слишком забрали к югу: за равниной, далеко влево, смутно виднелась Косая
Гора по ту сторону Брендидуима. Крадучись выбрались они из-под деревьев и
побежали лугом.
Поначалу без лесного прикрытия было страшновато. Далеко позади
возвышалось лесистое всхолмье, где они завтракали. Фродо оглядывался: не
виден ли там — крохотной черною точкой — недвижный Всадник. Всадника не
было. Солнце прожгло облака и опускалось за дальние холмы, яркими закатными
вспышками озаряя равнину. Страх отпустил, но тоскливая неуверенность росла.
Однако земля была уже не дикая: покосы, пажити. Потом потянулись изгороди с
воротами, возделанные поля, оросительные протоки. Все было знакомо, надежно
и мирно: обыкновенная Хоббитания. Путники, что ни шаг, успокаивались. Да и
река была уже близко, а Черные Всадники остались где-то позади — лесными
призраками.
Краем большого, заботливо ухоженного брюквенного поля они подошли к
ровному частоколу. За широкой калиткой пролегала прямая колея; невдалеке
виднелась рощица, за нею — усадьба. Пин остановился.
— Знаю я, чья это усадьба! — воскликнул он. — Это же хутор Бирюка!
— Из огня да в полымя! — Фродо отпрянул, будто ненароком оказался у
драконьего логова.
Сэм и Пин изумленно уставились на него.
— А чем тебе не по душе старый Бирюк? — удивился Пин.- Всем
Брендизайкам он добрый друг. Бродяг не любит, псы у него злющие — ну так
ведь и места какие, чуть ли не граница. Тут, знаешь, не зевай.
— Это все равно, — сказал Фродо и смущенно рассмеялся. — Да вот боюсь я
Бирюка с его собаками — по старой памяти боюсь. Мальчишкой я к нему, бывало,
лазил за грибами — и частенько попадался. А в последний раз он отлупил меня
как следует, взял за шиворот и показал собакам. Видите этого злыдня? —
говорит. — Как он к нам снова пожалует, ешьте его с потрохами, я разрешаю. А
пока — ну-ка, проводите. И они шли за мной до самого парома, представляете?
У меня душа в пятках трепыхалась, хотя собаки знали, что делали: шли за
мной, рычали, но не трогали, раз не велено.
Пин захохотал.
— Ну вот и разберетесь, — сказал он. — Ты же тут вроде жить собрался.
Бирюк — мужик что надо, ежели к нему за грибами не лазить. Пойдем-ка от
калитки напрямую, чтобы видно было, что мы не какие-нибудь бродяги. А
встретим его, слово за мной. С Мерри они приятели, да и я с ним всегда ладил
как нельзя лучше.
Путники шли гуськом вдоль колеи; вскоре показались тростниковые крыши
усадьбы и приусадебных строений. Прочный, ладный кирпичный дом был обнесен
высокой крепкою оградой с дубовыми воротами.
Из-за ворот раздался звонкий, дружный лай, потом окрик:
— Клык! Волк! Хват! Ко мне!
Фродо и Сэм замерли, а Пин сделал еще несколько шагов. Ворота
приоткрылись, и три громадных пса кинулись к путникам с буйным лаем. На Пина
они и внимания не обратили. Двое бросились к Сэму: прижали его к забору и
обнюхивали. Третий, огромный и по виду самый свирепый, стал перед Фродо,
следя за ним и глухо рыча.
Из ворот вышел толстый, коренастый и краснолицый хоббит.
— Здрасьте! Привет! А позвольте узнать, кто вы такие и чего вам тут
надо? — спросил он.
— Привет и вам, господин Бирюк! — сказал Пин.
— Ба, да это никак Пин — господин Перегрин Крол, я хотел сказать! —
Бирюк широко ухмыльнулся. — Давненько я вас не видел. Ну, вам повезло, что
мы старые знакомые. Я как раз собирался спустить собак. Бродят тут всякие, а
сегодня особенно. Ох, близковато к реке, — сказал он, покачав головой. — А
этот и вообще невесть откуда пожаловал, чудо-юдо какое-то. Другой раз
нипочем его не пропущу. Костьми лягу.
— Это вы о ком? — спросил Пин.
— Да он вам навстречу поехал. Как же вы разминулись? — удивился Бирюк.
— Я же говорю — чудище, и вопросы чудные… Да вы бы зашли во дом, поговорим
толком. Я как раз и пива наварил.
Ему, видно, хотелось порассказать о пришельце не спеша и подробно.
— А собаки? — спросил Фродо.
— Собаки вас не тронут, коли я им не велю, — рассмеялся хозяин. — Эй,
Клык! Хват! К ноге! — позвал он. — К ноге, Волк!
— Это господин Фродо Торбинс, — представил Пин. — Вы его, поди, не
помните, но он, было время, здесь жил.
При имени Торбинс Бирюк изумленно и пристально поглядел на Фродо. Тот
подумал было, что припомнились ворованные грибы и что на него сейчас спустят
собак. Но хозяин взял его под руку.
— Ну и дела, — сказал он. — Это же надо, а? О хоббите речь, а хоббит
навстречь! Заходите, заходите! Есть разговор.
Все расселись у широкого камина. Хозяйка принесла пиво в корчаге и
разлила по четырем кружкам. Пиво было — вкуснее некуда, так что Пин даже
застыдился своих слов про Золотой шесток. Сэм прихлебывал осторожно: мало
ли чего наварят в здешних местах. И хозяина его здесь обидели — давно,
правда, а все-таки.
Поговорили о погоде, об урожае (вообще-то не хуже обычного); потом
Бирюк грохнул кружкой по столу и оглядел гостей.
— Ну, господин Перегрин, — спросил он, — откуда идете, куда путь
держите? Ежели ко мне, то чуть-чуть стороной не обошли.
— К вам, да не совсем, — отвечал Пин. — Правду сказать, коли уж вы все
равно догадались, так мы к вам невзначай угодили. Заблудились в лесу по пути
к парому.
— Торопились, так лучше бы дорогой, — заметил хозяин. — Хотя не в этом
дело. Вы, господин Перегрин, ладно уж, гуляйте у меня туда-сюда невозбранно.
И вы тоже, господин Торбинс… Хотя насчет грибов-то вы как? Все так же? —
Он загоготал. — Да, вот видите, помню, помню мальчонку Фродо Торбинса. Ох и
разбойник же был! Фамилию-то вашу я, правда, забыл — да мне напомнили.
Сегодняшний, он, думаете, о чем выспрашивал?
Они ждали, сдерживая нетерпение.
— Да-а, — неторопливо и с удовольствием сказал Бирюк, — подъехал на
вороном к воротам — не заперты были — и в двери суется. Черный, весь в
черном, лица не видать, словно боится, что узнаю. Я думаю: Ишь ты какой!
Чего приперся-то к нам в Хоббитанию? Граница рядом, разные шастают; таких,
правда, отродясь не видывал. Выхожу к нему. Ну, — говорю, — здрасьте, в чем
дело? Это вы не туда заехали, давайте-ка обратно на дорогу.
Что-то он мне не понравился; тоже и Хват — выбежал, понюхал, хвост
поджал и скулит. А тот, черный, сидит не шелохнется. Я издалека, — говорит,
глухо, будто без голоса, и кажет на запад, через мою, стало быть, землю. —
Торбинс здесь? А сам шипит, сопит и клонится на меня. Клонится, а лица-то
нет — дырка под башлыком, и все; меня аж дрожь пробрала. Ну, дрожь дрожью, а
чего он лезет, куда не просят?
Давай-давай отсюда! — говорю. — Какие тебе здесь Торбинсы! Не туда
заехал. Торбинсы, они в Норгорде живут, заворачивай обратно, только не по
моей земле, говорю, а дорогой.
Торбинса там нет, — шепчет, а шепот у него с присвистом. — Торбинс
сюда поехал. Он здесь, близко. Скажешь, когда он появится, — золота
привезу.
Вези, вези, — говорю. — только не мне. Убирайся-ка подобру-поздорову,
а то смотри, собак спущу.
Он зашипел, вроде как в насмешку, и на меня конем. Я еле успел
отскочить, а он дал шпоры, выбрался на дорогу, и поминай как звали… Ну а
вам-то куда надо?
Фродо глядел в огонь и думал: как же теперь до парома-то?
— Не знаю, что вам и сказать, — замялся он.
— Не знаешь — послушай, чего тебе скажут, — посоветовал Бирюк. — Эх,
господин Фродо, господин Фродо, и чего вас понесло в Норгорд? Дурной там
народ! — (Сэм заерзал на стуле и сурово поглядел на Бирюка.) — Вот и
всегда-то вы так — нет бы сначала рассудить да посоветоваться. Услышал я,
помню, что вы отбились от прямой родни, от Брендизайков, и пристали к
троюродному деду, — ну, говорю, добра не жди. Старый Бильбо кашу заварил, а
расхлебывать вам. Он богатства-то, поди, не трудами праведными в дальних
краях раздобыл. А теперь и нашлись такие тамошние, которым очень стало
интересно: чьи это драгоценности зарыты у него в Норгорде?
Фродо смолчал: сварливый Бирюк угодил в самую точку.
— Так-то вот, господин Фродо, — продолжал тот. — Хорошо хоть, у вас ума
хватило вернуться в родные края. Послушайте-ка доброго совета: вернулись — и
живите себе тихо-мирно, с чужаками не якшайтесь. У вас и здесь друзей
хватит, верно говорю. А коли тот черный снова заявится, я уж с ним разберусь
— хотите, скажу, что вы навсегда уехали из Хоббитании, а то и вовсе померли.
Да они и не за вами небось охотятся, а за господином Бильбо — незачем вам
было фамилию-то менять!
— Пожалуй, что и так, — согласился Фродо, не отрывая глаз от огня.
Бирюк задумчиво глянул на него.
— Вы, я вижу, своей головой жить хотите, — заметил он. — И то сказать:
пора уж. Да и про этого черного вы, поди, больше моего знаете, вряд ли я вас
очень-то удивил. Знаете — и ладно, держите про себя, я не любопытный. А на
душе у вас, видать, неспокойно. Думаете, как бы по-тихому добраться до
парома, так?
— Думаю, — признался Фродо. — Только думать тут нечего, надо идти, и
будь что будет. Спасибо вам за доброту вашу! Я ведь вас и ваших собак, не
поверите, тридцать лет побаивался. Сдуру, конечно: был бы у меня надежный
друг. Эх, жалко мне от вас уходить. Ну, может, еще наведаюсь, тогда и
посидим.
— Милости просим, — сказал Бирюк. — А пока вот чего. Время к закату,
нам пора ужинать, мы ведь ложимся и встаем вместе с солнцем. Может,
поужинаете у нас?
— Большое спасибо, — отозвался Фродо. — Только боюсь, медлить нам
нельзя. Уж и так еле-еле к ночи доберемся до переправы.
— Та-та-та, ух, спешка, слова сказать не дадут. А я о чем: поужинаем, у
меня есть крытая повозка, вот я вас и довезу. Оно и быстрее будет, и
надежнее, а то мало ли что.
Это меняло дело, и Фродо согласился — к великому облегчению своих
спутников. Солнце почти скрылось за холмами, сумерки густели. Явились двое
сыновей и три дочери Бирюка; громадный стол накрыли мгновенно, еды хватило
бы на добрую дюжину гостей. Принесли свечи, разожгли камин. Пива было
сколько угодно; главное блюдо, тушеные грибы с ветчиной, подобрали дочиста.
Собаки лежали у огня и обгладывали кости.
После ужина Бирюк и его сыновья ушли с фонарями готовить повозку. Когда
гости вышли, на дворе было совсем темно. Они уложили мешки и пристроились
сами. Бирюк хлопнул вожжами по бокам двух откормленных пони. Жена его стояла
в освещенных дверях.
— Ты сам-то поосторожней! — крикнула она. — С чужими не задирайся,
довезешь — и прямо домой.
— Ладно, — сказал он, и повозка выехала за ворота.
Ночь была тихая, совсем безветренная, но прохладная. Ехали медленно,
без фонаря; до плотины — по дороге, а там — насыпью. У перепутья Бирюк слез,
поглядел туда-сюда — темнота непроглядная, и ни звука. Речной туман клубился
над запрудой и расползался по полям.
— Ишь, темень, — сказал Бирюк. — Ну, обратно-то я фонарь зажгу, а
сейчас так.
До парома было больше пяти миль. Хоббиты сидели, плотно укутавшись в
плащи; слышен был только скрип колес да перестук копыт. Фродо казалось, что
повозка не едет, а едва ползет. Пин клевал носом; Сэм настороженно глядел в
туман.
Наконец справа смутно забелели два высоких столба — поворот к парому.
Бирюк натянул вожжи; повозка приостановилась на повороте и съехали под гору.
Снова миг тишины… а потом все услышали тот самый звук, который боялись
услышать, — клацанье копыт. Оно приближалось от реки.
Бирюк соскочил с передка, обхватил лошадиные шеи, чтобы пони не
фыркали, и уставился в туманный мрак. Крепь-крап, крепь-крап — хрупали
копыта, и этот звук гулко отдавался в тихом вечернем воздухе.
— Вы лучше спрячетесь, сударь, — торопливо посоветовал хозяину Сэм. —
Лягте на дно повозки и накройтесь там ветошью, а мы уж этого Всадника
как-нибудь спровадим. — Он выпрыгнул из повозки и встал рядом с Бирюком.
Всадники так всадники — только пусть сначала его затопчут.
Крап-кроп, крап-кроп. Сейчас наедет.
— Эй, там! — хрипло крикнул Бирюк.
Клацанье копыт стихло. За несколько шагов проступили очертания всадника
в плаще.
— Ну-ка, стоп! — приказал Бирюк. Он швырнул вожжи Сэму и шагнул вперед.
— Стой где стоишь! Чего тебе надо, куда едешь?
— Я за господином Торбинсом. Вам такой не попадался? — глухо спросил
чей-то голос, очень знакомый… Ну конечно же — Мерри Брендизайк. Из-под
плаща показался фонарь и осветил изумленное лицо Бирюка.
— Господин Мерри! — воскликнул он.
— Он самый. А вы думали кто? — спросил Мерри, появляясь из тумана и
встряхивая поводьями.
Страх сразу пропал: перед ними был всего-навсего хоббит верхом на пони,
по уши укутанный в шарф.
Фродо выпрыгнул к нему из повозки.
— Нашлись, пропащие! — весело сказал Мерри. — А я уж думал, вы
где-нибудь застряли, к ужину не поспеете. Да тут еще туман поднялся. Ну, я и
поехал осматривать овраги, а то ведь свалитесь — кто вас вызволит? И вот
бывает же — разминулись. А вы-то где их нашли, господин Бирюк? На плаву в
утином пруду?
— Да они просто шли не путем, — объяснил тот. — Я чуть было на них
собак не спустил; погодите, сами вам расскажут. А теперь, значит, извините,
господин Мерри, господин Фродо и прочие, мне домой надо. Жена ведь, сами
понимаете, а ночь-то вон какая темная.
Он подал повозку назад и развернул ее.
— Всем, стало быть, доброй ночи, — сказал он. — Надо же, денек выдался,
рассказать — не поверят. Ладно, все хорошо, что хорошо кончается, — вам-то
еще, конечно, добираться… да и мне тоже; ну, поглядим.
Он зажег фонари и выпрямился во весь рост. А потом вдруг достал
огромную корзину из-под сиденья.
— Чуть не забыл, — добавил он. — Тут вот от жены кое-что, может,
пригодится — с особым приветом господину Торбинсу!
Они проводили глазами тусклые фонари, быстро канувшие в глухую ночь.
Неожиданно Фродо рассмеялся: он учуял из плотно закрытой корзины сытный
запах жареных грибов.
Раскрытый заговор
— Что ж, поторопимся и мы, — сказал Мерри. — Я уж вижу, вам шутить
некогда, на месте поговорим.
И хоббиты припустились вниз прямой дорогой — ровной, накатанной,
обложенной большими белыми камнями. Сотня-другая шагов, и они вышли к реке,
на широкую пристань, возле которой покачивался грузный бревенчатый паром.
Причальные сваи светлели под двумя высокими фонарями. На берег наползала
белесая мгла; но вода впереди была черная, только в камышах — молочные
завитки тумана. За рекой туман редел.
Мерри провел пони по паромным мосткам, следом сошли остальные путники.
Он неторопливо оттолкнулся длинным шестом, и между паромом и пристанью
поплыли мощные, медленные струи Брендидуима. Восточный берег был крут; от
причала мерцающей цепочкой фонарей отходила извилистая дорожка; на Косой
Горе перемигивались в тумане красные и желтые огоньки: окна
Хоромин-у-Брендидуима, древней усадьбы Брендизайков.
Давным-давно Горемык Побегайк, глава стариннейшего в Болотище, а то и
во всей Хоббитании семейства, переплыл реку, которая поначалу была
хоббитанской восточной границей. Он выстроил (и вырыл) Хоромины и стал из
Побегайка Брендизайком, правителем почти что независимого края. Семейство
его плодилось и множилось, правил он долго-долго, постройки первоначального
поместья со временем заняли все склоны Горы, и стало у Хоромин три роскошных
подъезда, много других дверей и около сотни окон. Брендизайки и их
многочисленные родичи принялись сначала рыть, а потом и строить, и застроили
всю округу. Закладкой Хоромин началась история Забрендии, густо населенной и
почти независимой области Хоббитании, полоски земель между рекой и
Вековечным Лесом. Главное здешнее селение, сгрудившееся на всхолмье за
Хороминами, именовалось Зайгородом.
Жители Болотища подружились с Брендизайками, и власть Управителя
Хоромин (так именовался глава семейства) признавали все до единого хуторяне
от Заводей до Камышовника. Однако в доброй старой Хоббитании жители Заячьих
Холмов слыли чудаками, если не чужаками. Хотя, если рассудить здраво, они
мало в чем отличались от хоббитов из четырех уделов. Разве что в одном:
любили плавать на лодках, а некоторые даже и без лодок.
С востока никакого заслона поначалу не было, но потом Брендизайки
поставили высокую изгородь и назвали ее Отпорной Городьбою. Она была
поставлена давным-давно и с тех пор ушла ввысь и разрослась вширь: ее
подправляли из года в год. Лукою выгибалась она от Брендидуимского моста до
самого устья Ветлянки — миль двадцать с лишком. Защищать-то защищала, но, к
сожалению, не очень. Лес так и норовил подобраться к Городьбе, и в Забрендии
запирали на ночь входные двери, чему в Хоббитании даже верить не хотели.
Паром тихо подплывал к чужому берегу. Переправа была в новинку только
Сэму, и ему казалось, что речные струи отделяют его от былой жизни,
оставшейся в тумане: впереди зияла черная неизвестность. Он почесал в
затылке и подумал: Вот ведь неймется-то! Жили бы да жили!
Хоббиты спрыгнули с парома. Мерри зачаливал, а Пин уже вел пони по
дорожке, Сэм в последний раз оглянулся на Хоббитанию и сиплым шепотом
вымолвил:
— Гляньте-ка, сударь! Кажется мне, что ли?
На дальней пристани, в тусклом свете фонарей, кто-то появился — кто-то
или что-то, черный живой мешок, колыхавшийся у причала. Сперва он ползал и
словно бы обнюхивал пристань, а потом попятился и скрылся в тумане за
фонарями.
— Это что еще за новости в Хоббитании? — вытаращил глаза Мерри.
— Это за нами по пятам, — сказал Фродо. — И больше пока не спрашивай!
Скорее! — Они взбежали по дорожке наверх, оглянулись на туманный берег и
ничего не увидели.
— Спасибо хоть лодок больше нет западном берегу! — сказал Фродо. — А
верхом можно переправиться?
— До Брендидуимского моста миль двадцать — разве что вплавь, — сказал
Мерри. — Только я в жизни не слыхал, чтобы здесь на лошадях переплывали
реку. А кто верхом-то?
— Потом скажу. Когда дверь запрем.
— Потом так потом. Вы с Пином дорогу знаете: я тогда на пони к Толстику
— вас небось еще ужином корми.
— Мы вообще-то поужинали у Бирюка, — сказал Фродо, — но можем и еще
раз.
— Вот обжоры! Давай корзину! — потребовал Мерри и скрылся в темноте.
До Кроличьей Балки было не так уж близко. Они оставили по левую руку
Косую Гору с Хороминами и вышли на дорогу — главную, от Брендидуимского
моста на юг. Полмили к мосту — и они свернули вправо; еще миля-другая
проселком — и подошли к узким воротам в частой ограде. Дом стоял в стороне
от прочих — за то и был выбран, — длинный, приземистый, с дерновой крышей,
пучеглазыми оконцами и большой круглой дверью.
От ворот шли в темноте по мягкой зеленой тропке: ни луча не пробивалось
из-за ставен. Фродо постучался; отворил Толстик Боббер, и домашний свет
озарил крыльцо. Они проскользнули внутрь, задвинули все засовы и оказались в
просторной прихожей с дверями по обеим сторонам. Напротив был коридор в
глубь дома. Из коридора появился Мерри.
— Ну, что скажете? — спросил он. — Мы хоть и на скорую руку, но
постарались, чтобы все было как дома. А ведь приехали-то вчера вечером —
такой был ералаш!
Фродо огляделся. И правда как дома. Его любимые вещи — любимые вещи
Бильбо, если на то пошло, — все нашли свои места, словно в Торбе. Приятно,
уютно, спокойно — и ему мучительно захотелось остаться здесь, чтобы здесь и
кончить свои дни. Друзья для него так старались, а он… Фродо снова
испуганно подумал: Как же им объяснить, что я скоро уйду, очень скоро,
сейчас — нет, завтра. И объяснения не отложишь.
— Удивительно! — воскликнул он, сглотнув трудный комок. — Точно никуда
и не уезжал.
Они скинули мешки и повесили плащи. Мерри повел их по коридору и
отворил дверь в дальнем конце. Оттуда сверкнул огонь и пахнуло паром.
— Неужели баня? — восхитился Пин. — Ай да Мериадок!
— Чья очередь? — спросил Фродо. — Сначала кто старше или кто быстрее?
Вы так и так второй, сударь мой Перегрин.
— А ну-ка прекратите! — одернул их Мерри. — Ишь надумали — начинать
новое житье со свары! Чтоб вы знали, так там три ушата и котел кипятку.
Кстати — может, пригодятся — полотенца, мыло и прочее. Обливайтесь и
отмывайтесь, да поживей!
Мерри с Толстиком отправились на кухню довершать приготовления к
ночному ужину. Через коридор из умывальной наперебой доносились обрывки
песен, галдеж и плеск. Потом все перекрыл голос Пина: тот горланил
излюбленную банную песню Бильбо.
Эй, пой! Окатись Горячей Водой!
Пот и заботы походные смой!
Только грязнуля да квелый злодей
Не возносят хвалу Горячей Воде!
Сладок напев ручьев дождевых,
Питающих корни трав луговых,
Но жгучий пар над Горячей Водой
Слаще, чем аромат над лучшей едой!
Пенный, терпкий глоток пивка
Слаще воды из горного родника,
Когда окатишь себя с головой
Белой от пара Горячей Водой!
Сладко целует небо фонтан,
Нежный и стройный, как девичий стан,
Но слаще, чем поцелуи дев молодых,
Струи кусачей Горячей Воды!
Раздался шумный всплеск и крик Фродо: Эй, ты! Похоже, Пин ухитрился
чуть не разом выплеснуть на себя и на пол весь свой огромный ушат.
Мерри подошел к дверям.
— Ну вы, грязнули! — позвал он. — Как насчет поужинать и хлебнуть
пивка?
Фродо вышел, причесываясь. Мерри сунул нос в дверь.
— Ничего себе! — на полу можно было плавать. — Это вы, голубчик
Перегрин, натворили? Все вытрите досуха — а не поспеете к ужину, значит,
такая ваша судьба.
Ужинали на кухне за столом возле большого камина.
— Ну, грибов-то вы уже наелись? — спросил Толстик без особой надежды.
— Наелись и еще поедим! — крикнул Пин.
— Грибы мои! — объявил Фродо. — Их изготовила лучшая хозяйка на свете —
госпожа Бирючиха! Уберите лапы, я вам сам положу.
Хоббиты очень любят грибы, даже больше нашего. Поэтому юный Фродо и
повадился когда-то лазить к Бирюку. Но сейчас грибов было вдоволь,
по-хоббитски. И кроме грибов снеди хватало, так что даже Толстик Боббер под
конец облегченно, хотя и с трудом вздохнул. Они отодвинули стол и
расположились в креслах у огня.
— Потом приберемся, — сказал Мерри. — Давайте рассказывайте. Ишь какие
— у них приключения, а тут работай. Ну-ка, с начала до конца, а особенно про
Бирюка — что он, свихнулся? В чем дело-то? Я чуть не обалдел — это чтобы он
чего-нибудь испугался?
— Испугаешься тут, — прервал неловкое молчание Пин. — Поглядел бы я на
тебя: куда ты, туда и они — Черные Всадники.
— Какик такие всадники?
— Черные на черных конях, — объяснил Пин. — Фродо, видно, говорить не
желает — ну, так я вам расскажу.
И он рассказал про их путешествие от самого Норгорда. Сэм кивал
головой, покашливал и поддакивал. Фродо молчал.
— Я бы наверняка подумал, что ты все это сочиняешь, — сказал Мерри, —
если б не видел своими глазами ту мерзость на пристани. И если бы не слышал
голоса Бирюка. А ты что скажешь, Фродо?
— Из него всю дорогу слова было не выжать, — пожаловался Пин. — В
молчанку играет, а толку-то: даже Бирюк догадался, что все беды — от
сокровищ дяди Бильбо.
— Пусть себе гадает, — буркнул Фродо. — В точности ему ничего не
известно.
— Это как сказать, — возразил Мерри. — Старик дошлый: на уме у него
куда больше, чем на языке. Он и по Вековечному Лесу, говорят, побродил в
свое время — и, вообще, чего только не знает! Ты хоть скажи, Фродо,
догадался-то он правильно?
— Ну… — Фродо помедлил. — Кое-что он сообразил верно. Все это связано
с тогдашними приключениями Бильбо, и Всадники ловят, а вернее, разыскивают
его или меня. И раз на то пошло, скажу еще, что дело совсем нешуточное и
очень опасное. Здесь не укрытие и спрятаться мне негде. — Он оглядел окна и
стены так, словно они вот-вот исчезнут. Трое молодых хоббитов обменялись
многозначительными взглядами.
— Наконец-то, — прошептал Пин.
— Да! — сказал Фродо и решительно выпрямился. — Пора, хватит
откладывать. У меня для вас грустная новость, не знаю только, с чего начать.
— Уж так и быть, — спокойно предложил Мерри, — давай я за тебя начну.
— Ты — за меня? — воззрился на него Фродо.
— Вот-вот, а ты послушай. У тебя сейчас тяжело на сердце: трудно ведь
так сразу прощаться. Ты, конечно, давно собирался уйти из Хоббитании, да все
откладывал; но вот подкралась большая беда, и раздумывать стало недосуг.
Пошел, а в путь тебе совсем не хочется. Нам тебя очень жалко.
Фродо раскрыл было рот, потом закрыл — и глядел так изумленно, что они
расхохотались.
— Фродо, старина! — воскликнул Пин. — Ты что, и правда думал, что всем
нам заморочил голову? Куда тебе: и старался-то не очень, и мозгов-то не
хватит. Ты уж с апреля в путь собираешься. Ходишь, бормочешь: Когда-то
снова увижу эту долину? — и всякое такое. Да еще притворяешься, что деньги,
мол, на исходе, а кому, подумать, Торбу продал — Лякошелям!..
— Вот тебе раз, — протянул Фродо. — А я-то думал — я такой осторожный и
скрытный. Что бы, интересно, сказал на это Гэндальф? Так, значит, весь
Норгорд только о моем отъезде и говорит?
— Глупости! — возразил Мерри. — Хоть и ненадолго, но пока что тайна
твоя известна одним нам, заговорщикам: мы ведь тебя знаем как облупленного,
пойми. Ты о чем-нибудь думаешь, а у тебя на лице все и написано. Правду
сказать, я очень к тебе приглядывался, когда Бильбо ушел, потому что понял:
и этот уйдет, дай срок. Очень мы боялись, что ты улепетнешь от нас
потихоньку. Весну и лето мы с тебя глаз не спускали, все взвесили и решили.
Ты от нас так просто не удерешь, не надейся!
— Ничего не поделаешь, дорогие мои друзья, — сказал Фродо. — Вам
горько, мне еще горше, но отговаривать меня не надо. Раз уж вы догадались,
так лучше помогите или хотя бы не мешайте.
— Да ты не понял! — крикнул Пин. — Кто тебя держит — иди, а уж мы
как-нибудь от тебя не отстанем, я и Мерри. Сэм замечательный малый, он за
тебя дракону глотку перегрызет, если дотянется. Только ведь тебе одного
спутника мало будет, путешествие-то опасное.
— Дорогие мои, хорошие хоббиты! — дрогнувшим голосом воскликнул Фродо.
— Ну разве могу я на это согласиться? Я тоже давно все обдумал и решил.
Опасное, говорите, путешествие? Гораздо хуже! Это вам не поход за
сокровищами, не прогулка Туда и Обратно. Смерть со всех сторон и за каждым
поворотом.
— Спасибо, объяснил, — насмешливо отозвался Мерри и вдруг отчеканил: —
Потому-то мы с тобой и пойдем. Мы знаем, какое это страшное Кольцо, вот и
хотим помочь тебе против Врага.
— Кольцо?!- проговорил вконец ошеломленный Фродо.
— Да, Кольцо, — сказал Мерри. — Ну, Фродо, ты, видно, думаешь, что
друзья у тебя — полные олухи. Да я про Кольцо знаю уже сколько лет, знал еще
при Бильбо, но раз ему угодно было секретничать, так я и не болтал. Бильбо я
знал хуже, чем тебя: и сам был куда моложе нынешнего, и он куда хитрее
твоего. Но было и на него проруха — хочешь, расскажу?
— Рассказывай, — слабо отозвался Фродо.
— Попал он в проруху из-за Лякошелей. Однажды, за год до Угощения, шел
я по дороге и завидел впереди Бильбо. Я за ним, а тут, извольте, вдали
показались Лякошели, идут навстречу. Бильбо попятился, сунул руку в карман,
и вдруг — на тебе — исчез! Я так обалдел, что сам чуть не забыл спрятаться;
потом опомнился, прыг через ограду и плюх в траву. Лякошели прошли, а на
пустой дороге спокойненько возникает Бильбо и сует в карман что-то золотое,
