свете. Добрую милю к северу прошли они наудачу. Приникая к земле, Арагорн
пядь за пядью обследовал балки и впадины слева; Леголас ушел вперед. Вдруг
эльф вскрикнул, и к нему тотчас подбежали.
— За иными уж и гнаться не надо, — сказал Леголас. — Глядите!
Скопленье валунов у медленного ручья оказалось грудой мертвецов. Пять
жестоко изрубленных орков, два из них безголовые. Кровавая лужа еще не
совсем подсохла.
— Вот тебе и на! — воскликнут Гимли. — Впотьмах не разберешь, что тут
случилось.
— Что бы ни случилось, а нам это на руку, — сказал Леголас. — Кто
убивает орков, тот наверняка наш друг. Люди живут здесь в горах?
— Не живут здесь люди, — сказал Арагорн. — И мустангримцам здесь делать
нечего, и от Минас Тирита далековато. Разве что с севера кто-нибудь забрел —
только зачем бы это? Нет, никто сюда не забредал.
— Ну и как же тогда? — удивился Гимли.
— Да они сами себе злодеи, — нехотя отвечал Арагорн. — Мертвецы-то все
северной породы, гости издалека. Ни одной нет крупной твари с бледной дланью
на щите. Повздорили, должно быть: а у этой погани что ни свара, то
смертоубийство. Решали, куда бежать дальше.
— И не убить ли пленников, — прибавил Гимли. — Их-то лишь бы не
тронули.
Арагорн обыскал все вокруг, но попусту. Они пошли вдоль русла; бледнел
восток, тускнели звезды, и расползался серый полусвет. Немного севернее
обнаружилось ущельице с витым, упругим ручейком, проточившим сквозь камни
путь в ложбину. По откосам кое-где торчала трава, шелестели жесткие кусты.
— Ну вот! Нашлись следы: вверх по ручью, — сказал Арагорн. — Туда они и
побежали, когда разобрались друг с другом.
И погоня, свернув, ринулась в ущелье — бодро, будто после ночного
отдыха, прыгали они по мокрым, скользким камням. Наконец взобрались на
угрюмый гребень — и порывистый ветер весело хлестнул их предутренним
холодом, ероша волосы и тормоша плащи.
Обернувшись, они увидели, как яснеют дальние вершины над Великой Рекой.
Рассвет обнажил небеса. Багряное солнце вставало над черными враждебными
высями. А впереди, на западе, по бескрайней равнине стелилась муть; однако
ночь отступала и таяла на глазах, и пробуждалась многоцветная земля. Зеленым
блеском засверкали необозримые поля Ристании; жемчужные туманы склубились в
заводях, и далеко налево, за тридцать с лишним лиг, вдруг воссияли
снежно-лиловые Белые горы, их темные пики, блистающие льдистыми ожерельями в
розовом свете утра.
— Гондор! Вот он, смотрите, Гондор! — воскликнул Арагорн. — Если бы
довелось мне увидеть тебя, о Гондор, в иной, в радостный час! Покамест нет
мне пути на юг к твоим светлым потокам.
О белокаменный Гондор! С незапамятных пор
Западный веял ветер от взморья до Белых гор,
И сеял Серебряный Саженец серебряный свет с ветвей —
Так оно было в давние времена королей.
Сверкали твои твердыни, и с тех, с нуменорских времен
Был славен венец твой крылатый и твой золотой трон.
О Гондор, Гондор! Узрим ли Саженца новый свет,
Принесет ли Западный ветер горный отзвук, верный ответ?
— Вперед! — сказал он, переводя взгляд на северо-запад и свою дальнюю
дорогу.
Погоня стояла над каменным обрывом. Сорока саженями ниже тянулся
широкий щербатый уступ, а за ним — скалистый отвес: Западная Ограда
Ристании. Последний обрыв Приречного взгорья: дальше, сколько хватало глазу,
раскинулась пышная степь.
— Гляньте! — вскричал Леголас, указывая на бледные небеса. — Снова орел
— высоко-высоко! Летит вроде бы отсюда, возвращается к себе на север. Летит
— ветер обгоняет! Гляньте, вон он!
— Нет, друг мой Леголас, — отозвался Арагорн, — незачем и глядеть. Не
те у нас глаза. Выше высокого, должно быть, летит. Наверно, он — вестник, и
хотел бы я знать, с какими вестями, не его ли я вчера и видел? А ты лучше
вон куда погляди! Туда, на равнину! Уж не наша ли это погань там бежит?
Вглядись-ка толком!
— Да, — согласился Леголас, — там-то все как на ладони. Бежит целое
полчище — все пешим ходом. А наша ли это погань — не разобрать. Далековато
до них, лиг двенадцать, не меньше. Если не больше: степь — она обманчива.
— Лиг до них, сколько ни есть, все наши, — проворчал Гимли. — Ладно,
теперь хоть след искать не надо. Бежим вниз — любой тропой!
— Любая тропа длиннее оркской, — возразил Арагорн.
При дневном свете след нельзя было потерять. Орки, видно, неслись со
всех ног, разбрасывая корки и обглодки мякинного хлеба, изодранные в клочья
черные плащи, засаленные тряпицы, разбитые кованные сапоги. След вел на
север, вдоль по гребню, и наконец подвел к глубокой стремнине, откуда
низвергался злобный ручей. Тропка вилась по уступам, резко ныряла вниз и
пропадала в густой траве.
Так они окунулись в живые зеленые волны, колыхавшиеся у самых отрогов
Приречного взгорья. Ручей расструился в зарослях желтых и белых водяных
лилий — и зазвенел где-то вдали, унося свои притихшие воды покатыми степными
склонами к изумрудной пойме дальней Онтавы.
Зима отстала, осталась за хребтом, а здесь веял резвый, ласковый
ветерок, разносил едва уловимое благоуханье весенних трав, наливающихся
свежим соком. Леголас полной грудью вдохнул душистый воздух, точно утоляя
долгую мучительную жажду.
— Травы-то как пахнут! — сказал он. — Всякий сон мигом соскочит. А
ну-ка, прибавим ходу!
— Да, здесь легконогим раздолье, — сказал Арагорн. — Не то что оркам в
кованных сапогах. Теперь мы, пожалуй, немного наверстаем!
Они бежали друг за другом, точно гончие по горячему следу, и глаза их
сверкали восторгом погони. Справа пролегала загаженная полоса, окаймленная
истоптанной травой. Вдруг Арагорн что-то воскликнул и свернул с пути.
— Погодите! — крикнул он. — За мной пока не надо!
Он кинулся в сторону, завидев следы маленьких босых ног. Далеко они его
не увели: кованные подошвы явились следом и по кривой выводили обратно,
теряясь в общей грязной неразберихе. Арагорн прошел до обратного поворота,
наклонился, выудил что-то из травы и поспешил назад.
— Ага, — сказал он, — дело ясное: хоббитские это следы. Должно быть,
Пина; Мерри повыше будет. А вот на что поглядите!
И на ладони его заблистал под солнцем как будто кленовый лист,
неожиданно прекрасный здесь, на безлесной равнине.
— Застежка эльфийского плаща! — наперебой воскликнули Леголас и Гимли.
— Листы Кветлориэна падают со звоном, — усмехнулся Арагорн. — И этот
упал не просто так: обронен, чтобы найтись. То-то, я думаю, Пин и отбежал в
сторону, рискнув жизнью.
— Живой, значит, — заметил Гимли. — И голова на плечах, и ноги на
месте. Спасибо и на том: не зря, стало быть, бежим.
— Лишь бы он не очень поплатился за свою смелость, — сказал Леголас. —
Скорее, скорее! А то я как подумаю, что наши веселые малыши в лапах у этой
сволочи, так у меня сердце не на месте.
Солнце поднялось в зенит и медленно катилось по небосклону. Облака
приплыли с моря, и ветер их рассеял. Незаметно приблизилась закатная пора.
Сзади, с востока, наползали длинные цепкие тени. Погоня бежала ровно и
быстро. Сутки прошли с тех пор, как они схоронили Боромира, а до орков было
еще далеко. Невесть сколько: в степи не разберешь.
В густых сумерках Арагорн остановился. За день у них было две
передышки, и двенадцать лиг отделяли их от того обрыва, где они встречали
рассвет.
— Трудный у нас выбор, — сказал он. — Заночуем или поспешим дальше,
пока хватит сил и упорства?
— Вряд ли орки сделают привал, а тогда мы от них и вовсе отстанем, —
отозвался Леголас.
— Как это не сделают, им отдохнуть-то надо? — возразил Гимли.
— Где это слыхано, чтобы орки бежали степью средь бела дня? А эти
бегут, — сказал Леголас. — Стало быть, и ночью не остановятся.
— Мы же в темноте, чего доброго, со следа собьемся, — заметил Гимли.
— С такого следа не собьешься, он и в темноте виден, и никуда не
сворачивает, — посмотрел вдаль Леголас.
— Идти по следу напрямик немудрено и впотьмах, — подтвердил Арагорн. —
Но почем знать, вдруг они все-таки свернут куда-нибудь, а мы пробежим мимо?
Попадем впросак, и волей-неволей придется ждать рассвета.
— Тут еще вот что, — добавил Гимли. — Следы в сторону заметны только
днем. А может, хоть один из хоббитов да сбежит или кого-нибудь из них
потащат на восток, к Великой Реке — ну, в Мордор; как бы нам не проворонить
такое дело.
— Тоже верно, — согласился Арагорн. — Правда, если я там, на месте
распри, не ошибся в догадках, то одолели орки с белой дланью на щите, и
теперь вся свора бежит к Изенгарду. А я, видимо, не ошибся.
— Пес их, орков, знает, — сказал Гимли. — Ну а если Пин или Мерри
все-таки сбежит? В темноте мы бы давешнюю застежку не нашли.
— Вдвойне теперь будут орки настороже, а путники устали вдвое пуще
прежнего, — заметил Леголас. — Вряд ли кому из хоббитов удастся снова
сбежать, разве что с нашей помощью. Догоним — как-нибудь выручим, и догонять
надо не мешкая.
— Однако даже я, бывалый странник и не самый слабосильный гном, не
добегу до Изенгарда без передышки, — сказал Гимли. — У меня тоже сердце не
на месте, и я первый призывал не мешкать; но теперь хорошо бы отдохнуть, а
потом прибавить ходу. И уж если отдыхать, то в глухие ночные часы.
— Я же сказал, что у нас трудный выбор, — повторил Арагорн. — Так на
чем порешим?
— Ты наш вожатый, — сказал Гимли, — и к тому же опытный ловчий. Тебе и
решать.
— Я бы не стал задерживаться, — вздохнул Леголас, — но и перечить не
стану. Как скажешь, так и будет.
— Не в добрый час выпало мне принимать решение, — горько молвил
Арагорн. — С тех пор как миновали мы Каменных Гигантов, я делаю промах за
промахом.
Он промолчал, вглядываясь в ночную темень, охватывающую северо-запад.
— Пожалуй, заночуем, — наконец проговорил он. — Тьма будет
непроглядная: беда, коли и вправду потеряем след или не заметим чего-нибудь
важного. Если б хоть луна светила — но она же едва народилась, тусклая и
заходит рано.
— Какая луна — небо-то сплошь затянуто, — проворчал Гимли. — Нам бы
волшебный светильник, каким Владычица одарила Фродо!
— Ей было ведомо, кому светильник нужнее, — возразил Арагорн. — Фродо
взял на себя самое тяжкое бремя. А мы — что наша погоня по нынешним грозным
временам! И бежим-то мы, может статься, без толку, и выбор мой ничего не
изменит. Но будь что будет — выбор сделан. Ладно, утро вечера мудренее!
Растянувшись на траве, Арагорн уснул мертвым сном — двое суток, от
самого Тол Брандира, ему глаз не привелось сомкнуть; да и там не спалось.
Пробудился он в предрассветную пору — и мигом вскочил на ноги. Гимли спал
как сурок, а Леголас стоял, впиваясь глазами в северный сумрак, стоял
задумчиво и неподвижно, точно стройное деревце безветренной ночью.
— Они от нас за тридевять лиг, — хмуро сказал он, обернувшись к
Арагорну. — Чует мое сердце, что уж они-то прыти не сбавили. Теперь только
орлу их под силу догнать.
— Мы тоже попробуем, — сказал Арагорн и, наклонившись, пошевелил гнома.
— Вставай! Пора в погоню! А то и гнаться не за кем будет!
— Темно же еще, — разлепив веки, выговорил Гимли. — Небось, пока солнце
не взошло, Леголас их тогда с горы не углядел.
— Теперь гляди не гляди, с горы не с горы, при луне или под солнцем —
все равно никого не высмотришь, — отозвался Леголас.
— Чего не увидят глаза, то, может, услышат уши, — улыбнулся Арагорн. —
Земля-то, наверно, стонет под их ненавистной поступью.
И приник ухом к земле, приник надолго и накрепко, так что Гимли даже
подумал, уж не обморок ли это — или он просто снова заснул?
Мало-помалу забрезжил рассвет, разливаясь неверным сиянием. Наконец
Арагорн поднялся, и лицо его было серое и жесткое, угрюмое и озабоченное.
— Доносятся только глухие, смутные звуки, — сказал он. — На много миль
вокруг совсем никого нет. Еле-еле слышен топот наших уходящих врагов. Однако
же громко стучат лошадиные копыта. И я вспоминаю, что я их заслышал, еще
когда лег спать: кони галопом мчались на запад. Скачут они и теперь, и еще
дальше от нас, скачут на север. Что тут творится, в этих краях?
— Поспешим же! — сказал Леголас.
Так начался третий день погони. Тянулись долгие часы под облачным
покровом и под вспыхивающим солнцем, а они мчались почти без продыху, сменяя
бег на быстрый шаг, не ведая усталости. Редко-редко обменивались они
немногими словами. Их путь пролегал по широкой степи, эльфийские плащи
сливались с серо-зелеными травами: только эльф различил бы зорким глазом в
холодном полуденном свете бесшумных бегунов, и то вблизи. Много раз
возблагодарили они в сердце своем Владычицу Лориэна за путлибы, съеденные на
бегу и несказанно укреплявшие их силы.
Весь день вражеский след вел напрямик на северо-запад, без единого
витка или поворота. Когда дневной свет пошел на убыль, они очутились перед
долгими, пологими, безлесными склонами бугристого всхолмья. Туда, круто
свернув к северу, бежали орки, и след их стал почти незаметен: земля здесь
была тверже, трава — реже. В дальней дали слева вилась Онтава, серебряной
лентой прорезая степную зелень. И сколько ни гляди, нигде ни признака жизни.
Арагорн дивился, почему бы это не видать ни зверя, ни человека. Правда,
ристанийские селенья располагались большей частью в густом подлесье Белых
гор, невидимом за туманами; однако прежде коневоды пасли свои несметные
стада на пышных лугах юго-восточной окраины Мустангрима и всюду было
полным-полно пастухов, обитавших в шалашах и палатках, даже и в зимнее
время. А теперь почему-то луга пустовали и в здешнем крае царило безмолвие,
недоброе и немирное.
Остановились в сумерках. Дважды двенадцать лиг пробежали они по
ристанийским лугам, и откосы Приречного взгорья давно уж сокрыла восточная
мгла. Бледно мерцала в туманных небесах юная луна, и мутью подернулись
тусклые звезды.
— Будь сто раз прокляты все наши заминки и промедленья! — сказал в
сердцах Леголас. — Орки далеко опередили нас: мчатся как ошалелые, точно сам
Саурон их подстегивает. Наверно, они уже в лесу, бегут по темным взгорьям,
поди сыщи их в тамошней чащобе!
— Зря мы, значит, надеялись и зля из сил выбивались, — сквозь зубы
проскрежетал Гимли.
— Надеялись, может, и зря, а из сил выбиваться рано, — отозвался
Арагорн. — Впереди долгий путь. Но я и вправду устал. — Он обернулся и
взглянул назад, на восток, тонущий в исчерна-сизом мраке. — Неладно в
здешних землях: чересчур уж тихо, луна совсем тусклая, звезды еле светят.
Такой усталости я почти и не припомню, а ведь негоже Следопыту падать с ног
в разгар погони. Чья-то злая воля придает сил нашим врагам и дает нам
незримый отпор: не так тело тяготит, как гнетет сердце.
— Еще бы! — подтвердил Леголас. — Я это почуял, лишь только мы
спустились с Привражья. Нас не сзади оттягивают, а теснят спереди. — Он
кивком указал на запад, где над замутненными просторами Ристании поблескивал
тонкий лунный серп.
— Саруманово чародейство, — проговорил Арагорн. — Ну, вспять-то он нас
не обратит, но заночевать придется, а то вон уже и месяц тучи проглотили.
Путь наш лежит между холмами и болотом; выступим на рассвете.
Первым, как всегда, поднялся Леголас; да он едва ли и ложился.
— Проснитесь! Проснитесь! — воскликнул он. — Уже алеет рассвет.
Диковинные вести ждут нас у опушки Фангорна. Добрые или дурные, не знаю, но
медлить нельзя. Проснитесь!
Витязь и гном вскочили на ноги; погоня ринулась с места в карьер.
Всхолмье виделось все отчетливее, и еще до полудня они подбежали к
зеленеющим склонам голых хребтов, напрямую устремленных к северу. Суховатая
земля у подошвы поросла травяной шерстиной; слева, миль за десять, источали
холодный туман камышовые плесы и перекаты Онтавы. Возле крайнего южного
холма орки вытоптали огромную черную проплешину. Оттуда след опять вел на
север, вдоль сохлых подножий. Арагорн обошел истоптанную землю.
— Тут у них был долгий привал, — сказал он, — однако же изрядно они нас
опередили. Боюсь, что ты прав, Леголас: трижды двенадцать часов, не меньше,
прошло с тех пор. Если они прыти не поубавили, то еще вчера под вечер
добежали до опушки Фангорна.
— И на севере и на западе только и видать, что траву в дымке, —
пожаловался Гимли. -Может, заберемся на холмы — вдруг оттуда хоть лес
покажется?
— Не покажется, — возразил Арагорн. — Холмы тянутся к северу лиг на
восемь, а там еще степью все пятнадцать до истоков Онтавы.
— Тогда вперед, — сказал Гимли. — Лишь бы ноги не подвели, а то что-то
на сердце так и давит.
Бежали без роздыху, и к закату достигли наконец северной окраины
всхолмья. Но теперь они уже не бежали, а брели, и Гимли тяжело ссутулился.
Гномы не ведают усталости ни в труде, ни в пути, но нескончаемая и
безнадежная погоня изнурила его. Угрюмый и безмолвный Арагорн шел за ним
следом, иногда пытливо склоняясь к черным отметинам. Один Леголас шагал, как
всегда, легко, едва будоража траву, словно летучий ветерок: лориэнские
дорожные хлебцы питали его сытней и надежней, чем других, а к тому же он
умел на ходу, с открытыми глазами забываться сном, недоступным людям или
гномам, — эльфийским мечтаниям о нездешних краях.
— Взойдемте-ка на тот вон зеленый холм, оглядимся! — позвал он усталых
друзей и повел их наискось к лысому темени последней вершины, высившейся
особняком. Тем временем солнце зашло, и пал вечерний сумрак. Густая серая
мгла плотно окутала зримый мир. Лишь на дальнем северо-западе чернелись горы
в лесной оправе.
— Вот тебе и огляделись, — проворчал Гимли.- Зато уж здесь как-никак, а
заночуем. Крепко что-то похолодало!
— Северный ветер дует от снеговых вершин, — сказал Арагорн.
— К утру подует восточный, — пообещал Леголас. — Отдохните, раз такое
дело. Только ты, Гимли, с надеждой зря расстался. Мало ли что завтра
случится. Говорят, поутру солнце путь яснит.
— Яснило уже три раза кряду, а толку-то? — сказал Гимли.
Холод пробирал до костей. Арагорн и Гимли засыпали, просыпались — и
всякий раз видели неизменного Леголаса, который то стоял неподвижно, то
расхаживал взад-вперед, тихо напевая что-то на своем древнем языке, и звезды
вдруг разгорались в черной небесной бездне. Так проплыла ночь, а рассвет они
встретили вместе: бледная денница озарила мертвенно-безоблачное небо;
наконец взошло солнце. Ветер дул с востока, туманы он разогнал и обнажил
угрюмую равнину в жестком утреннем свете.
Перед ними далеко на восток простерлось ветреное раздолье Ристании. Эти
степи они мельком видели много дней назад, еще плывучи по Андуину. На
северо-западе темнел Великий Лес Фангорн; до его неприветных опушек было не
меньше десяти лиг, а там холмами и низинами стояло в мутно-голубой дымке
несметное древесное воинство. Дальше взблескивала, точно поверх серой тучи,
высокая вершина Метхедраса, последней из Мглистых гор. Из лесу, между
крутыми берегами, струила ключевые воды еще узкая и быстрая Онтава. К ней
сворачивал след орков от всхолмья.
Арагорн пригляделся к следу до самой реки, потом проводил взглядом реку
к истокам и вдруг заметил вдали какое-то пятно, смутное перекати-поле на
бескрайней зеленой равнине. Он кинулся на землю, прижался к ней ухом и
вслушался. Но рядом стоял Леголас: из-под узкой, длинной ладони он увидел
зорким эльфийским оком не тень и не пятно, а маленьких всадников,
много-много всадников, и копья их поблескивали в рассветных лучах, точно
мелкие звезды, сокрытые от смертных взоров. Далеко позади за ними вздымался
и расхлестывался черный дым.
Пустая степь хранила безмолвие, и Гимли слышал, как ветер ворошит
траву.
— Всадники! — воскликнул Арагорн, вскочив на ноги. — Большой отряд
быстроконных всадников близится к нам.
— Да, — подтвердил Леголас, — всадники. Числом сто пять. У них желтые
волосы, и ярко блещут их копья. Вожатый их очень высок.
— Далеко же видят эльфы, — с улыбкой сказал Арагорн.
— Тоже мне далеко, — отмахнулся Леголас. — Они от нас не дальше чем за
пять лиг.
— За пять лиг или за сто саженей, — сказал Гимли, — все равно нам от
них в степи не укрыться. Как, будем их ждать или пойдем своим путем?
— Ждать будем, — сказал Арагорн. -Я устал, и орков мы не нагоним.
Вернее, их нагнали раньше нашего: всадники-то возвращаются вражеским следом.
Может, они встретят нас новостями.
— Или копьями, — сказал Гимли.
— Три пустых седла, но хоббитов что-то не видать, — заметил Леголас.
— А я не сказал — добрыми новостями, — обернулся к нему Арагорн. —
Добрые или дурные — подождем, узнаем.
Слишком были бы заметны и подозрительны их черные силуэты на палевом
небе; и они неспешно спустились северным склоном, облюбовали у подножия
блеклый травянистый бугорок, укутались в плащи, сели потеснее. Налетал
пронизывающий ветер. Гимли было не по себе.
— А что ты про них знаешь, Арагорн, про этих коневодов? — спросил он. —
Может, мы здесь сидим и ждем, пока нас убьют?
— Народ мне знакомый, — отвечал Арагорн. — Заносчивые они, своевольные;
однако ж твердые и великодушные, слово у них никогда не расходится с делом;
в бою неистовы, но не кровожадны, смышленые и простоватые: книг у них нет,
лишь песни помнит каждый, как помнили их в седой древности сыны и дочери
человеческие. Давно я здесь, правда, не был и не знаю: может, их подкупили
посулы предателя Сарумана или подкосили угрозы Саурона. С гондорцами они
искони в дружбе, хоть и не в родстве: некогда их привел с севера Отрок Эорл,
и они, наверно, сродни обитателям краев приозерных, подвластных Барду, и
лесных, подвластных Беорну. Там, как и здесь, тоже много высоких и
белокурых. И с орками тамошние и здешние враждуют.
— А Гэндальф говорил, есть слух, будто они здесь данники Мордора, —
заметил Гимли.
— Боромир этому не поверил, я тоже не верю, — отозвался Арагорн.
— Сейчас разберетесь, чья правда, — сказал Леголас. — Их вон уже
слышно.
Вскоре даже Гимли заслышал, как близится топот копыт. Всадники свернули
от реки к всхолмью и мчались по черному следу наперегонки с ветром.
Издалека звенели сильные, юные голоса. Вдруг они общим громом грянули
из-за холма, и показался передовой: он вел отряд на юг, мимо западных
склонов. Длинной серебристой вереницей мчались за ним кольчужные конники,
витязи как на подбор.
Высокие, стройные кони с расчесанной гривой, в жемчужно-серых чепраках,
помахивали хвостами. И всадники были под стать им, крепкие и горделивые; их
соломенно-желтые волосы взлетали из-под шлемов и развевались по ветру;
светло и сурово глядели их лица. Ясеневое копье было в руках у каждого,
расписной щит за спиной, длинный меч у пояса, узорчатые кольчуги прикрывали
колени.
В строю по двое мчались они мимо, и хотя иной из них то и дело
привставал в стременах, озирая окрестность по обеим сторонам пути, однако же
безмолвные чужаки, следившие за ними, остались незамеченными. Дружина почти
что миновала их, когда Арагорн внезапно поднялся и громко спросил:
— Конники Ристании, нет ли вестей с севера?
Всадники мигом осадили своих скакунов и рассыпались вкруговую. Трое
охотников оказались в кольце копий, надвигавшихся сверху и снизу. Арагорн
стоял молча, и оба его спутника замерли в напряженном ожидании.
Конники остановились разом, точно по команде: копья наперевес, стрелы
на тетивах. Самый высокий, с белым конским хвостом на гребне шлема, выехал
вперед; жало его копья едва не коснулось груди Арагорна. Тот не шелохнулся.
— Кто вы такие, зачем сюда забрели? — спросил всадник на всеобщем языке
Средиземья, и выговор его был гортанный и жесткий, точь-в-точь как у
Боромира, у гордого гондорского витязя.
— Я зовусь Бродяжником, — отвечал Арагорн. — Я пришел с севера. Охочусь
на орков.
Всадник соскочил с седла. Другой выдвинулся и спешился рядом; он отдал
ему копье, обнажил меч и встал лицом к лицу с Арагорном, изумленно и
пристально разглядывая его.
— Поначалу я вас самих принял за орков, — сказал он. — Теперь вижу, что
вы не из них. Но худые из вас охотники, ваше счастье, что вы их не догнали.
Бежали они быстро, оружием их не обидели, и ватага была изрядная. Догони вы
их ненароком, живо превратились бы из охотников в добычу. Однако, знаешь ли,
Бродяжник, что-то с тобой не так. — И он снова смерил усталого Следопыта
зорким, внимательным глазом. — Не подходит тебе это имя. И одет ты
диковинно. Вы что, исхитрились спрятаться в траве? Как это мы вас не
заметили? Может, вы эльфы?
— Есть среди нас и эльф, — сказал Арагорн. — Вот он: Леголас из
Северного Лихолесья. А путь наш лежал через Кветлориэн, и Владычица
Цветущего Края обласкала и одарила нас.
Еще изумленнее оглядел их всадник и недобро сощурился.
— Не врут, значит, старые сказки про Чародейку Золотого Леса! —
промолвил он. — От нее, говорят, живым не уйдешь. Но коли она вас обласкала
и одарила, стало быть, вы тоже волхвы и чернокнижники? — Он холодно
обратился к Леголасу и Гимли: — А вас что не слышно, молчуны?
Гимли поднялся, крепко расставил ноги и стиснул рукоять боевого топора;
черные глаза его сверкнули гневом.
— Назови свое имя, коневод, — сказал он, — тогда услышишь мое и еще
кое-что в придачу.
Высокий воин насмешливо посмотрел на гнома сверху вниз.
— Вернее было бы тебе, чужаку, назваться сначала, — сказал он, — но так
и быть… Имя мое — Эомер, сын Эомунда, а звание — Третий Сенешаль
Мустангрима.
— Послушай же, Эомер, сын Эомунда, Третий Сенешаль Мустангрима, что
скажет тебе Гимли, сын Глоина: вперед остерегайся глупых речей и не берись
судить о том, до чего тебе как до звезды небесной, ибо лишь скудоумие твое
может оправдать тебя на этот раз.
Взгляд Эомера потемнел, глухим ропотом отозвались ристанийцы на слова
Гимли, и вновь надвинулись со всех сторон острия копий.
— Я бы одним махом снес тебе голову вместе с бородищей, о
достопочтенный гном, — процедил Эомер, — да только вот ее от земли-то едва
видать.
— А ты приглядись получше, — посоветовал Леголас, в мгновение ока
наложив стрелу и натянув лук, — это последнее, что ты видишь в жизни.
Эомер занес меч, и худо могло было все это кончиться, когда б не
Арагорн: он встал между ними, воздев руку.
— Не взыщи, Эомер! — воскликнул он. — Узнаешь побольше — поймешь, за
что так разгневались на тебя мои спутники. Мы ристанийцам вреда не
замышляем: ни людям, ниже коням. Может, выслушаешь, прежде чем разить?
— Выслушаю, — сказал Эомер, опуская меч. — Но все же лучше бы мирным
чужестранцам, забредшим в Ристанию в наши смутные дни, быть поучтивее. И
сперва назови мне свое подлинное имя.
— Сперва ты скажи мне, кому вы служите, — возразил Арагорн. — В дружбе
или во вражде вы с Сауроном, с Черным Властелином Мордора?
— Я служу лишь своему властителю, конунгу Теодену, сыну Тенгела, —
отвечал Эомер. — С тем, за дальней Завесой Мрака, мы не в дружбе, но мы с
ним и не воюем; если ты бежишь от него, то скорее покидай здешние края.
Границы наши небезопасны, отовсюду нависла угроза; а мы всего и хотим жить
по своей воле и оставить свое при себе — нам не нужно чужих хозяев, ни злых,
ни добрых. В былые дни мы привечали странников, а теперь с непрошеными
гостями велено быстро управляться. Так кто же ты такой? Ты-то кому служишь?
По чьему веленью преследуешь орков на нашей земле?
— Я не служу никому, — сказал Арагорн, — но прислужников Саурона
преследую повсюду, не разбирая границ. Вряд ли кому из людей повадки орков
знакомы лучше меня, и гонюсь я за ними не по собственной прихоти. Те, кого
