Ему удалось отделаться от пяти из двенадцати нападавших. Он был уверен в своей победе.
– Один настоящий солдат, провоевавший в Африке, – громко сказал Куатье, – стоит десяти бедуинов; вас – двенадцать, но каждый бедуин стоит четырех таких, как вы! Я говорю вам: вас шестеро и каналья Пистолет в придачу! Так я вас закопаю.
Вдруг воздух с тихим свистом разрезали тонкие лезвия шпаг, разя Лейтенанта. Он зашатался и медленно осел, словно на него упал сверху страшный груз; при этом локтем он нечаянно задел и столкнул сверток с парапета. Раздался слабый крик.
– Ребенок! – воскликнул пораженный Бадуа. – Это был ребенок!
– Да! Который все время мешал мне! – крикнул в ответ Лейтенант, вырывая шпагу из рук Мегеня. – Я поцеловал ее, вот что! Но где вам, таксам, мелким ищейкам, понять такие вещи… А я, тем не менее, десятерых пощекотал, считай, почти всех!
Он оглушил ударом рукоятки Мегеня, резанул другого ножом в живот и, опершись спиной о парапет, стал яростно отбиваться от нападавших руками и ногами.
– В конце концов, – прорычал он, нанося страшный удар ногой, сваливший еще одного сыщика, – вы прикончите меня своими клинками. Но я вас всех задел! А вообще-то я хотел бы знать, кем станет моя малышка, так что – доброй ночи, господа! Прощайте! Бешеные собаки не любят воды! Счастливо оставаться! Вперед, Куатье!
С этими словами он вдруг одним прыжком оказался на парапете и, вытянув вперед руки, бросился в реку.
Пока пораженные полицейские недоуменно переглядывались, раздался звонкий юный голос:
– Поборемся в воде! Это будет настоящая битва! Месье Бадуа и все остальные, спускайтесь вниз, идите вдоль берега по обеим сторонам реки. Я плаваю не хуже, чем он. Вас ждет незабываемое зрелище… Он обозвал меня поганцем, тем хуже для него!
И второй мужчина, вовсе не атлетического сложения, поднялся на парапет. Это был Клампен по прозвищу Пистолет.
– Я ничего не боюсь! За пятьдесят сантимов я все лето проплавал, пересекая канал, на потеху зевак и англичан, надеявшихся, что я утону на их глазах. Но им не повезло, – радостно сообщил охотник на кошек. – Спускайтесь на набережную и следите за берегом, а я уж найду здесь потерянную вещь и уступлю ее вам.
Он тоже прыгнул, вытянув руки, но совсем не так, как Лейтенант, плюхнувшийся в воду, как тяжелая гиря. Повернувшись спиной к реке, резким движением выбросив вверх руки, Пистолет прыгнул назад, сделав в воздухе сальто-мортале не хуже настоящего акробата.
Те, кому посчастливилось не сильно пострадать в схватке с бандитом, разделились на две группы, оставив месье Мегеня присматривать за ранеными.
Бадуа со своей группой стал следить за прибрежной полосой со стороны Сен-Жерменского предместья, а Шопан с товарищами – за правым берегом.
Между двух берегов проступала небольшая коса, на которую опирался мост и на которой находились купальни Генриха IV.
Вот на этой косе и произошло одно событие, о котором мы скоро расскажем. Однако всему свое время.
А пока вернемся к Лейтенанту.
Рискуя быть зачисленными в поклонники преступников, мы скажем правду. Первой заботой Куатье, уверенного, что по крайней мере в воде его преследовать не станут, было найти маленькую мадемуазель. В его понимании между ним и ребенком возник, я и не знаю, как назвать: союз, договор, – словом возникла некая связь – он ведь поцеловал ее.
Ему было известно, что он – сильный пловец, и он надеялся найти девочку.
Куатье поднял голову и огляделся, перебирая в воде ногами и стараясь изучить течение Сены. В нескольких метрах от себя он увидел на воде белый предмет.
– Это шелковое одеяло, – сказал он себе. – Вода не сразу потопит его, я успею ее вытащить.
Но в тот самый момент, когда он направился к белому предмету, уносимому течением в сторону острова Ситэ, позади раздался всплеск воды.
Лейтенант оглянулся, но никого не увидел; о мощные опоры моста с оглушительным шумом разбивалась река.
– Не может быть! – пробормотал он. – Неужели у ищеек появились водолазы? Нет, я не ошибаюсь! Кто-то нырнул! И здорово же он нырнул! Никаких брызг! Придется с ним повозиться, это точно. В любом случае у меня еще есть время, чтобы переправить девочку на остров.
Он развернулся, но белого предмета больше не было видно на поверхности реки. Сердце его сжалось:
– Пусть зубоскалы скажут что угодно, но этот ребенок был мой последний шанс в этой жизни!
Вдруг Куатье напряг слух: со стороны лестницы, ведущей к берегу в районе Монетного двора, послышались шаги.
– Чтоб им пусто было! – проворчал он. – Они решили охотиться за мной до самого Сен-Клу, они пойдут за мной до того места, где рыбаки ставят сети, и, когда наступит день, если до этого я не перехитрю их, мышеловка захлопнется.
Он замер, прислушиваясь. Ничего, только монотонный шум реки.
– Что ж, перехитрим их, – заключил он. – Для этого надо отплыть подальше.
Он нырнул в воду и поплыл под поверхностью в сторону кораблей, пришвартованных к правому берегу рядом с построенными на набережной машинами для погрузки и разгрузки судов.
Здесь, между Монетным двором и островом Ситэ, течения Сены ничто не перекрывало – ни шлюзы, ни мосты. Здесь был порт, и тянулся он до самой улицы Генего.
Когда Лейтенант, проплыв под водой, высунул голову, чтобы набрать в легкие воздуха, он находился уже возле крайнего корабля, который сильно осел под тяжестью тесаного строительного камня. Это было одно из тех безобразных грузовых речных судов, огромных и неповоротливых, к которым питают ненависть все матросы. Однако суда эти – настоящие труженики, как же без них справились бы с перевозом все возрастающих объемов всевозможных грузов.
Борт едва выступал над поверхностью реки, а над бортом шла непрерывная белая полоса из сложенных один к одному огромных кубов тесаного камня.
Лейтенант осторожно вынырнул и вдохнул воздуха. Оглядевшись, он убедился, что на реке никого нет, а по берегу бегут трое.
– А, месье Бадуа! – догадался Куатье. – Он по крайней мере три раза предупреждал меня, прежде чем началась заваруха. Иногда и у него варит котелок. Но здесь каждый за себя, не правда ли? Если они будут и дальше так бежать, оставаясь на берегу, они никогда меня не сцапают.
Он снова нырнул.
Спустя мгновение, в том самом месте, где после исчезновения головы Куатье пошли круги, над водой появилась другая голова: совсем маленькая, а мокрые, прилипшие к черепу светлые волосы до неузнаваемости изменили физиономию всегда растрепанного и чумазого нашего друга Клампена – беспощадного убийцу кошек.
Он тихонько свистнул; полицейские остановились на этот звук.
– Месье Бадуа, – тихо позвал Пистолет, – если можно, пройдите на баржу с углем, оттуда вы хорошо увидите все это комическое представление…
– Молчок! – он прервал сам себя. – Застыть на месте! Кит, кажется, сейчас всплывет!
Действительно, вода заволновалась, и на поверхности показалась голова Лейтенанта. В тот же миг Пистолет исчез под водой. Куатье осмотрелся и прислушался: все казалось спокойным.
– Не нравится мне все это! – прошипел он сквозь зубы, – здесь какой-то подвох.
И он снова нырнул. Тут же показался Клампен. Высморкавшись, как это делают все купальщики, он сказал полушепотом:
– Проходите, месье Бадуа, вот он – наш долгожданный момент. Представление начинается!
На третью баржу, стоящую у причала, погрузили уголь из Ионна. Уголь насыпали в виде огромной пирамиды с внутренними проходами и сводами. Внутри можно было неплохо спрятаться.
Месье Бадуа и еще двум полицейским осталось только пройти по сходням.
– Молчок! – снова прошептал Пистолет, когда сыщики собрались подняться на баржу.
И опять произошел тот же фокус: одна голова вынырнула, другая – скрылась под водой.
Когда Куатье вынырнул в четвертый раз, чтобы набрать воздуха, он находился как раз у третьей баржи, той с углем, и трое полицейских наблюдали за ним, облокотившись на планшир.
Лейтенант увидел их и рассмеялся.
– Вот так-то, месье Бадуа и вы остальные! Это вы ловко придумали. Эта баржа – как раз для вас. Поплывете под парусом или на веслах, когда погонитесь за мной?
– Первый акт! – произнес голос рядом с его ухом. – Внимание, месье Бадуа!
Куатье повернулся с громовым «дьявол», но не успел договорить, как его голова резко ушла под воду. Поверхность реки вдруг забурлила и долго не успокаивалась, то и дело на ней появлялись глубокие водовороты, четко отмечая место подводной схватки.
Первым показался Пистолет. Взявшись за поручни, он сказал:
– Краткое содержание первого акта: Лейтенант утащен за правую ногу под воду; он старается поймать меня за горло, но… тщетно; он проглотил не меньше трех литров этой грязной речной воды.
– Поразительно! – воскликнул Бадуа.
– Все в порядке! Не стоит беспокоиться. У нас состоялись соревнования наподобие водного праздника на пруду Виль-Дэрве, и я выиграл!.. Добрый вечер, месье Куатье! У меня все в порядке, а вы как? А что же было в вашем свертке?
Куатье безжалостно и стремительно надвигался на него; Лейтенант в самом деле был прекрасный пловец.
– Так, так! – Пистолет увернулся от него, подняв вокруг себя фонтан брызг. – У вас нож в зубах. Лейтенант? Это, должно быть, мешает вам дышать? А у меня ничего нет… Второй акт! Внимание! – крикнул он. – Месье Бадуа, смотрите внимательно!
Куатье нырнул.
– Внимание! – еще раз предупредил Пистолет зрителей и скрылся под водой.
Второй акт длился долго. Появился Куатье, отдуваясь и ругаясь сквозь зубы.
– Краткое содержание второго действия, – произнес вынырнувший следом Клампен, чье дыхание было ровным и чистым. – Лейтенант схвачен за левую руку. Он разозлен не на шутку и хочет зарезать меня под водой, но, внимание, разжав зубы, теряет свой нож, который я успеваю подхватить прежде, чем это орудие убийства уходит на дно. Вы готовы к третьему и заключительному действию, месье Куатье?
– Я тебя на куски разорву! – взревел бандит, который только что появился чуть в стороне от Пистолета.
– Попробуй! Внимание, месье Бадуа! – прокричал в ответ Клампен.
Мощными рывками, выбрасывая тело из воды, Куатье буквально летел к своему преследователю. В одну секунду он достиг Пистолета и обрушил на его голову страшный удар.
Трое полицейских не смогли сдержать крик ужаса.
Клампен и Лейтенант вместе ушли под воду. На этот раз их отсутствие затянулось настолько, что месье Бадуа решил вмешаться.
– Он сожрал его, я совершенно уверен, – проговорил он, расстегивая пуговицы.
Конечно, несмотря на две победы Пистолета, месье Бадуа беспокоился вовсе не о Лейтенанте.
Когда он уже собрался нырнуть, появился Клампен, на этот раз – один. Он убрал со лба мокрые волосы, чтобы вода не заливала глаза, и, немного задыхаясь, начал говорить:
– Краткое содержание третьего акта: а, черт, нужно немного отдышаться.
Он поплыл к барже с углем, от которой его отделяло около двадцати саженей, рассказывая по дороге:
– Я неоднократно видел, как рыбаки ловят щуку весом не менее двенадцати фунтов на пустой крючок. Это долгое занятие, но рано или поздно рыба клюет. Рыбаки называют это «заговаривать рыбе зубы», так вот я заговорил рыбе зубы и тащу ее связанную, а точнее, всю опутанную бечевкой.
Он одной рукой схватился за борт и добавил:
– Возьмите у меня конец веревки, месье Бадуа.
Бадуа наклонился, помогая Пистолету взобраться на палубу и принимая с его рук конец толстой веревки. Остальные сыщики совместными усилиями уже тащили на борт неподвижного Куатье. Огромное тело Лейтенанта с ног до головы опутывали веревки, на шее затянулась петля.
– Теперь, – сказал Пистолет, – если нет возражений, я с удовольствием перекушу у папаши Нике, его заведение обычно открыто до утра.
Лейтенанта втащили на палубу. Какое-то время он лежал неподвижно на черных от угольной пыли досках, потом зашевелился, неожиданно громко чихнул и спросил:
– Где этот поганец?
– В любом случае, – проговорил убийца кошек, – месье Куатье сильнее меня, имейте это в виду.
Месье Бадуа поспешил проверить путы на теле бандита.
– Иди сюда, – позвал Лейтенант, даже не пытаясь сопротивляться, – я не злопамятен, мне не повезло, ну что тут поделаешь, с каждым может случиться. Тебе что-нибудь известно о моем свертке, пострел?
– А что в нем было, месье Куатье? – спросил Клампен с явным любопытством.
– Девочка… Дьявол! Сам не понимаю, почему это так беспокоит меня. Если ты ее найдешь, парень, то когда я в следующий раз убегу, я в долгу не останусь, обещаю.
Пистолет молча нырнул и поплыл по течению. Он двигался ловко и очень быстро. Через несколько секунд он скрылся из виду.
XVII
ПРОШЛОЕ ПОЛЯ
Антуан Лабр, барон д’Арси родом из Пуату, отец Жана и Поля, был дворянином с мизерным состоянием. После разгрома Вандеи и Бретани, в защите которых он принимал действенное участие, ему пришлось покинуть родину, длительное время жить в Англии, а затем перебраться на Антильские острова.
Он был красив, добр и благороден, отличался прекрасными манерами, к тому же слыл великолепным танцором.
Антуан Лабр из Пуату был тогда последним представителем старинного, правда, изрядно обедневшего рода Лавров д’Арси.
В период процветания Империи, когда возникали и рушились иногда огромные состояния, когда молодые люди делали в Париже головокружительные карьеры, Антуан оказался вдали от родины, на Антильских островах.
Им увлеклась одна юная креолка из хорошего дома, очень красивая, очень богатая, беззаботная, добрая и на удивление несведущая в таких вещах, которым все наши сестры и дочери учатся очень легко.
Оказывается, бывают еще такие женщины.
Другие же, наоборот, очень усердны в учебе, особенно в познании жизни.
Эти – просто очаровашки.
Антуан Лабр женился на прекрасной креолке, и его супружеская жизнь была счастливой до тех пор, пока он вальсировал со своей женой и пока был жив его тесть – плантатор, здравомыслящий и умный человек, умеющий вести дела.
Когда тесть внезапно умер, несчастье поселилось в их доме под видом адвокатов, стряпчих, судебных исполнителей и нотариусов. Плантатор оставил трех дочерей, а значит, трех зятей. В колониях смерть не приходит без законников.
Вы знаете, как быстро зреет зерно под благодатным тропическим солнцем. Но ни одно зерно не растет так быстро, как семена судебного процесса.
Раздел имущества и солидные судебные издержки стоили половины состояния. Вы можете не поверить, но от адвокатов, стряпчих, нотариусов плантации тают, как тает сахар в воде.
У Антуана Лабра подрастал сын; опасаясь грядущего разорения, барон стал подумывать о возвращении во Францию, где к власти вернулись Бурбоны. Жена, беременная вторым ребенком, не препятствовала его планам. Она действительно была очаровательной и доброй женщиной. Ничто не удерживало ее здесь, даже те несколько приятельниц, которых она всегда любила и в обществе которых приятно проводила время.
Муж настоятельно посоветовал ей не сидеть целыми ночами с подругами за одной местной игрой. Выигрывали в нее совсем немного, зато изрядно проигрывали. И тогда прекрасная баронесса разозлилась и расплакалась сильнее, чем после смерти плантатора, своего отца.
Я бы хотел уметь играть в эту островную игру, чтобы обучать наших милых дам, просиживающих за баккара. Это разнообразило бы их развлечения.
Креольская игра стала одной из причин того, что Антуан Лабр заторопился покинуть Мартинику.
Эта игра прибавила работы многим представителям закона.
Словом, у Антуана Лабра были все основания уехать. Но нельзя же слишком спешить.
В колониях нельзя ничего оставлять «на потом», таково правило. Перед отъездом необходимо уладить все дела. Не потому, что люди в колониях нечестны, Боже упаси, просто море слишком широко.
Стоит кому-нибудь оставить некое имущество на попечение поверенных, власть последних становится подозрительно неограниченной; всем же нужно на что-то жить.
Боже мой, я не хочу очернить колониальных юристов! Среди них, наверняка, попадаются святые, но сколько я себя помню, я всегда слышал о темных делах, чаще всего это были истории о жителях колоний, разоренных собственными поверенными.
На Сент-Доминике больше белых убили стряпчие, чем негры.
Антуан Лабр собрался с такой поспешностью, что, взяв с собой в дорогу лишь двести тысяч франков, отдал необходимые распоряжения относительно имущества ловкому и пронырливому юристу, а сам вместе с семьей погрузился на корабль и отбыл во Францию.
Поль родился на море.
Рождение Поля пробудило в жене Антуана истинные материнские чувства.
Она по-своему любила Жана, красивого десятилетнего мальчишку, похожего на нее, но на Поле она совсем помешалась.
Ее муж был удивлен и обрадован одновременно, надеясь, что у него, в конце концов, появилась настоящая жена, а не очаровательное и редкое растение, цветущее исключительно в домашних условиях.
Они приехали в Париж во время второй Реставрации. У Антуана Лабра был поистине благородный характер. Он посчитал своим долгом отказаться от почестей при Дворе в пользу более достойных и не принял участия в дележе лакомого пирога королевских наград, весомость которых всеми так преувеличивается. Его единственным желанием было поступить на военную службу, где он впоследствии получил достойный чин.
Действительно, жизнь во Франции складывалась поначалу очень хорошо.
Дети росли. Маленький Поль становился все красивее, любовь к нему матери – все сильнее. Очаровательная баронесса была теперь очень далека от своих бывших подруг, с которыми она так любила играть в ту островную игру, название которой я не помню. У нее вошло в привычку никуда не ходить и целыми днями сидеть у колыбели своего второго сына.
Вскоре Антуан Лабр получил от своего поверенного в колонии две тысячи луидоров с просьбой не забывать об уплате прошлых долгов. Однако это случилось всего лишь один раз.
Всем известны подобные истории; каждый встречал на своем веку бывшего колониста, переоценившего заслуги своего поверенного. Все знают, что такой колонист находит во Франции нового достойного юриста, который берет в свои руки все его дела. Ведь у колониальных служб нет монополии на благодетель.
И начинается дуэль двух ловких и умелых сутяг, все удары которой испытывает на себе их общая жертва.
Вот такого достойного юриста и повстречал Антуан Лабр. Это был молодой человек по имени месье Лекок, не простой адвокат, а прямо-таки колдун, хитрец, каких днем с огнем не сыщешь. Его контора всегда была полна посетителей. Все высшее общество обращалось к нему за советом по самым деликатным вопросам. Месье Лекок знал толк в своем деле, и люди отзывались о нем с уважением.
Правда, ему была свойственна некоторая грубость, но это было модно тогда. Всякий буржуа, представлявшийся профессионалом своего дела, стремился соединить деловитость и безупречный внешний вид с резкостью, граничащей с грубостью.
Антуан Лабр имел счастье встретить месье Лекока в 1825 году, на следующий день после пережитого им страшного разочарования, а выражаясь точнее – жуткого потрясения.
Его колониальный поверенный только что прислал ему очень грамотно составленный окончательный расчет, согласно которому он, Антуан Лабр, не только не мог ничего получить от наследства жены, но оставался должен значительную сумму.
За десять лет, благодаря заботам и стараниям того самого умелого и пронырливого юриста, бесконечные процессы и выплаты издержек по шестьдесят тысяч франков каждая составили дефицит на сумму в пятьдесят тысяч франков.
Месье Лекок тогда еще только начал свою практику, переехав в Париж из глухой провинции. Откуда именно – никто не знал, да и узнавать не пытался. Месье Лекок еще не гнушался мелкими делами; ему нравилось общаться с титулованными особами. Не забывая давать барону прекрасных советов, он стал постоянным гостем баронессы, которая постепенно сумела заменить ту проклятую карточную игру, название которой я запамятовал, на другие игры, более известные во Франции.
Она уже больше не была ветреной девчонкой, ее беспокоило будущее маленького Поля. Но она была игроком до мозга костей, как большинство подобных натур. А игра – это всепоглощающая страсть людей беспринципных, бездарных и безразличных к судьбам других.
Поскольку Фортуна никогда особенно не баловала ее, у женщины появилась навязчивая идея: она верила, что запоздавшая удача одарит ее несметным богатством, вытряхнув его из своего рога изобилия. И она играла, когда только могла, – во все и везде; она играла в реверси, в бостон, в вист, в джокер, в экарте, в буйот; она участвовала в лотереях; у нее тоже был свой поверенный, который играл для нее во Фраскати; для нее месье Лекок соглашался поискать удачи на бирже.
Антуан Лабр, конечно, не был слепым, но он представить не мог, насколько сумасшествие его жены, на первый взгляд невинное, глубоко сидит в ней и ведет их к неминуемой гибели.
Когда он узнал, он собрался предпринять путешествие на Мартинику, чтобы уладить все дела со своим колониальным поверенным. Отправиться в путешествие ему посоветовал месье Лекок.
Тут мы прервем нашу историю.
Она и стара как мир, и современна. Она Не была необычным делом при Реставрации; еще вчера журналисты заполняли ею колонки многотиражных газет.
Никогда не следует ездить сводить счеты с ловкими поверенными из колоний, в таких случаях часто убивают.
Вот и Антуан Лабр не вернулся из своего путешествия.
Несчастная баронесса любила своего мужа; она нуждалась в нем. Что делать такой женщине, как она, лишенной внезапно спутника жизни и всякой поддержки? Если бы она сразу обратилась за помощью к Жану, своему старшему сыну, все еще можно было бы спасти. Но по отношению к Жану, наследнику титула, она испытывала чувство ревности из-за Поля, своей настоящей и единственной любви.
Она нашла глупое оправдание своему решению.
Баронесса сказала себе: «Теперь, когда на меня обрушились все немыслимые несчастья, я точно знаю – меня ждет большая удача, которую даже трудно представить».
Чтобы продолжить играть, баронесса растратила сначала мизерные сбережения, а затем и самое необходимое, без чего не могла обойтись ни она, ни ее дети.
Господь был милостив к Жану, который получил юридическое образование и уехал служить за пределами Франции. Жан нежно любил Поля, несмотря на то, что мать так несправедливо предпочла младшего брата. Как только он немного обосновался, большую часть жалованья он стал отправлять во Францию. Это позволило увеличивать ставки в игре.
А месье Лекок, по мере того, как опускался дом Лабров, постепенно рос. Он не мог, конечно, рассчитывать на прибыль, работая на баронессу, но он не бросал ее; он оставался ей предан, и с готовностью поощрял ее страсть.
Почему?
Мы не будем еще раз рисовать здесь его портрет, который мы подробно описали в «Черных Мантиях», разве что мы лишь вскользь вернемся к нему по ходу нашего повествования. Он был философ.
Как-то он вложил в руку одного молодого человека тысячефранковую банкноту, нарочно смущая его ум и совесть и заставляя таким образом стать невольным партнером в своих будущих делах. Ему сразу удалось приобрести со стопроцентной скидкой влияние на один из самых светлых финансовых умов. Эта так удачно посеянная тысяча франков расцвела в многомиллионное состояние под вывеской знаменитого банка барона Ж.-Б. Шварца и компании.
Каждое действие Лекока преследовало определенную цель. В данном случае цель Лекока нам не совсем ясна. Ведь на первый взгляд он был обманут в своих ожиданиях. Попробуем угадать.
Баронесса скрывала Лекока от своего сына: ей было стыдно.
В письме к своему брату Поль Лабр написал, что не знает Лекока.
Но Лекок Поля знал.
Этот таинственный работник зла, известный в самых низах парижской жизни под именем Приятеля-Тулонца, почитаемый среди высшего общества как месье Лекок де ля Перьер, имел еще много других имен.
Согласно источнику моей информации, он оставил глубокий след в одной организации, имевшей дело с королевской полицией Луи-Филиппа.
При этом короле была предпринята попытка направить волков поохотиться в лесах под Парижем. Имя одного из волков стало легендарным. При желании можно предположить, что этим волком был месье Лекок.
Поль Лабр признавался нам вот в чем.
По его мнению, таинственный патрон месье Шарль и месье Лекок – одно и то же лицо. Настоящее же имя месье Шарля было В…
Как бы там ни было, факты говорят о том, что месье Лекоку казалось, будто он открыл в Поле Лабре энергичную отважную натуру. Не случайно же он хотел привлечь Поля к своей деятельности, сделать его винтиком в отлаженном и исправно работающем механизме.
По возможности, во всех слоях общества, где месье Лекок вращался, он искал подходящих людей для внедрения в этот сложный организм. Если бы Поль Лабр захотел, он бы мог стать важным лицом в префектуре, но он не захотел.
Хотя в детстве Лекока мало чему учили, хотя подростком он добровольно удалился от мира, чтобы ничего не слышать о матери, врожденная гордость служила ему защитой.
Мы рассказали обо всем сейчас, потому что об этом грустно размышлял Поль Лабр вечером после прощания с Терезой Сула, гуляя по набережной. Он уже не думал о человеке, которого встретил, спускаясь по винтовой лестнице. Тот человек, выйдя из тени, спросил его:
– Простите, вы случайно не месье Поль Лабр? И Поль ответил: «Нет».
Затем добавил про себя:
– К чему все? Мне ни до кого нет дела…
Конечно, пока он шел, опустив голову, встреча совсем вылетела у него из памяти. Он шел, потерянный и погруженный в мрачные мысли, которые приходят на ум людям, когда они хотят умереть.
Прошлое являлось перед ним в мельчайших подробностях.
Он вспоминал всю свою жизнь, которая так блестяще начиналась, потом постепенно тускнела, теряя краски, пока окончательно не потеряла привлекательности.
Перед внутренним взором молодого человека возникло то, чего он раньше не видел, а точнее – не хотел замечать: благородную меланхолию своего отца. Он искал улыбку на бледном лице солдата. И не находил ничего, даже ее следа.
В глубоком отчаянии он прошептал:
– Так оно и было, отец никогда не улыбался. Несчастье давно уже поселилось в нашем доме.
А как же брат? В нем вдруг ожило смутное воспоминание о старшем брате, и Поль успокоил сам себя:
– Жан счастлив. Да хранит его Господь!
А мать? О! Мать всегда жила в его сердце! Она разорила их семью, но она любила своего сына. Позорная, болезненная слабость, погубившая ее, не могла повлиять на любовь Поля и матери. Эта роковая страсть к игре для Поля просто не существовала.
Он явственно видел ее тонкую фигуру, прекрасное лицо и лучистые глаза – зеркало ее души, обожающей только его одного.
Когда он был совсем маленьким, маму все называли «мадам баронесса»; у нее был экипаж и лакеи, она была красивой и элегантной. Потом исчез экипаж, куда-то ушли лакеи… Все стали называть ее «мадам д’Арси». Происходило это в их небольшой квартире, в предместье Сен-Жермен, откуда отец уехал в свое последнее путешествие. Потом сняли «жилье»; мама стала просто «мадам Лабр». Наконец переселились в мансарду в доме на Иерусалимской улице, пользующейся нехорошей репутацией; с тех пор ее стали звать «мамаша Лабр».
Благодарение Богу, она умерла, и Поль скоро умрет тоже.
Ночь была прекрасная, хоть и немного облачная. Луна, прячась за тучи, ненадолго выглядывала и плыла в темных небесных просторах. Город все еще не спал и шумел там и тут, но на набережной стояла полная тишина.
Поверите ли? Поль Лабр три раза подходил к трехэтажному дому, который задворками выходил на улицу Арле-дю-Пале, а фасадом на набережную Орфевр, где он видел в окне силуэт юной девушки Изоль.
Что-то тянуло его туда, а он не сопротивлялся.
Он не боялся умереть, но и не торопил смерть.
Он любил. И было еще кое-что. Его любовь к Изоль подсказывала ему: тебе нельзя больше жить.
Когда он в третий раз подошел к дому, вокруг которого витали его мысли, он увидел темные окна и темную набережную; было темно и на улице Арле. И тогда он ушел, чтобы больше не вернуться.
Заметив людей, сидевших, как мы знаем, в засаде, он поспешил уйти. В сущности, ему было все равно, ничто уже его не волновало. Он избегал людей.
Взойдя на Новый мост, он уселся на парапет и посмотрел на освещенную луной воду. Он просидел так с четверть часа.
Как раз в это время Пистолет лез на стену, окружавшую сад Префектуры, чтобы выследить Лейтенанта.
Поль Лабр соскочил с парапета и медленно зашагал по мосту. Потом перелез через закрытую на ночь калитку, ведущую к воде и купальням Генриха ГУ, и очутился под мостом на маленьком островке. Там он около получаса медленно бродил под деревьями.
Луна на миг скрылась за тучей, и Поль вдруг решительно и громко произнес:
– Ну хватит! Покончим со всем этим.
И он смело вошел в воду, словно праздный купальщик.
Мысль его все время работала, губы шептали имя Изоль.
Спускаясь по небольшому уклону, он медленно погружался в реке.
Когда вода дошла ему до подмышек, он услышал странный шум на мосту. Вскинув голову, он посмотрел наверх, но так ничего и не увидел.
Но когда Поль уже встал на цыпочки, ибо вода доставала ему до рта, он четко услышал тихий всплеск, который при падении в воду с высоты производит довольно крупный предмет.
