Семнадцатый ключ. звезда

Отстегнув саблю и отказавшись от военной карьеры, поручикСофроний Опуич поселился с Ерисеной Тенецкой на небольшомучастке земли, и они занялись ее возделыванием. В этот вечерони ели прекрасный молодой и немного резкий на вкус мед сосвоей пасеки, собранный всего месяц назад, и пирог с дикимикаштанами и апельсиновой цедрой. Они лежали в постели иразговаривали в темноте о глупых и мудрых звездах. Окно былооткрыто, занавеска, надувшись пузырем, проникла глубоко вкомнату, она то приподнималась, то опускалась, как животбеременной женщины, в котором лежал неподвижный ветер. Софронийвспоминал, как ребенком дома, в Триесте, катался на огромнойстворке ворот, вцепившись в их ручку, а потом они, как обычно,погружались в тысячу и одну ночь. Они пытались подсчитать, вкакую из ночей Шехерезада зачала свое дитя от Гаруна и какаясказка рассказывалась в ту ночь. Но расчеты путались, потомучто им всегда не хватало ночи и всегда не хватало сна. Жили онистремительно: каждый день — все четыре времени года, какговорила Ерисена. Той ночью у них была еще одна тема для беседы. КапитанХарлампий Опуич в письме сообщал им, что читает Горация, играетна кларнете, и среди тысячи прочих глупостей писал, что хотелбы с ними повидаться, увидеть свою будущую сноху в первый раз,а сына по прошествии многих лет и узнать, как он выглядит,чтобы не ошибиться потом при случайной встрече. Отца перевели вспециальный отряд, который сопровождал посланника,направляющегося в Константинополь с дипломатической миссией, ипуть их проходил как раз по тем краям, где сейчас жили Ерисенаи Софроний… Однако, к большому удивлению Ерисены, Софроний неспешил отвечать на отцовское письмо. Он колебался. Иногда ейдаже казалось, что он что-то скрывает от нее. И он действительно скрывал. Скрывал то же, что скрывал отдругих людей, что скрывал от всего мира, — свой маленькийголод под сердцем, который на дне души превращался в маленькуюболь. Иногда он запирался в комнате один, что-то там делал,ждал каких-то писем, время от времени уезжал на день-два. А поночам прислушивался и слышал музыку магнитных бурь, которыесвоими ударами и эхом открывали перед ним подземные коридоры,лабиринты, целые города, давно разрушенные и исчезнувшие с лицаземли, и по улицам которых, заваленным камнями, его вел хохотхолодных или жарких запахов подземелья. Или же слышал сквозькамни и песок рокот разных групп металлов, представлявших собойлишь эхо континентов, давно-давно затонувших в Паннонском море,море, которое больше не существует, но которое по-прежнемусохраняет через какие-то пуповины связь с обеими Атлантидами… Ерисена гляделась в глаза коров и коз, змей и собак ичувствовала в нем какое-то беспокойство. В каждой из комнат ихдома, где замки и щеколды стреляли, как заряженные холостымипатронами пистолеты, он вел себя и разговаривал по-разному. Закаждой дверью он становился другим. В кухне говорил толькопо-турецки, в гостиной — на языке Ерисениной матери, которомуон учился у своей возлюбленной, в библиотеке всегда молчал.Вечером ложился в постель нагим и горячим, как фитиль лампады,а во сне постепенно остывал, как огромная печь, и на заре,когда он что-то бормотал по-гречески, ей приходилось накрыватьего, как ребенка. Как-то днем она поцеловала его, и он вздрогнул от этогопоцелуя. — Что у тебя во рту? — спросил он. — Камешек с твоей тайной внутри. Ты забыл, что твоя тайнатеперь живет у меня? Я хорошо берегла ее все это время. Сейчасоткрой ее мне. Слишком долго она в тебе томится, как письмо вбутылке. Да и вообще, что ты так о ней заботишься? Любую тайнухранит ее собственная стыдливость. Пусть она сама позаботится осебе. — Хорошо, — ответил он, — послезавтра, когда тыпринесешь на поле мне и батракам свежеиспеченный хлеб, япридумаю, как нам это сделать. Потому что дело это вовсе нетакое безобидное… Так оно и произошло. Он отправился в поле, захватив длябатраков ракию, настоянную на семи травах. Утром работникипроголодались раньше времени, еще до того, как Ерисена принеслаим хлеб. Когда они стали просить Софрония чего-нибудь дать им,чтобы утолить голод, он обрадовался. В это время они сидели подсмоковницей, и он сказал: — Смоковница, дай нам своих плодов, чтобы работники моглипоесть! Это были слова из одной сказки, которую он слышал вдетстве. И смоковница действительно дала им несколько плодов за двамесяца до обычного срока. А Ерисена, в повозке с хлебами идругой снедью, появилась только через два месяца после этогоутра… Она несла два взятых из повозки кувшина, ступая однойногой по воде, а другой по берегу небольшого озера,находившегося рядом с полем. Она не заметила, что прошлостолько времени. И была еще красивее, чем всегда. — Придумал? — спросила она, а про себя подумала:Сколько горечи в его губах, будто вся душа отразилась! — Да, придумал, — ответил он, — и ты услышишь это ртом,а не ушами. — Как это? — Так надо. Я расскажу тебе одну песню на своем языке, аты слушай ее на твоем родном. — Но это же разные языки, — ответила она. — В том-то все и дело. Если ты готова слушать, правдаоткроется тебе в тишине между ними. Потому что между языкамипролегают океаны тишины. Я все рассчитал так, что слова,которые ты будешь слышать на моем языке, прозвучат так же, каки на языке твоей матери, правда, значить они будут нечтосовершенно другое. Они откроют тебе мою тайну. Их смысл на моемязыке не имеет никакого значения. И он начал: Прошу Тебя, Богородица, Владычица, Не обращай Свой взор на нее, мою любовь. И не услышь ее молитвы И не поминай ее в молитвах Твоих! Незаметно перелети душой Твоей Через все, что она соделает. Ибо то, что соделает моя любовь, Страшно так, что я не смею решиться Подумать и узнать, что же это. А если Ты позаботишься о ней, о моей любви, Узнаешь все о ней, все, что я не решаюсь узнать, Если Ты помолишься за нее и за ее грехи, То смогу знать о них и я, который Тебе молится. Прошу Тебя, Богородица, Владычица, Не обращай Свой взор на нее, мою любовь! Ерисена слушала его внимательно, и постепенно ее лицопрояснялось, потому что она понимала, что в большом желании,мучившем его, не было женщины, или, точнее говоря, в егожелании были все женщины вместе со всем миром, и в будущее еговлекло что-то другое, что-то поистине волшебное инепреодолимое. Как только они вернулись домой, она вытащила изшкафа желтые кавалерийские сапоги Софрония и сложила дорожныесундуки. — Поедем с твоим отцом в Константинополь. Прямо к тойсамой колонне, на которой висит медный щит.

Jaha Tum Rahoge | Maheruh | Amit Dolawat & Drisha More | Altamash Faridi | Kalyan Bhardhan


Похожие статьи.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: