Вадимир Трусов
г. Мончегорск, Мурманская область.
Вадимир Вадимович Трусов–поэт, автор — исполнитель, публицист, прозаик, член Союза писателей России.
Родился в 1965 году в г. Воркуте. В 1988 г. окончил Ленинградский «Военмех». С 1993г. живёт в г. Мончегорске, Мурманской области.
Призер и дипломант Международного поэтического конкурса «Золотая строфа» (2010 и 2011гг.).
Лауреат Международного конкурса поисковой и патриотической песни «Народная память о защитниках Отечества» (2013г).
Автор слов «Марша поискового отряда», официального гимна поискового движения Мурманской области
Публиковался в областных газетах: «Полярная правда» и «Мурманский вестник, в литературных альманахах: «Площадь первоучителей», «Мурманский берег», «Не хлебом единым», «Отражение», «Литературный Тихвин», «Литературный Мончегорск», «Золотая строфа», «Ковчег» , В литературных журналах: «Север»(г. Петрозаводск), «Осиянное слово» (г. Москва), «Приокские зори» (г. Тула).
Автор четырех книг стихов: 1.«Автопортрет углем»(г. Мурманск, изд. «Опимах» — 2010г.),
2.«Памяти неисчезающих видов» (г. Мурманск, изд. «Опимах» — 2010г.),
3.«Станция DNO» (г. Москва, MOBY Publishing -2013г.),
4. «Это еще не все…» ( Ridero.ru – 2015г.),
Романа – антиэссе «Эха – на!» ( Ridero.ru – 2015г.).
а также CD – альбома «Песни без сожалений» (Мончегорск-2008г.).
«Вопрос конечно интересный …»
Россия, она вестимо не Европа. Для иных и Европа может быть, да не совсем. А ведь есть и утверждающие совсем обратное, дескать наша Отчизна – самая, что ни на есть, европейская страна, и все тут. Посему без преамбулы никак не обойтись. И ко второй части вопроса, о принадлежности или непринадлежности к Старому Свету братской нам Белоруссии, не подступиться. А ведь для России это больная тема, насквозь больная.И то правда, второе тысячелетие споры не утихают. И словом, и пуще оного, делом, порой «вероломно и кроваво» пытались разрешить предки наши распрю по поводу отношения Отчизны к извечному западному соседу, к Европе, сиречь романно – германской цивилизации. Давайте сразу условимся, что именно она и называется европеской, бывшей католико – протестантсткой, ныне откровенно либеральной. И ведь столь заманчивой оказалась идея пресловутого «западничества», что корнями уходит в дохристианскую нашу историю, и ведет своё начало от легендарного Гостомысла или целой группы таких «гостомыслов», инициаторов призвания варягов на Русь, а именно Рюрика в Новгород, где тот сломил сопротивление местных патриотов во главе с Вадимом Храбрым и сел княжить. Ну, а далее «пристегнуть» Родину к европейскому обозу пытались уже более внятные, если угодно, в историческом смысле деятели : Святополк I, который Окаянный, некоторым образом Ярослав Мудрый, открыто, но в целом безуспешно, искавший союза с Западом путем совершения династических браков своих дочерей с владыками некоторых европейских государств, затем Изяслав Ярославич и сын его Святополк II, по заказу коего и начертал Нестор свои «Повести временных лет», прекрасное художественное произведение, практически ничего общего не имевшее с исторической действительностью. Однако же именно этот документ лег во главу угла написанных в проcвещенных XVIII и XIX веках «историй государства Российского» и прочих исторических трудов. И кем написанных! Татищев. Карамзин, Соловьев, Ключевский, какие имена! Гордость нашей историографии! Отцы! Основатели! Ну. что же, все логично. И никакой вины за этими славными нашими учеными нет и быть не может. Не они начали.
Скажите спасибо государю Петру Алексеевичу Великому, своими реформами не только поднявшему Россию на новый цивилизационный уровень, но и явившемуся создателем глобальной мифологемы об извечной нашей отсталости и дремучести, основным признаком которых изначально явились почему – то бороды, прически и одежда.(Справедливости ради надо заметить, что в допетровской Руси XVII века при монаршем дворе превалировала мода на польскую одежду и язык, наследие ощутимо долгого присутствия поляков в пределах нашего Отечества в период Смутного времени). Конечно, начавшись с «потешного» уровня , претензии к русской старине обрели очень серьезный и глобальный характер, и прежде всего коснулись православия, потерявшего патриархат. Многочисленным же «птенцам гнезда Петрова», прошедшим в массе своей действительно хорошее обучение в той же Голландии, ничего не оставалось кроме, как поддерживать и развивать эту мифологему, ибо каждый болел и поныне болеет за свою команду. Замечу только, что тому же кораблестроению можно было с не меньшим успехом, но с гораздо меньшими затратами поучиться и в России, было где и у кого. Ну, о причинах столь ярко выраженного «западничества» великого реформатора можно говорить долго, однако корень их нужно искать в детстве и юности царя, в пережитом кровавом ужасе бесчинств стрелецких бунтов, боярских интриг, почти открытой вражды со старшей сестрой. От всего этого юный царевич искал спасения в Немецкой слободе, где он нашел таких своих искренних друзей, как Франц Лефорт, вот вам и альтернатива жутким реалиям русской старины, очередного смутного времени, уютная, рациональная, аккуратная с виду европейская жизнь. Однако опять — таки не могу не оговориться, что иные « кукуйские европейцы», кроме Лефорта, искали приязни юного царевича все — таки с дальним прицелом на реализацию своих деловых планов. Но внешне молодому Петру Алексеевичу было с «немцами» вполне комфортно, их налаженный быт мог очаровывать даже в отсутствие щедрости и широты, поэтому и поездка в Европу столь впечатлила царя, особенно же по нраву ему пришлась протестантская Голландия, где «Питер – плотник саардамский» постигал науку кораблестроения. Впрочем фаворита царевны Софьи, князя Васислия Васильевича Голицына имперская Австрия, тогда Священная Римская империя германской нации, очаровала не меньше. «И то, и другое не принесло ничего хорошего. Голицын, услужая Австрии, был разбит на Перекопе, а Петр, будучи союзником протестанской Саксонии, потерпел поражение под Нарвой, из — за чего война затянулась вместо 2 – 3 лет на 21 год» ( Л. Н. Гумилев, «Древняя Русь и Великая Степь». Москва, 1992. Стр. 243).
И о цене всего свершенного Петром Великим можно в нашем случае лишь вскольз упомянуть. В том смысле, что жутчайшая и тяжелейшая это цена, поскольку к концу царствования великого реформатора Россия, уже конечно имперская, была практически лишена человеческих ресурсов, попросту обескровлена, народ открыто бедствовал, служилое дворянство, лишенное возможности обихаживать полученные в награду земельные наделы, хирело и роптало, казна была пуста, и финансовая система империи трещала по швам, казнокрадство и взяточничество стали нормой жизни и для высших сановников, и для всякого рода чинуш рангом куда ниже. Прошу понять меня правильно, я не хочу огульно очернять славного нашего монарха и его деяния, их результат неоспорим и действительно велик, просто есть у меня твердая уверенность, что враждебная Петру старобоярская партия состояла отнюдь не из сплошь ретроградов и мракобесов, и патриотов Отечества в ней было не меньше, чем в Петровской когорте, вспомните, например, князей Дмитрия Голицына и Василия Владимировича Долгорукого, того самого, завоевавшего с Низовым корпусом Гилянь и произведенного Петром в генерал — фельдмаршалы. Политику Петра I на начальном этапе царствования, дальновидной назвать никак нельзя, ибо в своем абсолютно верном и необходимом для России стремлении закрепиться на Балтике, он стал участником войны за саксонское и польское «наследство» и сам позже признавал что в Северной войне «просидел школяром три срока», то есть двадцать один год, вплоть до Нейштадского мира.
Нет, была программа и виденье развития страны у противников «хирургических» реформ, их беда в том, что сословные распри, извечная боярская усобица, не дали возможности совершить что — либо внятное и полезное на государственной ниве и привели в итоге к восшествию на престол «царицы престрашного зраку» Анны Иоанновны, и к очередному, наглому и беспрецедентному «немецкому» засилью, последствия которого сказывались уже в последующее царствование Елизаветы Петровны. Одному Ломоносову, хоть это и частность, сколько крови попортили иностранные академики, зачастую просто паразитирующие на российских хлебах и никакого следа в науке не оставившие? И результат для российского общества имел негатива не меньше, чем пользы, хоть и следует признать, что этнокультурный контакт состоялся и инкорпорированные в великоросский суперэтнос «свободные атомы» из романно – германского, в итоге ассимилировались на русской территории в немалом количестве и продолжили, как и их потомки, служить новой Родине честно и свято, удостоившись благодарности современников и оставив о себе светлую память в будущих поколениях. Однако же манера хаять собственные, коренное, исконно русское и нахваливать огульно изысканный европейский «штиль» накрепко засела в головах довольно значительной части нашего дворянства, а позже так называемой интеллигенции, куда вошли и представители разночинцев, и тут, как любил говаривать Л. Н. Гумилёв, началось… Любые неудачи, неполадки, огрехи, от случавшихся в частной жизни до глобальных, в масштабе державы, принято было объяснять врожденной нашей неповоротливостью, отсталостью, скудоумием и ленью. Вдумайтесь, трудолюбивейшую и талантливую нашу нацию с многовековой историей, религией, архитектурой, литературой, да — да славистика не столь уж малообъемна, со вполне сформировавшейся самобытной культурой, объявили нацией неучей, лентяев, лежебоков и пьяниц! И призывали равняться на европейцев, якобы безусловно, априори, просвещенных и передовых. А тут и «Повести временных лет» очень к месту пришлись, вот оно, старец Нестор свидетельствует, как наши пращуры не могли сами землями вверенными править и призвали от «неталанности» варягов на княжение. Ну, теперь все понятно. А ведь летопись создавалась автором через 200 лет после описываемых событий и содержит она не только факты, сомнительно трактуемые кстати, но и дидактические новеллы, то есть попросту притчи и побасенки. Но как удобно этим документом пользоваться!
Только в основе нашего родимого доморощенного «западничесва» с самого начала гнездилось одно коренное противоречие: а как прикажете быть с православием? Ведь исстари для наших европейских соседей мы являлись схизматиками, куда хуже язычников и подлежали если не истреблению, то уж существованию в качестве рабов или людей второго сорта. Не было страшнее врага у католической церкви, чем православная Москва, третий Рим, не желавший припасть к папскому престолу. Вот на этом наше западничество и ломалось. И злобилось, и ярилось еще пуще, и слюной брызгало, и в огульной клевете и кликушестве привыкло вдобавок во всех преступлениях и бедах винить очередного самодержца, а все же не смогло природу русской души и русский православный корень извести. И сами приверженцы европоцентризма оказывались на распутье: либо переходи в католическтво – лютеранство, либо скатывайся в оголтелый атеизм. И то и другое на российской почве популярностью не пользовалось и успеха не имело, напротив к «иноверцам» такого рода отношение было более, чем настороженное. Архаизм? Пусть так, не всякая архаика – зло. Но охаивание всего родного, народного, отечественного отнюдь не прекратилось. Напротив, продолжилось с куда большей ненавистью. Чаадаев обмолвился в «Философских письмах», дескать, живет страна наша только для того, чтобы время от времени преподавать остальным странам очередной страшный урок. Фраза эффектная, согласен, но и только. О каких «уроках» толковал сей мыслитель? Разве на Западе таковых было меньше? Ничего похожего, больше и страшнее.
Спотыкались в фактологии наши «цивилизаторы», и даже условное поражение в Крымской войне не имело решающего значения для торжества психологии западников, хоть и положило начало формированию традиции радоваться неудачам и трагедиям собственной страны, чем с удовольствием занимались и либералы в Российской империи, и продолжают нынешние, современного розлива. А главное, европоцентризм не имел никакого успеха в народе. Менталитет нам не позволял воспринять этнопсихологию европейских наций, издревле страдавших от дефицита вмещающих ландшафтов, за сии земли кроваво воевавших, истреблявших без счета соседей и даже сограждан, а позже варварски, жесточайше, колонизировавших «заморские» территории в Африке, Азии, обеих Америках. Смешно сказать, оплот демократии – США, на деле – государство, состоявшееся на ксенофобии и геноциде, на неприкрытом бандитизме и финансовых аферах. Вековой территориальный голод европейцев, унаследовавших от дышавшего на ладан Pax Romana иллюзию культурного лидерства, гнал их вперед, «оцивилизовывать» новые земли, навязывать всем подряд свою веру, свой образ жизни, в качестве единственного правильного и безальтернативного, точнее, имевшего альтернативой неминуемое истребление несогласных. Вспомните Освальда Шпенглера, абсолютно точно выразившегося в «Закате Европы» : «Русскому мышлению столь же чужды категории западного мышления, как последнему – категории китайского или русского…. Насильственное навязывание своего образа жизни и мысли другим – отличительная черта романно – германского менталитета». ( О. Шпенглер, «Закат Европы», 1918 г.). Ничего подобного в русском менталитете издревле не присутствовало. Слава Господу, земли у нас хватало, а новыми территориями прирастало государство российское не огнем и мечом, а путем сосуществования на вполне взаимовыгодных условиях. Причем, малым народам той же Сибири было вполне комфортно бытовать подданными русского царя, платя ему умеренную дань и пользуясь его же защитой от внешних посягательств. К тому же довольно распространенные на границах ареалов смешанные браки давали возможность не просто породнится, но и создавать прекрасные условия для гармоничного симбиоза, без исступленного взаимоистребления и кровопролития как такового. Вспомним, что государь – император Николай Александрович своим указом запретил торговлю алкоголем в регионах Крайнего Севера и Сибири, где обитали малые народы и народности дабы не спаивать аборигенов. И не забудем, где родилась мифологема, будто имперская Россия состоялась на завоеваниях. Ох, как любят эту лживую рассказку «наши европейские партнеры». И если бы только они, одна моя знакомая, русская женщина, проживающая ныне в стране тысячи озер, однажды в разговоре вполне искренне пыталась доказать мне то же самое. Я не отрицаю целиком полезный «европейский» опыт в чем бы то ни было, ни в коем случае, учиться друг у друга, вдумчиво и конструктивно, просто необходимо. Нам и сегодня, наверняка, есть чему поучиться у той же Европы в плане бизнеса например. Но, господа мои, перенимая любые знания необходимо учитывать наши российские реалии. Одни масштабы державы чего стоят! Со всеми, так сказать, вытекающими. Учеба – процесс сугубо творческий, а вот механическое пересаживание европейских новаций на российскую почву практически никогда не приносило желаемых плодов, принимая зачастую уродливые формы. Пример – русский парламентаризм начала XX века. Ничего дельного Государственная Дума для государства и народа не совершила, попадая в думскую атмосферу люди будто теряли разум, включаясь в мелочную фракционную грызню, злобную клоунаду травли правительства, в расшатывание устоев русской монархии, что в конце концов и привело к катастрофам двух последовательных переворотов 1917 – го года. Смешно, да нет, с горечью и негодованием приходится констатировать, что в стенах Таврического дворца даже такие идейные монархисты, как В. В. Шульгин или М.В. Родзянко становились противниками царствующего монарха, вовсю способствуя либеральной камарилье всяческих там Милюковых – Гучковых предательски обрушивать в пропасть свою Родину. А кроме того – беззастенчивое лоббирование интересов крупного частного капитала в ущерб государственным интересам, грязные сплетни в адрес царской семьи… А ведь государь – император Николай Александрович не стремился третировать и преследовать думских либералов за их изменническую позицию. Почитатйте внимательно биографию того же господина Милюкова… Только вот в самой Думе никакой демократией и не пахло, масонские шашни и открытая измена – вот чем обернулся на нашей почве институт европейской «вольности». . И не стоит сравнивать нынешнее Федеральное собрание России и Думу начала века. Еще неизвестно, к чему бы мы пришли, имей в наши дни вместо президентской, парламентскую республику.
Да и масштабы российские тоже значили немало. Европейцу, зажатому меж соседями, близость коих он ощущал локтями и обонянием, никак было не понять того же русского крестьянина, способного, при усилении сословного гнета или иной угрозе его благополучию, бросить насиженные места, оставить все хозяйство как есть, и, погрузив на телеги самое необходимое, уйти с семьей в места отдаленные, неизведанные, чтобы там начать заново отстраиваться и обживаться на вольных хлебах. Место было, понимаете, а свобода, она дороже всего, скарб же, дом и прочее – дело наживное, руки есть, головой Господь не обидел, значит выживем и вновь встанем на ноги, и очень скоро. Вот так, а не «русские работать разучились». Впрочем, вполне закономерно, что у западников и народившихся от них либералов всегда были противники, вначале славянофилы, затем теоретики и приверженцы евразийства. И достигнуть согласия между собой никто не только не хотел, но и не мог в принципе. Возможно я тенденциозен в своей аргументации, однако по — иному и быть не могло, ибо целиком и полностью разделяю гениальное мнение Ф.М. Достоевского лучше всех в России разгадавшего природу русского западничества и либерализма: «Русский либерал не есть русский либерал, а есть не русский либерал… русский либерализм… есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи… Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать» (Ф.М. Достоевский, «Идиот»). Взгляните на нынешних оголтелых российских либералов, ведь абсолютно точная им характеристика! Слава Богу, они в таком меньшинстве, что только душа может радоваться. Но стремление уничтожить свою Родину на корню от такого меньшинства проявляется у них с каждым днем все сильнее и отчетливее. Теория же евразийства по сути вполне логична и во многом очень стройно обоснована именно для нашей страны. Как, пожалуй, для никакой другой. Этнопсихология русского человека слишком уж разнилась с европейской издревле, а сегодня – тем более. Не зря изрек Велимир Хлебников еще в 1912 году: «Я знаю ум материка нисколько не похожий на ум островитян. Сын гордой Азии не мирится с полуостровным рассудком европейцев». И то сказать, ну, попросту глупо отрицать во многом определяющее влияние Азии, её народов, религий. культуры, на великоросский этнос. Один симбиоз с татаро – монголами чего стоит! А вот великий поэт Александр Блок в «Скифах» допустил коренную ошибку, утвердив, что «…Мы, как послушные холопы, держали щит меж двух враждебных рас – монголов и Европы». Ничуть не бывало и быть не могло. Никогда на Руси не думали выступать в качестве заступников за своих западных соседей, избравших девизом «Drang nah Osten». Хороши соседи, только и думающие, как бы стереть с лица земли ненавистных славянских дикарей. Оттого – то и родилось сосуществование с татаро – монголами, что и те русские князья, коих отличала политическая дальновидность, а только не родовая спесь,, и владельцы улуса Джучиева остро нуждались друг в друге. И не зря, ох, не зря. А совершенно правильно не дал Александр Ярославич Невский «погулеванить» своему брату Андрею, поднявшему безнадежное и бессмысленное восстание против ордынцев в 1252 году. Александр Невский лелеял мысль собрать сначала воедино земли русские, да сберечь православную веру, а не лить народную кровь попусту, по княжескому хотению. И напротив, тот же незаслуженно прославленный нашими историческими романистами Даниил Галицкий, ничем выдающимся на государственной стезе не отличившийся (кроме, разве что, победы над венграми в локальной, пограничной войне), вступивший в открытый союз с папским престолом и получивший из рук ватиканского легата венец короля Западной Руси, стал по сути истинным виновником последовавшего через столетие захвата исконно русских земель, Волыни и Галича, польским королем Казимиром. В качестве «холопов» европейцы были готовы нас лицезреть, но уж никак не равноправными союзниками. И трудно оттого спорить с такими «зубрами» евразийства как Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, Л.Н. Гумилев. Да наверное и не надо спорить ради самого спора, уж очень рациональное зерно заложено в их утверждениях и выкладках. И то, что современная Россия никогда не рвалась в Европу и не искала участия и членства в её институциях, лишний раз доказывает, что Россия не Европа абсолютно. И о том, что во всем равняться на Европу не стоит, красноречиво свидетельствует сегодняшняя ситуация в странах Запада, где торжество либеральной идеологии привело к катастрофически уродливому искажению общественной морали и гуманитарных ценностей. У нас своя, русская дорога, отнюдь не означающая безапелляционное отрицание добрососедства с Европой, пренебрежения и неуважения к Старому Свету. И потом, на определенных участках дороги вполне могут совпадать либо идти параллельно, это же не означает полного их отождествления. У нас есть и второй компонент, азиатский, и наша прямая обязанность учитывать его влияние и никогда о нем не забывать. А Россия, расположившаяся географически и исторически, одной ногой в Азии, а другой в Европе, может и должна стать объединяющим звеном двух великих континентов, их народов, экономик и культур. И в этой связи не стоит отрицать термин «евразийство» или даже его опасаться.
Ну, хорошо, а что же наша действительно родная, искренне почитаемая, прекрасная Белоруссия? Каково её отношение к европейской цивилизации? Входит она в её орбиту или…? Короче говоря, Белоруссия это Европа или нет? С географической точки зрения, казалось бы, все проще простого – страна, целиком расположенная в восточной Европе, не европейской быть не может. Но не зря же Л.Н. Гумилев ярко и убедительно доказал, что география без истории, равно как и последняя без географии, рассматриваться не могут. И лишь совместное применение этих наук дают наиболее верную событийную картину прошлого, из коего настоящее и проистекло. И тем не менее, скажут многие и многие, нечего тут огород городить. В Древней Руси, точнее в XI веке, на территории союзного государства располагались Турово – Пинское, Полоцкое и зависимые от него Минское и Городенское княжества, затем территорию Белоруссии поглотило Великое княжество Литовское, позже, после брака литовского князя Ягайло с королевой Ядвигой, объединившееся с Польшей в Речь Посполитую. Ну, а в следом, через столетия, разделы королевства и отход земель Белорусских под скипетр русских государей. Круг вроде бы замкнулся, но ведь белорусский этнос в российском суперэтносе сохранил свою самобытность и присущие только ему черты. А в средние века была очевидна, в силу принадлежности к католической державе, и культурная ориентация на Запад, а отнюдь не на Россию. Понятно, что в пограничных областях этнокультурный контакт не прерывался, тем паче, что и Смоленская земля, и Верховские княжества некоторое время принадлежали Великому княжеству Литовскому. И вот тут сама собой напрашивается промежуточная тема, а является ли Европой Литва? Доказав или опровергнув эту, с позволения сказать, лемму, наверное можно будет с большей вероятностью правильно ответить и на волнующий нас основной вопрос.
Обратимся к мнению Л.Н. Гумилева: «В Восточной Европе пассионарный толчок (IX века – прим. В.Т.) поднял к исторической жизни два этноса: литовцев и великороссов…. На старте они были в разных положениях. Древние балты находились в состоянии гомеостаза. Они, как североамериканские индейцы, мужественно защищались от колонизаторов, часто побеждали рыцарей, но победить организованную этносоциальную систему не могли. Их ждала участь пруссов и полабских славян, если бы в их среде не появились люди, способные на сверхнапряжение, подобные Гедимину, Кейстуту, Витовту, Ольгерду. Первым из людей нового склада был Миндовг, ровесник Александра Невского…. Гедимин, Ольгерд и Витовт стали господами бывшей Киевской Руси, за исключением Галиции, которой овладели поляки. Если бы литовцы сумели слиться с покоренным большинством культурного населения своего государства, то они стали бы великой державой. Но этому помешал сладкий соблазн – католическая Польша, уже вобравшая в себя изрядную долю европейской цивилизации. «Нет на свете царицы краше польской девицы», – писал Мицкевич. Литовские витязи не устояли против очарования развитой культуры, уже достигшей эпохи Возрождения, – и половина Литвы втянулась в западноевропейский этнос». (Л.Н. Гумилев «Древняя Русь и Великая Степь. Москва, 1992. Стр. 371). Так, вроде бы понятно, осталась выяснить, куда делась другая «половина» Литвы, но сие – побочный интерес, главное, что слияния литовцев и покоренных народов, а значит и белорусов, не произошло. В свою очередь «Великороссия обновилась за счет христианских монголов и крещеных литовцев» (Л.Н. Гумилев «Древняя Русь и Великая Степь». Москва, 1992. Стр. 370). Вот она, другая половина, не в буквальном конечно смысле, однако существенная количественно. Итак, окатоличенная Литва вошла в состав Европы, и политически, и этнокультурно. А представители литовского этноса, не желавшие такого исхода, приняли руку Москвы и влились в ряды великороссов. Белоруссия же не смешалась ни с кем, сохраняя кровное родственное отношение с великороссами посредством отношения к древнерусскому этносу. Белорусы и сами остались древним этносом. «Древним этносом можно и следует называть тот, который избег обновления, как бы оно ни шло, будь это пассионарный толчок, или импорт пассионарности от соседей, или метисация, при которой неизбежно теряются некоторые живые традиции… «чистым» древнерусским племенем остались белорусы. Их не затронули ни ордынские чамбулы ( отряды, совершавшие набеги), ни малочисленные литовцы, подарившие своих потомков Москве и Варшаве, ни немецкие рыцари, отбитые при Грюнвальде в 1410 г. Белоруссия дожила, как древнерусский заповедник до своей мемориальной фазы, и как таковую её описал образованный белорусский писатель XX в. Верить ему можно, хотя он говорит от лица персонажа: « и все же неприкаянный мы народ… Этот позорный торг родиной на протяжении семи столетий! Поначалу продали Литве, потом, едва народ успел ассимилировать её, полякам, всем, кому не лень… Несчастная Белорусь! Добрый, покладистый, снисходительный, романтичный народ в руках такой погани( шляхты. – Л.Г.)…Отдает чужакам своих лучших сынов, лучших поэтов, нарекает чужаками детей своих, пророков своих, как будто очень богат. Отдает на добычу своих героев. А сам сидит в клетке над миской с бульбой да брюквой и хлопает глазами» (В. Короткевич. «Дикая охота короля Стаха». Минск, 1984. Стр. 412 – 413). Автор жалеет свой народ. И не зря!» ( Л.Н. Гумилев. Древняя русь и Великая Степь. Москва. 1992. Стр. 370 – 371). Необходимо уточнить, что действие упомянутой повести классика белорусской литературы Владимира Короткевича происходит в 1888 году, и приведенную в повести характеристику белорусского народа следует к этому же времени и относить. И эта цитата, еще одно свидетельство не слияния белорусов с литовцами – католиками, не вхождения Белоруссии в западноевропескую цивилизацию. Но отчего же столь трагичная интонация сквозит в словах о «позорном торге родиной на протяжении столетий»? Да оттого, что оказавшись между двух суперэтносов, между двух этносоциальных и этнокультурных систем, белорусам, на персональном прежде всего уровне, волей — неволей, а приходилось делать выбор, к какой из них примкнуть?
«Белорусская классическая литература конца XVI — XVIІ веков является частью общеевропейского историко-культурного процесса, который в современном литературоведении принято называть эпохой Барокко. Вместе с общими, доминантными для эпохи явлениями, в ней присутствует и национальный элемент, диктующий специфику эпохи Барокко в каждом отдельном государстве, отдельном народе, нации. Наша литература этого времени не была замкнутой. В ее рамках расцветал художественный талант украинца Мелетия Смотрицкого, поляков Мацея Стрыйковского и Мацея Казимира Сарбевского, испанца Педро Руиза де Мороc (Петра Роизия), француза Петра Статориуса (Стоенского), немца Иоганна Мюлиуса (Яна Мылия). Белорусы, жившие в этот, по существу, бунташный век, были поставлены перед колоссальной проблемой выбора: выбора нового короля новой династии, выбора вероисповедания как определяющей составляющей духовной культуры; в конце концов, выбора государства-корпорации, в которой предвиделось сосуществование наших предков с другими народами- соседями в едином государстве. Социальным, культурным, духовным потрясением для белорусов стали сразу две унии: государственная Люблинская уния 1569 г. и Брестская церковная уния 1596 г. Они предопределили появление нового типа белоруса — белоруса-двойника, стоящего опять же перед эпохальными выборами уже на микроуровне. Двойничество становится для белорусов национальной чертой; в результате появляется двойник в жизни, двойник в творчестве, двойник в литературе… Пути понимания культурных приоритетов Востока и Запада, а также конфессиональных ценностей православия, католицизма, реформационных направлений создали невиданную дисгармонию в обществе. Зачастую отцы и дети — это не только разные поколения, это, прежде всего, по-разному ориентированные представители национальных элит: магнатской, шляхетской, среднесословной (к последней относились выходцы из разных социальных слоёв)… Смена религиозных убеждений в пользу западноевропейской исто риософии привела Мелетия Смотрицкого к отступничеству от православия в конце жизни. Такой беспрецедентный поступок православного иерарха, архиепископа Полоцкого, Витебского и Мстиславского вызвал бурю возму- щения со стороны его современников, а в дальнейшем стал поводом для самых различных толкований причин его измены. Западничество в то время воспринималось прежде всего как враждебный православию католицизм, поскольку православие XVI — начала XVIІ века в католической системе ценностей отождествлялось с необразованностью и некультурностью. .. Наряду с западническими тенденциями белорусской истории и культуры в эпоху Барокко не менее живучими были и восточные ориентации, обращенные прежде всего к Москве как к новому центру вселенского православия. Объединенная в одном роду царская власть в лице Михаила Романова и патриаршая власть в лице его отца Филарета Романова являла собой идеализированный образ так называемого общерусского православия. Православные деятели культуры стали видеть в Москве и защитника православного Отечества, и гаранта традиционной православной культуры. Отражение этих взглядов мы находим в деятельности и творчестве Симеона Полоцкого, наиболее яркого представителя уже белорусско-русского литературного Барокко. Он стал первым профессиональным писателем Московского государства, который не только привнес в его духовную жизнь элементы западной культуры в ее белорусской адаптации, но также основал новорусскую культуру конца XVIІ века, породившую феномен Петра I и его западнические преобразования. Симеон Полоцкий обогатил русскую духовную культуру новыми темами и сюжетами, расширив тем самым кругозор русского общества. Русская национальная элита смирилась с необходимостью тесных контактов с Западом и, в первую очередь, с западной наукой…Был ли белорусский вариант развития культуры, литературы под патронатом национально ориентированных правящих сословий нашего государства? Поскольку необходимость избрания, провозглашения национального короля или царя не была осмыслена ни исторически, ни политически, ни государственно, белорусская национальная элита нашла свой особый путь. Униатский митрополит Иосиф Вельямин Руцкий и Полоцкий архиепископ Мелетий Смотрицкий разработали концепцию, которую можно условно назвать «Киев — второй Константинополь», согласно которой предполагалось перенесение патриаршей столицы из Константинополя в Киев с сохранением титула Константинопольского патриарха. Но эта идея, как и большинство разноориентированных идей, не была осуществлена в нашем государстве. Постепенно православные белорусские диецезии переходят под юрисдикцию Московского патриархата, в результате чего была утрачена и сама идея независимой национальной церкви. Просветительская деятельность белорусских писателей эпохи Барокко не была однородной, однообразной в сфере как социального, политического, так и культурного строительства. Национальный элемент еще слабо проявлялся как организующее начало, но, вместе с тем, государственный патриотизм, конфессиональные поиски, борьба самых разных идей способствовали будущему самоопределению белорусов в европейском сообществе» («Белорусские просветители эпохи барокко», Короткий В. Г., Белорусский государственный университет, кандидат филологических наук, доцент).
Я намеренно столь обильно процитировал статью белорусского ученого, ибо просто необходимо знать мнение наших коллег о рассматриваемой проблеме. Конечно, проблема выбора стояла очень остро. И если «Речь Иоанна Полоцкого» (Х век), «Житие преподобной Ефросиньи Полоцкой» (конец ХII века), «Слова» и поучения Кирилла Туровского ( ХII век) являются памятниками общей древнерусской литературы, то достаточно вспомнить, что великий белорусский просветитель и первопечатник Франциск Скорина, полочанин по рождению, учился в Краковском университете, защищался в Падуе, а трудился в Праге и Кенигсберге. Москва же его не приняла, посчитав его католиком, а значит врагом, и книги Скорины были сожжены. То есть на тот момент никто не воспринял ученого как представителя братского народа, он пришел с Запада, из Европы, и никаких контактов с ним иметь на Руси не захотели. Что же, и такое нередко случалось, особенно в те времена, когда религия была, по выражению Л.Н. Гумилева, одновременно и во многом государственной идеологией. Значит слияния белорусов не происходило ни с великороссами, ни с Западом, с поляками в частности. Да, были контакты с обеими сторонами, движения в сторону униатской церкви или в сторону православия, что безусловно влияло на формирование культурной атмосферы и традиций, однако определяющим в полной мере не оказывалось ни одно влияние извне. Ситуация оставалась похожей и в следующие века. Однако народ белорусский упорно хранил самобытность своего языка и своей литературной традиции, восходящей к общей для трех братских славянских народов эпохе Киевской Руси.
