– Рада знакомству, произношу я, подавляя дрожь в голосе.
Уголки губ господина Йылмаза дернулись, и получилось что-то вроде улыбки. Толга сделал глубокий вдох, который накалил без того накаленную ситуацию. Он вправду не собирался влезать в наш с его отцом разговор.
Обстановку разбавил веселый голос Седеф:
– Ясемин приготовила нам разные вкусности. Если Вы хотите, пройдем к столу.
В подтверждение слов Седеф, господин Йылмаз начал расстёгивать пуговицы куртки. Стоявший рядом с Якубом человек, предположительно телохранитель, подбежал к своему боссу и забрал куртку. Когда все начали проходить к столу, я поморщилась от слов, сказанных за моей спиной:
– Могла бы одеть и не такое притягивающее взгляды платье.
Этот голос принадлежал Толге, и в то мгновенье меня будто окапили холодной водой. В голосе чувствовалась злость. Когда он прошел мимо и расположился за столом, я все еще стояла, как вкопанная. Но затем быстро пришла в себя.
Бурак отодвинул стул, нходящийся рядом с собой, и на моем лице проявилась поддельная улыбка.
– Добро пожаловать, господин Йылмаз.
Ясемин принялась обслуживать стол, разливая суп, и начала со своего босса. Я знала, что он не по душу ей, как человек. Она приняла его так холодно, и тогда я поняла, что она действительно часть этой семьи. Она, как и все присутствующие в доме, вела двойную игру, и преуспевала в этом. На самом деле, чтобы жить в этом доме, необходимо быть таким.
– Спасибо, Ясемин, — обратился к ней господин Йылмаз. Затем он перевел взгляд на меня и Бурака. – Итак, ребята… Как вы познакомились?
Я совсем не была готова к этому внезапному вопросу, и Бурак, заметив это, сразу положил руку мне на плечо.
– Ханде тоже работает с нами. И так получилось… Мы познакомились на почве одной проблемы. Она мне в тот день очень помогла…
Господин Йылмаз, вместо того, чтобы смотреть на него, начал есть свой суп.
– Где ты живешь, Ханде? – спрашивает он, и я с трудом сглатываю.
– Я сама с Германии. В Стамбул прилетела месяца два назад.
Он отложил суп и посмотрел на меня.
– Хорошо, а где ты остаешься?
– Ханде живет здесь, — перебивает Седеф.
Господин Йылмаз на секунду застыл. Его выражение лица было очень странным, но потом, улыбнувшись, он сначала взглянул на меня, потом на Бурака.
– Значит, ты остаешься здесь… Прекрасно, прекрасно.
Толга и бровью не повел.
– Когда я расстаюсь со своей любимой хоть на мгновение, то сразу начинаю скучать, — говорит Бурак и долго целует мне руку. Я, пряча свои горящие щеки, отворачиваюсь в сторону. Толга очень нервно расстегивает первую пуговицу на своей рубашке. Казалось, еще чуть-чуть и маленькая пуговка сломается под давление его пальцев.
Я вернулась в то состояние, как когда-то на пижамной вечеринке. Мое вмешательство было бы неуместным.
– Как же чудесно, что среди всей этой трудной работы, вы уделяете время любви, — произносит господин Йылмаз. Его речь будто подразумевала ‘любовь для дураков’.
– Мы учимся совмещать любовь и работу. Ханде очень способная, дядя Йылмаз, — отвечает Бурак. Из глаз Толги летят искры при взгляде на Бурака. Я не понимала, почему отец больше хвалил Бурака, нежели Толгу. Это была не ревность. Будто отец не хотел знать хорошо ли идут его дела.
– Правда? – говорит он, протягивая последний слог. – Теперь мне стало еще интересней.
Толга, даже не притронувшись к еде, сделал глоток вина.
В итоге весь вечер обсуждение шло лишь на тему нашей жизни. Но, что больше всего привлекло мое внимание, так это невероятное чувство уважение Толги к отцу. Будто его маму убил не этот человек. Почему же теперь он так восторженно рассказывает отцу о тех новых делах, которые ведет?
Все это с трудом укладывается в моей голове. По словам господина Йылмаза он погостит здесь пару дней, позже переедет в собственный дом. Я случайно услышала о горном домике, который давно был готов.
Наконец, время приема пищи осталось позади. После ужина господин Йылмаз, решив выпить несладкий кофе, прошел на почетное место в зале и присел в кресло. Он рассказывал о своих днях в тюрьме, Бурак и Толга очень внимательно его слушали. Вдруг Седеф поворачивается ко мне и закатывает глаза так, чтобы видно было лишь мне. Дабы не рассмеяться, я закрываю рот. Посмотрев на часы, я воспользовалась тем, что мне пора уже подниматься к себе в комнату.
– Посмотрите, даже Ханде стало скучно от вашего рассказа.
Я быстро заморгала, заметив, что господин Йылмаз понял, что речь зашла о нем. В зале царила тишина.
– Извините, я сегодня не в лучшем состоянии, — пытаясь сгладить ситуацию проговариваю я.
Господин Йылмаз улыбнулся и посмотрел на часы.
– Действительно, время позднее. И мне бы следовало отдохнуть. – говорит он и встает. Вслед за ним все в зале тоже встают. И я, не задерживаясь, наскоро ушла.
– Ясемин подготовила для тебя твою старую комнату, отец, — говорит Толга и сделал пару шагов, чтобы указать путь.
– Разве я не смогу сам найти дорогу к комнате, сынок? – спрашивает он, и настроение Толги немного портится.
Я начала вести счет минусов господина Йылмаза. Он не считался с любовью сына. Будто единственное о чем он думал, было повиновение. Но ни один прохожий на улице так не посчитал бы. Посмотрев со стороны, можно увидеть довольно симпатичного работающего человека, но я очень хороша в изучении людей. И этот человек не был достоин ни уважения, ни любви своего сына.
Не спеша он прошел в холл у лестницы. Как только он скрылся из виду, Седеф с облегчением выдохнула.
– И я пойду домой отосплюсь.
– Уже поздно, Седеф. Оставайся сегодня здесь, — обращается к ней брат, но она вертит головой в знак отрицания.
– Мне будет спокойней дома, брат.
Ясемин поднесла ей куртку и сумку. ‘Если бы и я не была вынуждена оставаться в этом доме’ размышляю я.
Когда Бурак ушел провожать Седеф до сада, мы с Толгой остались наедине. Он взял со столика недопитый бокал и взглянул на его дно.
– Эта игра влюбленных… Умно. – глухо сказал он. – Точно это придумала ты.
Я положила руку на сердце.
– Это была идея Бурака. И да, умно. Я не желаю вмешательства в свою жизнь твоего отца.
Услышав это, одна его часть не согласилась с этим, другая – порадовалась.
– И это продумано, — прошептал он.
Я сделала шаг навстречу ему, он, закрыв рот, глядел на меня.
– За что ты любишь отца? – вдруг вырывается у меня.
– Все любят своих отцов. А ты нет?
– Будь мой таким, как твой, может … — я пожимаю плечами.
– Ты переходишь границы.
В этот раз мне удалось вывести Толгу из себя.
– Если по вине твоего отца пострадает моя семья… — я стискиваю зубы, делаю еще шаг.
– И что ты сделаешь? Что ты сможешь сделать? – запах алкоголя касается моих губ.
– Я уничтожу тебя.
Взгляд Толги, минуя мои разгневанные глаза, направился к губам, окрашенные в бордовый цвет. На его лице появилась дразнящая улыбка.
– Жду не дождусь, — с сарказмом произносит он.
Когда он снова тянется за бутылкой, хватает его за запястье. С его лица исчезло саркастическое выражение, и он смотрит мне прямо в глаза.
– Не надо недооценивать меня, — шепчу я и дотрагиваюсь до его груди.
– Разве вам с любимым не пора подняться в комнату?
Он снова принялся говорить с сарказмом, и я сердито выдыхаю носом. Услышав, как Бурак входит в дом, отпускаю запястье Толги и делаю несколько шагов назад.
– Спокойной ночи, Вам, — произношу холодно, быстро поднимаюсь по лестнице и захожу в комнату.
***
Я все вертелась, лежа в постели, будто исследуя каждый сантиметр этой кровати. Мне так и не удалось заснуть из-за головной боли и бессонницы.
В моей голове крутилось столько мыслей. Более того, я так соскучилась по своему отцу. Уже давно не слышала его голоса. Мои глаза вмиг наполнились слезами, а комок в горле приносил лишь неудобства. Я встала с кровати, побрела в ванную и несколько раз умыла лицо. Окна были открыты настежь, но в комнате все равно было душно. Я убрала влажные волосы назад и рухнула на кровать. На уме были лишь размышления о поведении Толги. Почему он хотел исключить меня из своей жизни? Сначала он называет меня ‘Персефоной’, а теперь пытается отдалить меня от своей жизни. Еще и эти документы, которые лежат в комнате, не дают мне покоя уже долгое время. Мы были другими, когда он называл меня именем Персефоны. Толга знал обо всем, что касалось моей семьи, еще до знакомства со мной.
Я услышала какой-то звук, и, чтобы разузнать, что это было, а не мучиться в догадках, я вышла за порог комнаты и бесшумно ступала по слабо освещенному холлу. Хоть я уже пользовалась ранее этой лестницей, но со второго этажа было сложно найти эти проклятые ступеньки. В итоге попытки увенчались успехом, я приложила пальцы к какой-то штуке подле вывески ‘подземный мир’ и адская дверь открылась. Все так же тихо я вошла внутрь и закрыла ее за собой. Спустившись, ступенька за ступенькой, вниз, я добралась до еще одной двери. И оказалась в месте, куда не ступала ранее моя нога. Я слегка постучала в нее. Ответа не последовало, и, набравшись смелости, я открыла дверь.
В довольно хорошо освещенной луной комнате спал Толга. Он лежал на спине, не удосужившись что-нибудь надеть на себя, одна рука его была согнута в локте и находилась под подушкой.
Я вдохнула, затем выдохнула и немного успокоилась. Хотя это спокойствие казалось, скорее, жутким. Я не спеша шла ближе к Толге. Водя глазами по мрачной комнате, я оперлась на дверь. Теперь же я не могу найти в себе мужества зайти дальше. Толга мог проснуться в любую минуту. Но мне не осталось другого выбора, как пройти дальше, поэтому я легонько коснулась до обнаженного плеча Толги.
– Проснись… Толга…
Вдруг его дыхание оборвалось, он слегка вскочил с места и открыл глаза. В воздухе поймав мое запястье, он сжал что есть силы. Толга разглядывал мой силуэт в темноте, и, поняв, кто перед ним находится, с облегчением выдохнул и освободил мою руку.
– Что ты здесь делаешь? – запыхается он. Его голос звучал злобно, но он не успел еще отойти от шока, и произношение было не таким пугающим.
– Я не могу заснуть… — шепчу я, как это делают маленькие дети, которые прибегают к родителям после приснившегося кошмара. Толга потер лицо руками и зевнул.
– Ты хочешь, чтобы я тебя уложил/убаюкал? – в его голосе прозвучал намек. Для меня было невозможным заснуть в доме с человеком, который убил свою жену. Но, конечно, я не стала говорить об этом Толге.
– Ты поболтаешь со мной, пока я не засну? – когда я задала этот вопрос, брови Толги нахмурились, и он еще какое-то время глядел на меня, решая, поиздеваться ему надо мной или нет. Затем послышался саркастический смешок, он спустил ноги с кровати и потянулся к комоду за сигаретой, при этом включил ночник и поднес сигарету ко рту.
Перед тем, как поджечь сигарету, он еще долго смотрел на меня. Я почувствовала необходимость склонить голову. И в тот момент, мне было без разницы, как я стану выбираться обратно из этой комнаты, которая так слабо освещена. Я заморгала, затем подняла упавшую атласную ночную рубашку, чтобы как можно скорее прикрыть свои обнаженные ноги. Толга медленно оглядывал меня с ног до головы, а когда наши взгляды встретились, я заметила, как краешек его губ взмыл вверх.
Не отрывая от меня глаз, он поджег сигарету и сделал затяжку.
Дым от сигарет прилипал к моему горящему телу и проявившемуся от этого кошмара поту. Я с трудом глотнула и попыталась собраться с мыслями. Немного пошевелившись на месте, я стала еще ближе к кровати, и, когда я положила руку на свои ноги, теперь Толге пришлось собираться с мыслями.
– Расскажи мне о своем несчастливом детстве, — сигаретный дым отразился в голубых зрачках Толги.
– С чего ты взял, что я не любила свое детство? – я совсем незаметно улыбнулась.
– Мне хватит взгляда на тебя, чтобы понять это. Мое детство тоже было не самым любвеобильным. Я сразу вижу себе подобных.
Он снова сделал затяжку. Как только он заметил, насколько внимательно я его рассматривала, начал переводить взгляд то на меня, то на сигарету.
Он протянул мне отраву, которая была в его руках, но я отрицательно покачала головой. Тогда он пожал плечами и продолжил курить сам. В это время мне показалось, что наш еще не начавшийся разговор подошел к завершению. Почувствовав беспокойство, я приблизилась к Толге еще немного.
– Я… Мне не удалось удержаться за него. – откровенничаю я, а уголки губ Толги поползли вверх.
– Иди ко мне…
Его голос был глубоким и доминирующе заполнил всю комнату.
Одной рукой он обхватил меня за талию и легко подвинул ближе к себе, поднося к моим губам сигарету. Он зарылся в мои волосы и тихонько прошептал ‘затянись’, и я, как на автомате, подчинилась его словам. Обжигающий сигаретный дым обволакивал мое горло, и я пару раз откашлялась. Довольный этим действием Толга сам сделал еще одну затяжку и позволил выпущенному дыму пройти сквозь расстояние между нами и коснуться моих губ.
По сравнению с тем состоянием, которое у него был за столом на ужине, Толга выглядел сейчас более расслабленным и спокойным. Не часто доводилось увидеть его таким.
– Я прошу прощения за то, как неуважительно отнеслась к твоему отцу. Просто… Я не понимаю. У тебя невероятное почтение к нему.
Когда я увидела, как брови Толги нахмурились, то стала презирать себя за то, что мне пришлось открыть эту тему.
– Как ты видишь сама, Ханде, мой отец… Очень влиятельный человек. Нет ни одной группы мафиози, которая, услышав его имя, не проявила должного уважения, даже за пределами Стамбула. Будучи его сыном, я в долгу перед ним и обязан проявлять хоть половину того уважения, которое оказывают ему другие. Он постарел и потихоньку планирует отдалиться от этих дел. И теперь вся ответственность перекладывается на меня. И каждый… Каждый, кто намерится произнести мое имя, должен дважды это обдумать.
Я с удивлением вслушивалась в каждое произносимое им слово. Но его слова так и не прошли через сито логики. Толга желал, чтобы люди боялись его, чтобы ими двигало безусловное послушание. Но я это и так знала. У меня сердце кровью обливалось, когда я видела, что это единственное, что связывало его и отца. Меня так безумно тянуло его обнять, но, конечно, я этого не сделала. Пауза слишком затянулась, и Толга перешел в наступление.
– Что означает это твое отношение ко мне? Я даже не знаю, как мне себя стоит вести… — Толга прятал свои глаза. Он начал тушить уже давно погасшую сигарету. Не глядя на меня, продолжал – Я не считаю, что такая жизнь соответствует тебе.
Я приподняла одну бровь и жестко оглядела его. С чего он взял?
– Это ты назвал меня Персефоной… Или ты всех так называешь, а потом отдаляешь от своей жизни?
Когда он поднял на меня свои глаза, то его брови снова приняли грозный вид.
– Ты почему такая настойчивая, Ханде? Уж больно полюбила свою новую жизнь… Хочешь стать частью нашего мира?
Он застал меня врасплох, поставив этот вопрос.
– Н-нет. Я терпеть не могу эту жизнь.
– Вот и хорошо. Ибо тебе не хватит ни смелости, ни способностей, — сказал он, обратившись в холодную глыбу льда. Я до боли сжала зубы и резко встала с места.
– Я намного смелее тебя.
Толга продолжал сидеть, не принимая во внимание, что я бросаю ему вызов.
– Смелее меня, значит. Хорошо… Еще увидим.
Что сейчас произошло? Я не могу этого объяснить. Я изумленно произношу ‘Еще увидим’ и застываю на месте. Толга плюхнулся на кровать и посмотрел на меня.
– Если хочешь, чтобы ночь прошла еще веселее, можешь остаться, — произносит он все в том же доминирующем тоне.
Меня охватила злость, и, не проронив ни слова, я вышла из комнаты Толги и громко хлопнула дверью.
Приходить сюда было не самой лучшей идеей.
***
От того, что я просидела там до утра, было очень сложно проснуться на следующий день. После вчерашней еды в меня не лез даже завтрак. Все же, ближе к полудню, я спустилась вниз. Бурак, Толга и господин Йылмаз беседовали в саду. Незаметно для них я прошла на кухню.
– Доброе утро, — проговариваю я глухо Ясемин, которая занята приготовлением кофе. Она улыбается мне.
– Доброе утро. Кофе?
– Нет, спасибо большое. У меня боли в желудке, я лучше съем что-нибудь легонькое, типа салата.
Ясемин утвердительно кивнула и разлила кофе по кружкам. Только я собиралась выходить, как на кухню входит раздраженный Якуб. Я стала изучать его движения.
– Разве бывают такие меры безопасности…, — в процессе разговора он открывает холодильник и достает оттуда холодную воду. Из-за злости он даже не заметил меня.
– На кого ты разозлился? – спрашиваю я, и Якуб остановился. Он молча налил себе воды в стакан и отпил.
– На человека господина Йылмаза. Мой ум находит его методы неуместными. Я вправлю мозги этому негодяю.
– Т-с-с, он может услышать, — тихо бранит его Ясемин.
На миг он расслабился, выговорив все, что сидело в нем, но потом резко посмотрел в мою сторону и выпучил глаза.
– Не беспокойся. Я никому не разболтаю, — уверяю я. Якуб спокойно кивнул головой. Вертя в руках какие-то вещи, что попались мне под руку, я бормочу: «Пока кто-то другой не выдаст твой секрет…». Якуб осмысленно улыбнулся, за ним и я, подняв одну бровь, улыбнулась в ответ. Не верится, что мы с Якубом пересеклись в чем-то. Мое расслабленное состояние улетучилось, когда из сада в дом вошли.
– Доброе утро, любовь моя. Наконец ты проснулась, — говорит Бурак и подходит ко мне. Он так быстро целует меня в губы, что я перестаю дышать. Только я собралась выдать ему ответную реакцию, как в тот момент я поймала взгляд господина Йылмаза. Сразу за ним, поглаживая бороду, стоял Толга, устремив взгляд в сад.
– Да, вчера мне не удалось заснуть, — немного с удивлением говорю я.
– Мы выпьем кофе в зале, Ясемин. Похоже, дождь собирается… — это был голос господина Йылмаза. – Ханде, если хочешь, можешь составить нам компанию.
– Благодарю, но я приму лекарство и отдохну у себя в комнате. Приятного вам аппетита, — я вежливо отказываю.
Я очень хороша в ведении двойной игры. Пусть Толга и думает, что я бездарность, но я считаю, что все правильно делаю.
Я глядела им вслед, пока они проходили в зал. В конце концов, я не стала насильно заставлять себя завтракать, аппетита и так не было, поэтому снова поднялась к себе в комнату. Решив принять душ, я распускаю свой конский хвост и прохожу в ванную. Чтобы смыть с себя вчерашнюю ночь, я залезаю в душевую кабину под дырчатый кран и регулирую температуру воды. Пока я старалась расстегнуть бюстгальтер, убрав руки назад, дверь в ванную открывается и, испугавшись, я пронзительно кричу в голос.
– Ты что здесь делаешь? Выйди!
Но Толге было совсем все равно на мои возгласы.
– И Седеф тоже пришла… Внизу собралось столько людей, а я брожу здесь. Ты знаешь, что о тебе будут думать, если кто-нибудь увидит меня здесь либо услышит что-то лишнее?
В ходе разговора он все ближе подходил ко мне.
– Это о тебе что будут думать… — выдаю я ответ и делаю пару шагов назад, чтобы отдалиться от него, но встречаюсь лишь с холодной плиткой.
– Желаешь узнать, кто же из нас смелее? – голос прозвучал запыхавшимся. И вдруг он прилипает к моим губам. Даже его губы проявляли злость. Что бы ни было у него на уме, он вымещал всю боль на моих губах.
Я начинаю терять равновесие, и, чтобы не упасть, вонзаюсь ногтями в плечи Толги, позже моя спина еще жестче встречается с холодной плиткой. Я отвечаю Толге таким же сердитым поцелуем. Его локоть задевает смеситель и сверху на меня сильным напором начинает литься горячая вода, белая рубашка Толги полностью намокает, но это меньшее, что его сейчас волнует. От воды, что льется по нашим телам, поднимается пар, и становится сложнее вдыхать воздух в перерывах между поцелуями.
Температура воды повышалась, но мы еще больше сосредоточились на поцелуях. Руки Толги сначала обхватили мою обнаженную талию, затем поднимались все выше, и, в конце концов, он добрался до бретелек бюстгальтера, которые нежно потянул вниз. Его полизования на моем открытом плече периодически сопровождались жесткими поцелуями. Как бы то ни было сложно, но мне не сдержать стон, который эхом разносился по ванной. Толга одной рукой погладил меня по ноге, затем схватил за бедра и оторвал меня от земли. Я скрестила ноги у него на талии. Когда я почувствовала его злостные губы на своей груди, то зарыла свои пальцы в его намокших волосах и из последних сил потянула назад.
– Остановись… Прошу, остановись, — прерывисто шепчу я. Толга отреагировал на мольбу.
Его губы оторвались от моей кожи. Я проскользнула сквозь его ладони и приземлилась на пол. Вода все еще бежала по нашим телам. Толга коснулся до крана и вода перестала течь. Капли скатывались с волос на бороду, оттуда стекали по шее, будто исполняя танец.
– Признаю, — произношу, еле дыша – ты намного смелее меня.
Губы Толги сомкнулись, и он внимательно меня разглядывал. Я оказалась права, его эго было удовлетворено. Вот только, почему он совсем не счастлив и не гордится этим?
– Больше не влезай в дела, на которые не хватает смелости, — грубо произносит он и отрывает свое тело от моего.
Душная ванная в миг превратилась в холодные четыре стены. Толга вышел из комнаты, прихватив с собой полотенце. А я так и осталась стоять в состоянии шока. Несколько минут я лишь часто дышала и переваривала случившееся.
Я еще никогда не была настолько потрясена.
***
Он прошелся еще раз по волосам полотенцем и спустился вниз к людям, которых оставил. «Надеюсь, эта зазнайка усвоила урок» вертится у него в голове. Такое чувство, будто я подталкиваю себя в эпицентр всех опасных дел. Кто-то должен был меня проучить и этим человеком оказался Толга. А чего я ожидала? В ритме их жизни не протянуть и месяца. Толга столько сил вложил, чтобы особо не привлекать внимания господина Йылмаза, но почему я все равно выступала главной героиней любого события?
Это и есть самое большое его добро, сделанное для меня, но я, как дурочка, отказывалась это понимать. Если я что-то надумала, то не надумываю отступать.
Пребывая в раздумьях, он не заметил, как дошел до конца лестницы. Отец в одиночестве сидел в кресле.
– Седеф и Бурак ушли? – спрашивает он спокойно.
– Да. Им надо было куда-то пойти, но, по правде, мне нет до этого дела.
Толга кивнул головой и присел на кресло напротив него.
– Когда они выходили, пришла какая-то девушка. Как же ее звали? Блондинка. – он неподдельно нахмурил брови. – Ах… Изель.
Толга напряженно зарыл свои руки во влажные волосы.
– Как ты и говорит, Ханде – друг семьи. И это не связано с Бураком. Очень хорошая девушка, мне она понравилась. Я не знал, что у тебя есть девушка. – он спокойно крутил свою трость.
– Изель мне не девушка. Виделись разок и все на этом.
– Как же Ханде? – голос отца прозвучал четко.
– А что с ней?
– Я могу закрыть глаза на твои вчерашние ревнивые выходки. Но лишь не лги мне. Из-за какой-то девушки… — он внимательно рассматривал сына.
Толга скрестил пальцы в замок.
– И надо быть слепым, чтобы не видеть это. Сынок. – он выделил последнее слово так, что Толга получил посланное ему сообщение. – Ты чувствуешь нечто иное по отношению к этой девушке, не так ли? Ты дал себя обмануть!
Толга резко встал с места.
– Нет ничего подобного, отец!
Господин Йылмаз очень удивился тому, что его сын повысил свой голос, и его охватила злость.
– Для того, я тебя растил? Для того я зарабатывал уважение для тебя, чтобы какая-то дурочка обвела тебя вокруг пальца?
Толга не смог совладать с вырвавшимся истерическим смешком.
– Это ты поднял меня на ноги? Все, что я имею, я заработал своими руками. Тебя даже не было рядом!
Отец из последних сил сжал в руке трость.
– И нет… Я не повторю твоих ошибок. Я не могу все потерять, и влюбившись, попасть в ловушку! – его грозное шептание успокоило отца.
Он оперся на трость и сделал несколько шагов к двери, ведущей в сад. Затем он повернулся к сыну и выждал пару секунд:
– Теперь мне стало куда интереснее, кто такая Ханде, — произнес он и исчез из виду.
Толга закрыл глаза и старался замедлить быстрое дыхание. Когда машина отца отъехала от дома, он резко пришел в себя. Шустрыми шагами он взобрался по лестнице и вошел в мою комнату. Я сидела на краю кровати, и, когда Толга внезапно подошел ближе, я поморщилась.
– Что ты опять хочешь от меня? – выдаю я, но он проходит мимо, не слушая меня. подходя к шкафу, он захватил по дороге случайную сумку и покидал в нее некоторую мою одежду.
– Что ты делаешь?
– Ты уходишь из этого дома, — говорит он, застегивая молнию на сумке, и протягивает ее мне.
– Что? – не понимая суть дела, я пристально гляжу на Толгу.
– Уходишь и все на этом… Наши дела подошли к завершению. Мы еще возьмем свое у отца, но твое присутствие больше здесь не нужно. Ты свободна.
В горле у меня застревает ком.
– Но, но… Ты обещал, что мы вместе ему отомстим. Я даже…
– Уходи, Ханде.
Я взглянула на сумку, которую держал Толга, затем подняла глаза на него.
– Я больше не желаю видеть тебя в этом доме.
Будь прокляты мои глаза, которые наполнились слезами, легкие, в которые не поступает воздух, руки которые предательски дрожат.
– Если это какая-то игра… — мой голос изменился. Произнеси я еще слово и разревусь на месте. Поэтому логичней было молчать.
Голубые глаза Толги потемнели. Казалось небесно-голубой цвет превратился в черный.
– Это не игра. Ты свободна.
Я изумленно наклонила голову.
– Ты ведь и так этого желала. Чего же ты сейчас стоишь?
– Нет, я не иду. За этим всем сокрыт другой план, ты меня обманываешь. Я не уйду.
Толга подошел впритык и сжал мне руку изо всех сил.
– Я не желаю тебя здесь видеть, ты меня слышишь? ОТПРАВЛЯЙТЕ ДОМОЙ! Я НЕ ЖЕЛАЮ ТЕБЯ ЗДЕСЬ!
Я все же сдалась после пронзительного и оглушительного крика Толги, и из глаза потекла слеза. Я выхватила свою руку и оттолкнула парня от себя. Выйдя с комнаты, я с шумом закрыла дверь.
Оттого, что глаза наполнились слезами, было сложно разглядеть дорогу. Быстрыми шагами я вышла в сад. Лаяли собаки. Одна из них стала долго выть. Капли, падающие с неба, разъяренно встречались с асфальтом. Я шла по мокрой дорожке. Мои глаза горели, а соленые слезы смешались с дождевыми каплями. Я неожиданно подворачиваю ногу и чувствую сильную боль в области лодыжки. Останавливаюсь на время. Полностью восстановившись, я сделала глубокий вдох и загадала, чтобы моя душевная боль покинула меня.
Лай собак и звуки разгневанного неба смешались.
– Глупая Ханде… Глупая! Почему ты плачешь? Ты теперь свободна!
Я наскоро вытираю капли с лица и уверенным шагом оставляю сад позади.
***
Дождь крупными каплями бил по окну, я оглядела сад. Зевс и Посейдон все еще лаяли, Аид продолжал выть. И в моем поле зрения появился он. Глядя на Толгу, я продолжала ступать по земле. Он же, приложив руку к стеклу, неподвижно наблюдал за мной. Затем он сжал пальцы в кулак и ударил по стене у окна, и в этот момент у меня защемило в груди, но эта боль никак не задевала Толгу. Я остановилась и застыла в дверях сада. В конце концов, я толкнула дверь и выпустила свое мокрое тело наружу. Наконец я свободна. Я получила то, к чему стремилась с самого начала.
Я шла в верном направлении: подальше от жизни Толги…
Я не заметила, что не дышу, пока не ощутила горечь в груди. Приставив руку к левой стороне грудной клетки, чувствую, как сумасшедше бьется сердце.
