одинокой, семеро жили в Подгорном
Царстве: Двалин, Глоин, Дори, Нори, Бифур, Бофур и толстяк Бомбур. Бомбур
стал теперь таким толстым, что не может перебраться с дивана за стол — перед
трапезой шестеро молодых гномов подымают его и несут к столу.
— А что случилось с тремя остальными — Оином, Ори и Балином? — спросил
Фродо.
— Сгинули. — Лицо Глоина омрачилось. — Но мне не хочется про это
вспоминать. Давай поговорим о чем-нибудь веселом… — И Глоин пустился в
описание ремесел, которыми по праву гордятся гномы: — У нас есть на редкость
искусные мастера. Но наши оружейники уступают древним. Многие старинные
секреты утеряны. Оружие и доспехи, сработанные гномами, до сих пор славятся
на все Средиземье, однако до захвата Горы драконом щиты и кольчуги
получались прочнее, а мечи и кинжалы — острей, чем сейчас. Зато в добыче
даров земли и строительстве мы превзошли наших предков. Посмотрел бы ты на
наши каналы и мощенные цветными плитами дороги, на туннели-улицы с каменными
деревьями, проложенные внутри Одинокой горы, или сторожевые дозорные башни,
возведенные снаружи, на ее склонах! Тогда бы ты смог воочию убедиться, что в
Подгорном Царстве времени не теряли.
— Я обязательно к вам наведаюсь… если удастся, — пообещал Фродо. —
Представляю, как изумился бы Бильбо, если б увидел все эти перемены!
— Ты его, наверно, очень любил? — полуутвердительно заметил Глоин и,
посмотрев на Фродо, лукаво улыбнулся.
— Еще бы! — пылко воскликнул хоббит. — Да за одну, пусть даже
мимолетную, встречу с ним я отдал бы все чудеса на свете!
Между тем обед подошел к концу. Элронд и Арвен, встав из-за стола,
направились к выходу из Трапезного зала, а за ними чинно последовали гости.
Они миновали широкий коридор и вступили за хозяевами в следующий зал,
освещенный пламенем пылающего камина: Фродо осмотрелся и подошел к
Гэндальфу.
— Эльфы называют этот зал Каминным, — негромко сказал ему старый маг. —
Сейчас ты услышишь множество песен и занимательных историй… если не
уснешь: здешняя обстановка хорошо убаюкивает. В камине тут всегда
поддерживают огонь, он и обогревает и освещает этот зал, но по будним дням
зал обычно пустует — сюда приходят лишь очень немногие, чтобы отдохнуть и
поразмышлять в тишине.
Когда Элронд занял свое обычное место, эльфы-менестрели начали петь,
мелодично аккомпанируя себе на лютнях. Зал постепенно наполнялся гостями, и
Фродо, радостно оглядывался вокруг, видел удивительно разные от природы, но
одинаково веселые и оживленные лица, на которых золотились отсветы пламени,
ярко полыхавшего в огромном камине. Рядом с камином, у резной колонны, Фродо
заметил одинокую фигурку и сочувственно подумал, что видит больного: тот
сидел, опустив голову на грудь, так что его лица Фродо не разглядел, а рядом
стояла чашечка для воды и лежал недоеденный ломтик хлеба. Бедный, он не смог
пойти на пиршество, подумал Фродо… но разве здесь болеют?
Вскоре лютни менестрелей умолкли, а Элронд встал и приблизился к
камину.
— Пробудись, мой маленький друг, — сказал он. Потом обернулся к Фродо и
добавил: — Приготовься. Мне кажется, наступает мгновение, о котором ты уже
давно мечтаешь.
Тот, кто сидел у камина, пошевелился и, подняв голову, посмотрел на
гостей.
— Бильбо! — радостно вскричал Фродо.
— Здравствуй, малыш, — отозвался Бильбо. — Я знал, что ты сможешь
пробраться в Раздол. Сегодняшний праздник посвящен тебе — и ты вполне
заслужил эту честь. Надеюсь, тебе понравился обед?
— Конечно, понравился! — воскликнул Фродо. — Но скажи — почему же ты-то
не пришел? И почему я тебя до сих пор не видел?
— Потому что ты спал, — ответил Бильбо. — А я навещал тебя каждый день
и сидел с Сэмом у твоей постели. Что же до праздника, то последнее время я
редко принимаю участие в пирах — у меня есть много дел поважнее.
— А что ты делаешь?
— Сижу и размышляю. Это чрезвычайно важное дело. Я давно заметил, что
Каминный зал — наилучшее в мире место для размышлений… Если тебя от них не
пробуждают, — добавил он, покосившись на Элронда, и глаза у него были вовсе
не заспанные. — Пробудись!.. Я не спал, уважаемый Элронд. Вы слишком
быстро закончили пир и оторвали меня от важнейших раздумий: когда вы пришли,
я сочинял песню и напряженно обдумывал последние строки — они у меня
почему-то не складывались, а теперь уж, наверно, никогда и не сложатся.
Пение эльфов настолько прекрасно, что я забываю о собственных песнях. У меня
осталась одна надежда — на помощь Дунадана. А кстати, где он?
— Мы обязательно его отыщем, — с улыбкой пообещал хоббиту Элронд. — Вы
уединитесь где-нибудь в уголке, и ты завершишь свои важнейшие раздумья, а
потом споешь нам новую песню, чтобы мы могли сравнить ее с нашими. — Элронд
распорядился найти Дунадана, хотя никто не понимал, где он и почему его не
было на праздничном обеде.
Фродо подсел к своему старшему другу, а около них пристроился Сэм. Они
принялись оживленно болтать, не обращая внимания на праздничный гомон и
удивительно мелодичные песни эльфов. Но у Бильбо было не много новостей. Он
ушел из Хоббитании куда глаза глядят, и оказалось, что они глядят в Раздол:
ему хотелось жить среди эльфов.
— Я добрался сюда без всяких приключений, — рассказывал он, — и,
немного отдохнув, отправился навестить своих друзей гномов. Это было мое
последнее путешествие. Старина Балин куда-то сгинул, и я пожалел, что явился
к гномам. Меня опять потянуло в Раздол, и, вернувшись, я обосновался здесь.
Ведь надо же мне написать мою Книгу! Ну и порой я сочиняю песни, а эльфы
изредка их поют — только чтоб доставить мне удовольствие: песни эльфов
гораздо лучше. Я часто сижу в Каминном зале и размышляю о мире, о нашем
времени… На, знаешь, время здесь вроде бы не движется, как будто оно не
властно над эльфами…
В Раздол стекаются все важные новости, но я ничего не слышал о
Хоббитании — только последние вести про Кольцо. Гэндальф часто бывал в
Раздоле, однако от него не много узнаешь: он стал даже более скрытным, чем
раньше. Правда, кое-что мне рассказывал Дунадан. Трудно поверить, что мое
Кольцо принесло в Средиземье столько тревог! И Гэндальф так поздно его
разгадал… ведь я мог доставить Кольцо к эльфам без всяких затруднений
много лет назад. Мне приходила мысль вернуться за ним, но я уже старый, и
меня не пустили. Элронд с Гэндальфом твердо уверены, что Враг повсюду меня
разыскивал.
Я помню, Гэндальф мне как-то сказал: У Кольца теперь новый хранитель,
Бильбо. И если оно возвратится к тебе, нам не избежать величайших бедствий.
Гэндальф часто говорил загадками. Но он сказал, что позаботится о тебе, и я
положился на его обещание. И вот ты тут, живой и здоровый… — Бильбо вдруг
странно посмотрел на Фродо. — Оно у тебя? — спросил он шепотом. — Знаешь,
после стольких поразительных событий мне хочется еще раз на него взглянуть.
— У меня, — помедлив ответил Фродо. Ему — он и сам не понимал отчего —
очень не хотелось вынимать Кольцо. — Оно осталось таким же, как было, —
отвернувшись от друга, добавил он.
— А мне все же хочется на него посмотреть!
Днем, когда Фродо окончательно проснулся, он нащупал Кольцо у себя на
груди — видимо, кто-то, пока он спал, вынул Кольцо у него из кармана и
повесил на цепочке ему на шею. Цепочка была очень тонкой, но прочной…
Фродо неохотно вытащил Кольцо. Но едва Бильбо протянул к нему руку, Фродо
испуганно и злобно отшатнулся. С неприязненным изумлением он внезапно
заметил, что его друг Бильбо куда-то исчез: перед ним сидел сморщенный
карлик, глаза у карлика алчно блестели, а костлявые руки жадно дрожали. Ему
захотелось ударить самозванца.
Мелодичная музыка вдруг взвизгнула и заглохла — у Фродо в ушах тяжко
стучала кровь. Бильбо глянул на его лицо и судорожно прикрыл глаза рукой.
— Теперь я понимаю, — прошептал он. — Спрячь Кольцо и, если можешь,
прости меня. Прости меня за это тяжкое бремя. Прости за все, что тебе
предстоит… Неужели злоключения никогда не кончаются? Неужели любую
начавшуюся историю кто-то обязательно должен продолжить? Видимо, так. А моя
Книга? Вряд ли мне ее суждено закончить… Но давай не будем друг друга
мучить. Расскажи мне, пожалуйста, про нашу Хоббитанию — ни о чем ином я не
хочу сейчас думать!
Фродо с облегчением спрятал Кольцо. Перед ним снова сидел его друг,
звонко и мелодично звучали лютни, а на лицах приятных и милых гостей играли
веселые блики огня. Бильбо завороженное слушал Фродо: любые вести из родной
Хоббитании, будь то вновь посаженное дерево или проказа малолетнего
сорванца, доставляли ему огромное удовольствие. Увлеченные жизнью Четырех
уделов, хоббиты не увидели рослого человека в просторном темно-зеленом
плаще, который неслышно приблизился к ним и долго смотрел на них с доброй
улыбкой. Наконец Бильбо заметил пришельца.
— А вот и Дунадан, — сказал он племяннику.
— Бродяжник! — удивленно воскликнул Фродо. — У тебя, оказывается, много
имен!
— Этого имени я не слышал, — вмешался Бильбо. — Почему Бродяжник?
— Потому что так меня прозвали пригоряне, — невесело усмехнувшись,
ответил Арагорн. — Мы ведь познакомились с Фродо в Пригорье.
— А почему Дунадан? — спросил их Фродо.
— Так величают Арагорна эльфы, — объяснил ему Бильбо. — Ты забыл их
язык? Ну-ка, припомни мои уроки: дун-адан — Западный Рыцарь. Впрочем, сейчас
не время для уроков. — Бильбо опять посмотрел на Арагорна. — Где ты был,
Дунадан? — спросил он его. — И почему это тебя не видели на пиру?
— Нам часто не хватает времени на радости, — серьезно ответил хоббиту
Арагорн. — Неожиданно вернулись Элладан и Элроир. Мне надо было с ними
поговорить — они привезли важные известия.
— Да-да, я понимаю, мой друг, — сказал Бильбо. — Но теперь, когда ты
услышал их новости, у тебя найдется немного времени? Мне не обойтись без
твоей помощи. Элронд сказал, что, завершая праздник, он хочет услышать мою
новую песню, а я застрял на последних строчках. Давай отойдем куда-нибудь в
уголок и попытаемся доработать мою песню вдвоем.
— Давай, — улыбаясь, согласился Арагорн.
Бильбо с Арагорном куда-то ушли, и Фродо остался совсем один, потому
что Сэм тем временем уснул. Он чувствовал себя одиноким и заброшенным, хотя
вокруг было много эльфов. Но они, не обращая на него внимания, отрешенно
слушали песни менестрелей. Вскоре музыка ненадолго умолкла, а потом
зазвучала новая песня, и тогда Фродо тоже стал слушать.
Поначалу красота старинной мелодии и музыка слов полузнакомого языка
завораживали его, но смысла он не улавливал, хотя Бильбо, до ухода в Раздол,
учил племянника языку эльфов. Ему казалось, что музыка и слова обретали
очертания чужедальних земель, искрящиеся отблески каминного пламени
сгущались в золотистый туман над Морем, вздыхающим где-то у края Мира, и
завороженность Фродо преображалась в сон, и вокруг него вспенивались
величавые волны никогда еще не виданных им сновидений.
А потом вдруг волны безмолвных сновидений снова обрели утраченный
голос, и в звуках слов стал угадываться смысл, и Фродо понял, что слушает
Бильбо, который декламировал напевные стихи:
В Арверниэне свой корабль
сооружал Эарендил;
на Нимбретильских берегах
он корабельный лес рубил;
из шелкового серебра
соткал, сработал паруса
и серебристые огни
на прочных мачтах засветил;
а впереди, над рябью волн,
был лебедь гордый вознесен,
венчавший носовой отсек.
На запад отплывает он,
наследник первых королей,
в кольчуге светлой, со щитом,
завороженным от мечей
резною вязью древних рун;
в колчане — тяжесть черных стрел,
упруг и легок верный лук —
драконий выгнутый хребет, —
на поясе — заветный меч,
меч в халцедоновых ножнах,
на голове — высокий шлем,
украшенный пером орла,
и на груди — смарагд.
В Заморье от седых холмов
у кромки Торосистых льдов
Эарендил на юг поплыл,
в мерцанье северных светил;
но вот ночные небеса
перечеркнула полоса
пустынных мертвых берегов,
проглоченных Бездонной Мглой,
и он свернул назад, домой,
теснимый яростью ветров
и непроглядной тьмой.
Тогда, раскинув два крыла,
к Эарендилу на корабль
спустилась Элвин и зажгла
на влажном шлеме у него
живой светильник, Сильмарилл,
из ожерелья своего.
И вновь свернул Эарендил
на запад солнца; грозный шторм
погнал корабль в Валинор,
и он пробился, он проник
в иной, запретный смертный мир —
бесцветный, гиблый с давних пор, —
по проклятым морям.
Сквозь вечно сумеречный мир,
сквозь вздыбленное буйство лиг
неисчислимых, над страной,
схороненной морской волной
в эпоху Предначальных Дней,
Эарендил все дальше плыл
и вскоре смутно услыхал
обвал валов береговых,
дробящих в пене между скал
блеск самородков золотых
и самоцветов; а вдали,
за тусклой полосой земли,
вздымалась горная гряда
по пояс в блеклых облаках,
и дальше — Заокраинный Край,
Благословенная Страна,
и над каскадами долин —
цветущих, светлых — Илмарин,
неколебимый исполин,
а чуть пониже, отражен
в Миражном озере, как сон,
мерцал огнями Тирион,
эльфийский давний бастион,
их изначальный дом.
Оставив свой корабль у скал,
поднялся он на перевал
и неожиданно попал
в Благословенный Край,
где правит с Предначальных Лет
один король — король навек —
и где по-прежнему живет,
не зная ни забот, ни бед,
Бессмертных род — живет народ
из мифов и легенд.
Пришелец был переодет
в одежды эльфов, белый цвет
искрился на его плечах,
а эльфы, снявши свой запрет,
поведали ему — в словах
и недоступных всем иным
виденьях — тайны старины,
преданья о былых мирах
и старины о том, как мрак
густел, но отступал в боях
перед Союзом Светлых Сил —
Бессмертных и людей.
Но даже здесь Эарендил
судьбы скитальца не избыл:
от Элберет он получил —
навечно — дивный Сильмарилл,
и два серебряных крыла
Владычица ему дала,
чтоб облететь по небу мир
за солнцем и луной.
И вот взлетел Эарендил,
навек покинув мир иной
за гордой горною грядой,
подпершей небеса.
Он устремляется домой —
рассветной искрой островной,
расцветившей перед зарей
туманный небосвод.
Пока была светла луна
и зажжена его звезда,
за много лет он много раз —
небесный страх вселенских тайн —
над Средиземьем пролетал,
где отзвуком былых веков
из Первой и Второй эпох
всегда звучал печальный стон
бессмертных дев и смертных жен.
И он не улетал домой:
он путеводною звездой
звал нуменорцев за собой,
указывая путь морской
в их отчие края.
На этом мелодическая декламация завершилась. Фродо открыл глаза и
огляделся. В середине зала он увидел Бильбо. Улыбающиеся эльфы дружно
аплодировали. Когда аплодисменты эльфов смолкли, один из них сказал:
— А теперь нам надо послушать твою песню еще раз.
— Спасибо, Линдир. — Бильбо встал и раскланялся. — Но это было бы
слишком утомительно.
— Для тебя-то? — со смехом переспросили эльфы. — Ты ж никогда не
утомляешься от чтения своих стихов! А без повторного чтения мы ничего не
определим.
— Что-что? — вскричал Бильбо. — Вы не можете отличить мою манеру от
манеры Дунадана?
— Мы с трудом различаем творения смертных.
— Чепуха, Линдир, — вскинулся Бильбо. — Не верю я, что у вас такой
грубый слух. Спутать творения человека и хоббита — все равно что не отличить
яблоко от горошины!
— Возможно. И огороднику это было бы непростительно. Но у нас-то масса
своих собственных дел, и сравнивать плоды земные нам недосуг.
— Не будем спорить, — отозвался Бильбо. — Меня почти усыпило столько
пения и музыки. Я загадал вам загадку, а вы уж угадывайте… коли есть
охота.
С этими словами он подошел к Фродо.
— Видимо, песня превзошла мои ожидания, — с невольной гордостью сказал
он племяннику. — Они редко просят о повторном исполнении. Но, так или этак,
свое я сделал. Ну а тебе удалось догадаться?
— Я даже и не пробовал, — улыбнулся Фродо.
— Да и незачем, — сказал Бильбо. — В песне все мое. Дунадан предложил
мне только смарагд. Ему это почему-то показалось важно. А может, он решил,
что я не справился с песней… или уж если взялся в дому у Элронда за
создание песни про Эарендила, то это целиком и полностью мое дело. Ну, и тут
он, пожалуй, прав.
— Видимо, так, — согласился Фродо. — Но я не смог оценить твою песню.
Перед тем, как ты начал петь, я уснул, и мне показалось, что это не песня, а
просто продолжение моих сновидений. Я узнал твой голос только под конец.
— Да, для хоббита песни эльфов чересчур сладкозвучны, — согласился
Бильбо. — Но, пожив среди них, к этому привыкаешь. Хотя я должен тебе
сказать, что эльфы никогда не пресыщаются музыкой, как будто это хорошая
еда. Знаешь, давай-ка уйдем отсюда, чтоб нам не мешали спокойно поговорить.
— А это не оскорбит их? — забеспокоился Фродо.
— Нисколько, — успокоил племянника Бильбо. — Здесь никого насильно не
держат: приходи и уходи, когда пожелаешь, только не мешай радоваться другим.
Хоббиты встали и, стараясь не шуметь, начали пробираться к выходу из
зала. Сэма они решили не будить — он спал с блаженной улыбкой на лице. У
выхода Фродо грустно оглянулся, и, хотя его радовал предстоящий разговор, он
понял, что не хочет отсюда уходить — здесь было удивительно спокойно и
уютно. В это время послышалась новая песня:
А Элберет Гилтониэль
Сереврен ренна мириэль
А мэрель эглер Элленас!
На-кэард раллан дириэль
А галадреммин эннорас,
Фаруилос, ле линнатон
Нэф аэр, си нэф азарон!
На пороге Фродо еще раз оглянулся. Элронд неподвижно сидел в своем
кресле, и отблески огня, словно солнечные блики, золотили его спокойное
лицо. Рядом с Элрондом сидела Арвен, а возле нее стоял Арагорн, и это
немного удивило Фродо. Под расстегнутым плащом с откинутым капюшоном на
груди у Арагорна серебрилась звезда, оттененная тускло мерцающей кольчугой.
Он о чем-то беседовал с Арвен, и в то мгновение, когда Фродо отворачивался,
она посмотрела прямо на него — этот взгляд хоббит запомнил навеки. Он стоял,
зачарованный взглядом Арвен, а слова песни, сливаясь с музыкой, звучали, как
звонкое журчание родника…
— Пойдем, — нетерпеливо позвал его Бильбо. — Они будут петь еще очень
долго, и после этой песни, про Элберет, запоют о своей Благословенной Земле.
Хоббиты осторожно притворили дверь и отправились в маленькую комнатку
Бильбо — из ее окна, обращенного к югу, открывался вид на реку Бруинен. Им
