М.М. Черненко, научный сотрудник:
Можно, видимо, говорить о наложении контуров разных культур друг на друга независимо от геополитических границ… Но это может увести далеко от реальных явлений и факторов.
Г.Г. Дадамян:
Предмет нашего обсуждения столь неопределенен и текуч, что дает возможность выписывать разные интеллектуальные вензеля. Поэтому я хотел бы с самого начала предупредить о некоторых, так сказать, кажимостях, которые существуют в культуре.
За процессами, имеющими внешне одинаковый вид, форму могут скрываться совершенно различные мотивации, причины и т.д. Например, сегодня мы видим взлет национальной кинодраматургии отдельных стран. Я хочу напомнить об удивительном взлете театрального искусства, который наблюдался после Октябрьской революции, в первые три послереволюционных года. Тогда только в ведении Наркомпроса было 1574 профессиональных театра, в Красной армии — 1210, около 900 театров-студий и театральных кружков и 3000 сельских театров. «Психоз театрализации», как говорил Мейерхольд по этому поводу. Это не значит, что это все во благо… Мы должны понимать, что внешне общие явления могут иметь совершенно иную природу, иные мотивации.
Напомню еще пример из советской практики. Два процента от объема жилищного строительства выделяли на реализацию ленинского плана монументальной пропаганды, начиная с конца 60-х годов…
И.Е. Светлов, зав. сектором:
Реально это не выполнялось…
Г.Г. Дадамян:
Но тем не менее «суровый стиль 60-х» щедро запечатлен в памятниках, особенно, к примеру, в Иванове…
В действительности, на мой взгляд, все человечество присутствует при очередном испытании европейской цивилизации, европейской культуры. Есть несколько моментов в европейском культурном процессе, которые мы обязаны всегда иметь в виду. Каковы они?
Первый – процесс регионализации европейской культуры. Ему, конечно, противостоит процесс глобализации, который, с точки зрения превращения всего человечества в одну семью, есть процесс объединительный. Мне кажется, что сегодня при всех наших гуманистических посылах говорить, что мы знаем, какой из этих процессов к чему приведет— по меньшей мере не исторично, мы превратились бы в пророков, а не в исследователей. В принципе, этот процесс протянется и в XXI век. Видимо, это нормальный процесс. Вспомним Питирима Сорокина, который утверждал, что есть в культуре маятниковые процессы — то объединительные, то тяготеющие к регионализации… Хотя это вовсе не благо для культуры тех народов, которые участвуют в сложном, порой конфликтном столкновении интеграционных и разъединительных процессов.
Второе. Мы не поймем современного европейского культурного процесса (в расширительном его толковании), если не учтем, что европ — много. Не случайно идея Европы наций предполагала единство многообразия. С этой точки зрения, мы присутствуем при очень сложном процессе, я бы его назвал «метастазы распада тоталитаризма». Думаю, если наши потомки будут выяснять, когда начался XX век, то они придут к мысли, что век этот начался в 1914 г., а закончился в 1989 г. с падением берлинской стены. Сегодня мы присутствуем при блистательном распаде, закате XX века. Но все это проходит по живому, по судьбам людей, народов, этносов и вносит массу факторов, небезразличных для культурного процесса. Мы видим, как распад тоталитарных систем работает на процесс регионализации культур, а с другой стороны, — наблюдаем общеобъединительные тенденции.
М.С. Горбачев, который удивительно точно выражал такую особенность русской ментальности, как способность думать «о будущем мимо настоящего», давно провозгласил идею общеевропейского дома, жизни в нем. Все эти разбегающиеся республики бывшего СССР с метастазами тоталитаристских и прочих идей сейчас стали независимыми государствами. Мы видим, с одной стороны, их попытки интегрироваться в общеевропейский культурный процесс. А с другой — противостояние этой интеграции в виде выпячивания своей этнической самобытности, культурной самоценности. Идея евразийской культуры нашей страны — безумно интересная попытка уйти и от европейской идеи как таковой, и от российского регионализма, найти некую новую общность, что связывала бы воедино Восток и Запад. Столкновение этих противостоящих идей — общеевропейского дома и перехода к реальному провинциализму — очевидность, которую нельзя не замечать.
Третий момент, который нужно учитывать: американский вызов европейской культуре. Я полагаю, что для славянской ментальности в широком смысле вызов американской культуры — одна из проблем, с которой она будет иметь дело и будет вынуждена решать ее. Не знаю как, но это проблема XXI века. Ибо XXI век — правопреемник XIX века с его идеалистическими представлениями о восстановлении истинного, гуманистического значения человека и т.д.
Четвертая проблема, которая имеет принципиально важное значение — о ней мы сегодня стыдливо умалчиваем, — это проблема этноконфессиональная, проблема встречи христианской и мусульманской культур в Восточной Европе и в других регионах, встреча двух ментальностей.
Далее. Размышляя о перспективе, мы, на мой взгляд, должны исходить из представлений о ее стадиальности. В будущем следует, видимо, ожидать обострения тех противоречий, которые мы имеем сегодня. И кто бы ни пытался упорядочить этот процесс, ход регионализации культур приведет к тому, что всеми правдами и неправдами будет утверждаться самобытность, самоценность региональных культур. И, видимо, при всей активности попыток возрождения и усиленной поддержки культуры, они приведут к прямо противоположным результатам. Попросту — культуры задохнутся в изоляции, они не выдержат этого темпа. Затем последует вторая стадия — поиск новых общностей. Теперь крепнут идеи типа Паннонии – иногда реальные, иногда фантомные, — но на следующем этапе, возможно, будут формироваться региональные блоки. О третьем этапе сейчас трудно загадывать. Логика исторического развития может привести к идее Европейского дома, но уже в новом понимании. Не как некоего единства, но как единства общностей культур, признающих свою самобытность и самобытность других в рамках общеевропейской культуры. Дальше не заглядываю. Вспомним идею Фукуямы о конце истории. Я никак не предрекаю конца культуры, такой конец наступит с концом человечества, но то, что наступает сегодня — на определенной территориально значительной части Европы, — наступает конец определенного типа культуры — для меня безусловно.
Мы сегодня присутствуем при мучительном, сложном процессе рождения какой-то другой культуры, которая пытается восстановить истинное значение человека в мире. Хватит ли ее потенциала на то, чтобы быть достойной этой великой задачи, ответить на вызов XXI века? Я не знаю. Надеюсь на это, хотя в самой жизни фактов, дающих подтверждение жизненности этой надежды, очень мало. У нас нет гарантии необратимости тех или иных социальных процессов, но тем не менее я бы сказал, что сегодня жизнь человеческая стала ристалищем не только в политической сфере, но и в сфере этнокультурной.
В.Ф. Колязин, научный сотрудник:
Не кажется ли вам, что в нашем регионе, где существовал тоталитаризм, еще достаточно долго возможно изживание этой контроверзы; нам не грозит та перспектива, которую Фукуяма предложил для Запада?
Г.Г. Дадамян:
С точки зрения будущего культуры, та идеологическая нагрузка, которая была и пока сохраняется в период посттоталитаризма, исторически достаточно быстро (в десять-пятнадцать лет) исчезнет. Это не значит, что культура не будет иметь никакой идеологической нагрузки, учитывая процессы регионализации… Но этот процесс будет иметь принципиально другой характер, он будет связан, скорее, не с политико-идеологическим характером культуры, но со светским, который мы видим в более простом варианте в ряде стран бывшей Восточной Европы.
З.С. Пышновская, научный сотрудник:
Мне кажется, что несколько упрощен вопрос о противостоянии между Америкой и Европой. Не всегда это противостояние. Порой Америка выступает в качестве той силы, которая дала возможность сохранить сокровища западноевропейской культуры. Приобретались наши архивы, те, что не могли здесь сохраниться. Только один пример: огромная выставка немецкого искусства из Лос-Анджелеса — была в Мюнхене, теперь в Берлине… Не во всех областях имеет место противостояние.
Г.Г. Дадамян:
Это так. Проблема в другом: не в том, что Америка сохранила и перекупила массу ценностей вплоть до ощущения, что они граблями прошлись по Европе. Дело в том, что противоположны сами системы ценностей, которые лежат в основе американской и европейских культур. Европейские, на мой взгляд, более духовны, идеальны, более выдержаны в традициях христианской морали. Мы видим уже сегодня, как начинает меняться строй русского, даже бытового, языка, — вовсю используются англицизмы, американизмы, а это — симптомы культурной экспансии. А как отражается та идея победителя, которая была всегда, на мой взгляд, структурообразующей в американской культуре? Европейская культура обращалась к побежденному, к униженным и оскорбленным, сострадала им… Как отразится американское влияние на сознании двадцатилетних, на будущем культуры, мы не можем точно сказать…
(В сб.: Встречи европейских культур. М., Гос. Институт искусствознания, 1996.)
