Речи Высокого
Большее благо
Жестокий ветер бушевал в тот день, когда Ярви узнал, что он король. Или, по крайней мере, наполовину король.
Гетландцы называли этот ветер ищущим, поскольку он отыскивал любую щель и замочную скважину, завывая и пронося смертный холод Матери Моря в каждый дом, как бы сильно ни горели огни в очагах, как бы тесно ни прижимались люди друг к другу.
Ветер набрасывался на ставни узких окон покоев Матери Гандринг и стучал даже обитой железом дверью. Он насмехался над языками пламени в очаге, а те рассерженно плевались и трещали, отбрасывая когтистые тени от подвешенных засушенных растений и роняя мерцающий свет на корень, который Мать Гандринг держала в своих шишковатых пальцах.
– А этот?
На вид он не сильно отличался от комка земли, но Ярви знал, что это такое.
– Корень черноязык.
– И зачем он может понадобиться министру, мой принц?
– Министр надеется, что он ему не понадобится. Отвар из этого корня на вкус и цвет не отличается от воды, но это самый смертельный яд.
Мать Гандринг отбросила корень.
– Иногда министры должны использовать темные вещи.
– Министры должны искать меньшее зло, – сказал Ярви.
– И выбирать большее благо. Пять из пяти. – Мать Гандринг одобрительно кивнула, и Ярви преисполнился гордостью. Одобрение министра Гетланда не просто заслужить. – А во время испытания загадки будут проще.
– Испытание. – Ярви нервно потер скрюченную ладонь своей больной руки большим пальцем здоровой.
– Ты пройдешь.
– Вы не знаете наверняка.
– Министр всегда сомневается…
– Но всегда выглядит уверенно, – закончил он за нее.
– Вот видишь? Я-то тебя знаю. – Это была правда. Никто не знал Ярви лучше, включая и его семью. Особенно семью. – У меня никогда не было ученика способнее. Ты пройдешь с первого раза.
– И уже не буду принцем Ярви. – От этой мысли он почувствовал лишь облегчение. – У меня не будет ни семьи, ни титула.
– Будешь Братом Ярви, и твоей семьей станет Министерство. – Мать Гандринг улыбнулась, и свет очага осветил морщинки вокруг ее глаз. – Твоими титулами будут растения, книги и тихие слова. Ты будешь помнить, советовать, лечить и говорить правду, знать тайные средства и на всех языках сглаживать путь Отцу Миру. Как пыталась я. Нет более благородной работы, какой бы вздор ни несли накачанные мышцами болваны на тренировочной площадке.
– Трудно игнорировать накачанных мышцами болванов, когда ты сам с ними на тренировочной площадке.
– Хм. – Она плюнула в огонь. – Когда пройдешь испытание, тебе нужно будет ходить туда, лишь чтобы позаботиться о проломленной голове, если представление пойдет слишком жестко. Однажды ты примешь мой посох. – Она кивнула в сторону прислоненной к стене тонкой длинной полоски эльфийского металла, испещренного бороздками. – Однажды ты сядешь около Черного Стула и станешь Отцом Ярви.
– Отец Ярви. – Он поежился на своем стуле от этой мысли. – Во мне мало мудрости. – Он имел в виду, что в нем мало храбрости, но ему не хватало храбрости признать это.
– Мудрости можно научиться, мой принц.
Он поднял левую руку на свет.
– А руки? Этому вы можете научить?
– Возможно у тебя проблемы с рукой, но боги дали тебе более редкие дары.
Он фыркнул.
– Вы имеете в виду мой прекрасный певческий голос?
– Почему бы и нет? И быстрый разум, и сочувствие, и силу. Только ту силу, которая присуща скорее великому министру, чем великому королю. Тебя коснулся Отец Мир, Ярви. Помни всегда: сильных мужчин много, а мудрых мало.
– Вот почему из женщин получаются лучшие министры.
– И чай у них тоже обычно получается лучше. – Гандринг отхлебнула из чашки, что он приносил ей каждое утро, и снова одобрительно кивнула. – Но приготовление чая – еще один из твоих великих талантов.
– В самом деле, геройская работа. Вы будете меньше льстить мне, когда я стану министром?
– Ты получишь столько лести, сколько заслужишь, и пинок под зад все остальное время.
Ярви вздохнул.
– Некоторые вещи не меняются.
– А теперь за историю. – Мать Гандринг достала с полки книгу, и камни на позолоченном корешке блеснули красным и зеленым.
– Сейчас? Я должен встать с Матерью Солнцем, чтобы покормить ваших голубей. Я надеялся перед этим немного поспать…
– Я позволю тебе поспать, когда пройдешь испытание.
– Не позволите.
– Ты прав, не позволю. – Она лизнула палец, перевернула страницы, и древняя бумага захрустела. – Скажи, мой принц, на сколько частей эльфы разбили Бога?
– На четыреста девять. Четыре сотни Малых Богов, шесть Высоких Богов, первые мужчина и женщина и Смерть, которая охраняет Последнюю Дверь. Но разве это не нужнее клирику, нежели министру?
Мать Гандринг цокнула языком.
– Министру нужны все знания, поскольку контролировать можно лишь то, что известно. Назови шестерых Высоких Богов.
– Мать Море и Отец Земля, Мать Солнце и Отец Луна, Мать Война и…
Дверь широко распахнулась, и в комнату ворвался ищущий ветер. Ярви подскочил, и языки пламени подскочили вместе с ним и затанцевали, искаженные в сотнях и сотнях банок и колб на полках. По ступеням, спотыкаясь, поднимался человек, и пучки трав перед ним качались, словно повешенные люди.
Это был дядя Ярви, Одем. Его намокшие от дождя волосы прилипли к лицу, а грудь тяжело вздымалась. Он уставился на Ярви широко раскрытыми глазами и открыл рот, но не произнес ни звука. Не нужен был дар сочувствия, чтобы понять: его гнетут тяжелые вести.
– Что случилось? – хрипло вскрикнул Ярви, и его горло сжалось от страха.
Дядя упал на колени, его руки опустились на грязную солому. Он склонил голову и произнес два слова, медленно и грубо.
– Мой король.
Так Ярви узнал, что его отец и брат мертвы.
Долг
Они не выглядели мертвыми.
Лишь очень белыми. Они лежали на холодных плитах в холодной комнате, укрытые саванами до подмышек, и у каждого на груди блестел обнаженный меч. Ярви все ждал, что рот брата искривится во сне, а глаза отца откроются, чтобы взглянуть на него с обычным пренебрежением. Но они не открывались. И уже не откроются.
Смерть отворила им Последнюю Дверь, и оттуда нет возврата.
– Как это произошло? – услышал Ярви голос матери за дверью. Голос был, как всегда, спокойным.
– Предательство, моя королева, – пробормотал дядя Одем.
– Я больше не королева.
– Конечно… Прошу прощения, Лаитлин.
Ярви протянул руку и тихонько дотронулся до плеча отца. Такое холодное. Он раздумывал, когда в последний раз касался отца. Касался ли вообще? Он хорошо помнил, когда в последний раз они перекинулись словами о чем-то важном. Много месяцев назад.
Отец говорил, что мужчина машет косой и топором. Мужчина тянет весло и вяжет узел. А самое главное – мужчина держит щит. Мужчина держит оборону. Мужчина прикрывает напарника. Что за мужчина, который ничего из этого не может?
Я не просил полруки, – сказал Ярви, со смесью стыда и ярости. Он часто оказывался в бесплодной пустыне между этими чувствами.
Я не просил полсына.
А теперь король Утрик был мертв, и королевский обруч, поспешно уменьшенный, давил на лоб Ярви. Давил намного сильнее, чем должна давить эта тонкая полоска металла.
– Я спрашивала, как они умерли, – говорила его мать.
– Они отправились говорить о мире с Гром-гил-Гормом.
– С проклятыми ванстерами мира быть не может, – донесся глубокий голос Хурика, который был избранным щитом его матери.
– Им нужно отомстить, – сказала мать.
Дядя попытался успокоить бурю:
– Но сначала, конечно, время горевать. Верховный Король запретил начинать войну, пока…
– Месть! – Ее голос звенел, как бьющееся стекло. – Быстрая, как молния, жаркая, как огонь.
Взгляд Ярви скользнул на труп брата. Когда-то в нем были быстрота и жар. Сильная челюсть, толстая шея, зачатки темной бороды, как у отца. Он был не похож на Ярви, насколько это было возможно. Ярви считал, что брат любил его. Любовью, от которой оставались синяки, и каждое похлопывание оказывалось ударом. Любовью, которой любят того, кто вечно ниже тебя.
– Месть, – прорычал Хурик. – Надо заставить ванстеров заплатить.
– Черт с ними, с ванстерами, – сказала мать. – Надо заставить наших людей служить. Они должны знать, что в их короле есть твердость. Когда они будут счастливы на коленях, пусть хоть Мать Море выйдет из берегов от твоих слез.
Дядя тяжело вздохнул.
– Значит, месть. Но готов ли он, Лаитлин? Он никогда не был воином…
– Он должен сражаться, готов он или нет! – отрезала мать. Люди рядом с Ярви всегда говорили так, словно он был не только калекой, но и глухим. Похоже, его неожиданное возвышение не избавило их от этой привычки. – Готовьтесь к великому набегу.
– Где нападем? – спросил Хурик.
– Важно лишь то, что мы нападем. Оставь нас.
Ярви услышал стук закрывшейся двери и мягкие шаги матери по холодному полу.
– Перестань реветь, – сказала она. Только тогда Ярви понял, что его глаза увлажнились. Он вытер их, шмыгнул и устыдился. Он всегда стыдился.
Она сжала его за плечи.
– Стой прямо, Ярви.
– Извини, – сказал он, пытаясь выпятить грудь так, как делал его брат. Он всегда извинялся.
– Теперь ты король. – Она поправила его пряжку, попыталась пригладить его светлые волосы – коротко остриженные, но вечно всклокоченные – и, наконец, прикоснулась холодными пальцами к его щеке.
– Никогда не извиняйся. Ты должен носить меч твоего отца и возглавить набег против ванстеров.
Ярви сглотнул. Мысль о набеге всегда переполняла его ужасом. А уж возглавить его?
Одем, должно быть, увидел его страх.
– Я буду вашим напарником, мой король, всегда возле вас, и мой щит будет наготове. Какая бы помощь ни понадобилась, я буду рядом.
– Благодарю, – промямлил Ярви. Лишь одна помощь была ему нужна: чтобы его отправили в Скекенхаус для прохождения испытания на звание министра. Чтобы сидеть в тени, а не на всеобщем обозрении. Но теперь эта мечта обратилась в прах. Его мечты, как плохо размешанный известковый раствор, были склонны рассыпаться.
– Ты должен заставить Гром-гил-Горма страдать за это, – сказала мать. – А затем ты должен жениться на своей кузине.
Он мог лишь уставиться в ее железно-серые глаза. Пришлось смотреть немного вверх, поскольку она все еще была выше него.
– Что?!
Мягкое прикосновение превратилось в железную хватку, сдавившую его челюсть.
– Слушай меня, Ярви, и слушай внимательно. Ты король. Возможно это не то, чего мы оба хотели, но это все, что у нас есть. Все надежды сейчас на тебя, и они – на краю пропасти. Тебя не уважают. У тебя мало союзников. Ты должен сплотить нашу семью, женившись на дочери Одема, Исриун, как должен был твой брат. Мы всё обговорили. Это решено.
Дядя Одем поспешил уравновесить лед теплом.
– Ничто не обрадует меня больше, чем стать вашим тестем, мой король, и видеть, как наши семьи навсегда соединятся.
Ярви отметил, что чувства Исриун не брались в расчет. Как и его чувства.
– Но…
Брови матери нахмурились. Глаза прищурились. Он видал героев, которые трепетали под этим взглядом, а Ярви героем не был.
– Я была помолвлена с твоим дядей Утилом. До сих пор среди воинов ходят легенды о его искусстве владения мечом. С твоим дядей Утилом, который должен был стать королем. – Ее голос надломился, как будто слова причиняли боль. – Когда Мать Море поглотила его, и над берегом возвели пустой курган, я на этом самом месте вышла замуж за твоего отца. Я отбросила чувства и исполнила свой долг. То же должен сделать и ты.
Ярви взглянул назад, на красивый труп брата, размышляя, как она может так спокойно планировать, в то время как ее мертвые муж и сын лежат на расстоянии вытянутой руки.
– Ты не оплакиваешь их?
Внезапный спазм перекосил лицо матери, вся ее тщательно выстроенная красота раскололась, губы скривились, глаза закатились, и жилы на шее натянулись. Один ужасный миг Ярви не знал, ударит она его или разразится рыданиями. И еще неизвестно, что напугало бы его больше. Затем она хрипло вздохнула, вернула на место выпавший локон светлых волос, и снова стала собой.
– По крайней мере, один из нас должен быть мужчиной. – Она по-королевски развернулась и величественно покинула комнату.
Ярви сжал кулаки. Точнее – один кулак, и прижал большой палец к искореженному обрубку на другой руке.
– Спасибо за слова одобрения, матушка.
Как всегда, он был зол.
Он услышал, как дядя шагнул ближе и сказал мягким голосом, каким мог бы разговаривать с норовистым жеребенком:
– Ты же знаешь, твоя мать любит тебя.
– Знаю?
– Она должна быть сильной. Ради тебя. Ради страны. Ради твоего отца.
Ярви перевел взгляд с тела отца на лицо дяди. Так похож, и в то же время так не похож.
– Слава богам, что ты здесь, – сказал он. Слова застревали в горле. По крайней мере, один член семьи о нем заботился.
– Мне жаль, Ярви. Правда, жаль. – Одем положил руку на плечо Ярви, в его глазах блеснули слезы. – Но Лаитлин права. Мы должны делать то, что лучше для Гетланда. И должны отбросить чувства.
Ярви тяжело вздохнул.
– Я знаю.
Его чувства отбрасывали с тех пор, как он себя помнил.
Способ победить
– Кеймдал, ты будешь тренироваться с королем.
Ярви пришлось придушить глупый смешок, когда он услышал, как его назвал мастер над оружием. Наверное, четыре десятка молодых воинов, что собрались напротив, тоже подавляли смех. Конечно, им бы пришлось сдерживаться еще сильнее, если б они увидели, как сражается их король. И, несомненно, смех – это последнее, что к тому времени волновало бы Ярви.
Сейчас, конечно, они его подданные. Его слуги. Его люди, поклявшиеся умереть за него. Но теперь они казались ему оравой врагов даже больше, чем в детстве.
Он все еще ощущал себя мальчиком. В большей степени, чем когда-либо.
– Это честь для меня. – Не было похоже, что для Кеймдала это особая честь, когда он вышел на тренировочную площадку, двигаясь в кольчуге так же легко, как девица в платье. Он поднял щит, деревянный тренировочный меч и несколько раз устрашающе со свистом махнул. Он, наверное, был всего на год старше Ярви, но выглядел старше лет на пять: на полголовы выше, намного шире в груди и в плечах, и на его тяжелом подбородке уже росла рыжая щетина.
– Вы готовы, мой король? – прошептал Одем Ярви в ухо.
– Конечно нет, – прошипел Ярви, но выхода не было. Король Гетланда должен быть преданным сыном Матери Войны, каким бы неподходящим он для этого ни был. Нужно было доказать старшим воинам, стоявшим поодаль, что он может быть больше, чем просто однорукая помеха. Он должен был отыскать способ победить. Всегда есть способ, как говорила его мать.
Но он не мог о нем думать, несмотря на несомненные дары быстрого разума, сострадания и прекрасного певческого голоса.
Сегодня тренировочную площадку разметили на берегу. Восемь шагов песка по каждой стороне, и в каждый угол воткнули по копью. Каждый день находили новую площадку – камни, валежник, болота, узкие улочки Торлби, даже реку – поскольку мужчина Гетланда должен быть всегда готов сражаться, где бы он ни находился. Или, в случае Ярви, всегда не готов.
Но вокруг Расшатанного моря битвы чаще всего случались на неровном побережье, так что на берегу они тренировались чаще всего. И Ярви наглотался достаточно песка, вытаскивая длинный корабль на берег. Когда Мать Солнце сядет за холмы, ветераны будут тренироваться по колено в соленой воде. Но сейчас было время отлива, на поверхности оставались только зеркала луж, и влагу нес лишь соленый ветер с изморосью, и пот, текущий с Ярви из-за непривычного веса кольчуги.
Боги, как он ненавидел кольчугу. Как он ненавидел Хуннана, мастера над оружием, который столько лет был его главным мучителем. Какое отвращение он питал к мечам и щитам. Терпеть не мог тренировочную площадку и презирал воинов, для которых она стала домом. И больше всего он ненавидел то недоразумение, которое было у него вместо руки, из-за которого он никогда не станет одним из них.
– Смотрите под ноги, мой король, – пробормотал Одем.
– Ноги не будут моей проблемой, – отрезал Ярви. – По крайней мере, у меня их две.
За три года он почти не трогал меч, проводя все свое время в покоях Матери Гандринг, изучая способы применения растений и наречия дальних стран. Изучая имена Малых Богов, и уделяя особенно пристальное внимание чистописанию. С кислым привкусом во рту Ярви осознал, что пока он изучал, как лечить раны, эти мужчины положили все свои усилия на обучение искусству эти раны наносить.
Одем обнадеживающе хлопнул его по плечу и чуть не сбил с ног.
– Держите щит выше. Ждите своего шанса.
Ярви фыркнул. Если ждать его шанса, то они будут торчать здесь, пока прилив их всех не утопит. Щит крепко привязали множеством ремней к его иссохшему предплечью, и он вцепился в ручку большим пальцем и обрубком. Лишь от усилия на то, чтобы эта чертова штука висела, рука горела до плеча.
– Наш король некоторое время не бывал на площадке, – крикнул мастер Хуннан и скривил рот, будто слова были горькими. – Действуй помягче.
– Постараюсь не избить его слишком сильно! – крикнул Ярви.
Некоторые засмеялись, но он подумал, что это было почти презрение. Шутки в бою – плохая замена сильным мышцам и руке, держащей щит. Он посмотрел в глаза Кеймдалу, увидел его уверенность и попытался убедить себя, что сильных много, а умных мало. Даже в его голове эта мысль звучала фальшиво.
Мастер Хуннан не улыбался. Ни забавной шутке, ни милому ребенку. И не было женщины, прекрасной настолько, чтобы изогнуть эти железные губы. Он лишь взглянул на Ярви, как обычно, своим долгим взглядом, который был полон презрения, кем бы Ярви ни был, принцем или королем.
– Начали! – рявкнул он.
Если бы быстрота была милостью, то это воистину была бы милосердная схватка.
Первый удар обрушился на щит Ярви и вырвал ручку из немощного захвата, так что кромка щита ударила его в рот, заставив зашататься. Какой-то крупицей инстинкта ему удалось отразить следующий удар, так что он лишь чиркнул по плечу, и рука онемела. Третьего удара он не увидел, лишь почувствовал острую боль, когда подвернулась лодыжка. Он упал на спину, тяжело дыша, словно разорванные меха.
Некоторое время он лежал и моргал. Про непревзойденное искусство дяди Утила на площадке до сих пор рассказывали истории. Похоже, его искусство тоже останется в памяти надолго. Увы, по иным причинам.
Кеймдал отбросил деревянный меч в песок и протянул руку.
– Мой король.
Намного меньше отвращения, чем бывало, но Ярви показалось, что он заметил насмешливый изгиб в уголке его рта.
– Ты стал лучше, – выдавил Ярви через стиснутые зубы, выпутав искалеченную руку из ремней щита, так что Кеймдалу не оставалось ничего, кроме как схватиться за нее, чтобы поднять его на ноги.
– Как и вы, мой король. – Ярви видел отвращение Кеймдала, когда тот прикасался к покалеченной руке, и напоследок пощекотал его обрубком пальца. Жалкий жест, конечно, но слабые преуспевают в мелкой мести.
– Я стал хуже, – пробормотал Ярви, когда Кеймдал возвращался к своим. – Если в это можно поверить.
Он заметил девушку среди младших учеников. Лет тринадцать, наверное, с живыми глазами и темными волосами, спадавшими на острые щеки. Пожалуй, Ярви должен был поблагодарить Хуннана за то, что тот не выбрал ему в соперники её. Быть может, это будет следующим в череде унижений.
Мастер над оружием презрительно тряхнул головой, поворачиваясь прочь, и на Ярви нахлынул гнев, ожесточенный, как зимний прилив. Возможно, всю силу их отца унаследовал его брат, но Ярви досталась полная чаша ярости.
– У нас будет еще бой? – бросил он через площадку.
Брови Кеймдала приподнялись, затем он пожал широкими плечами и приподнял щит и меч.
– Если прикажете.
– О, я прикажу.
От людей постарше донеслось ворчание, а Хуннан нахмурился еще сильнее. Сколько еще им терпеть этот унизительный фарс? Если их королю было неловко, то и им было неловко, и они видели, что в Ярви неловкости хватило бы на всю их жизнь.
Он почувствовал, как дядя мягко взял его за руку.
– Мой король, – тихо и успокаивающе пробормотал он. Он всегда был тихим и успокаивающим, как ветерок в летний день. – Возможно, вам не стоит слишком напрягаться…
– Ты прав, конечно, – сказал Ярви. Как однажды сказала ему Мать Гандринг, глупец – раб своего гнева. Для мудрого гнев – его орудие. – Хурик, ты будешь за меня.
Воцарилась тишина, поскольку все взгляды устремились на избранный щит королевы. Тот сидел, огромный и молчаливый, на покрытом резьбой стуле, который отличал его среди самых прославленных воинов Гетланда. Огромный шрам на его щеке превращался в белую полосу там, где доходил до бороды.
– Мой король, – прогрохотал он, встал и начал просовывать руку в путаницу ремней упавшего щита. Ярви передал ему свой тренировочный меч, который выглядел игрушкой в огромной покрытой шрамами руке Хурика. Его шаги были отчетливо слышны, когда он шел на свое место напротив Кеймдала, который внезапно стал выглядеть как раз на свои шестнадцать лет. Хурик пригнулся, упер сапоги в песок, сжал зубы и издал воинственный рык, глубокий и пульсирующий. Он рычал все громче и громче, пока площадка, казалось, не затряслась. И Ярви увидел, что глаза Кеймдала расширились от сомнения и страха, в точности, как ему и хотелось.
– Начинайте, – сказал он.
Эта схватка была еще короче предыдущей, но никто не назвал бы ее милосердной.
Надо отдать Кеймдалу должное, он скакал достаточно храбро, но Хурик отразил удар его меча, шаркнули деревянные клинки. Затем, несмотря на свои размеры, он рванулся, как змея и подсек ногу Кеймдала. Падая, парень кричал, но лишь до тех пор, пока с пустым звуком кромка щита Хурика не ударила его над глазом, оставив его почти без чувств. Кеймдал застонал; половина его лица была в песке, другая измазана кровью от раны на лбу.
Девушки вряд ли согласились бы, но Ярви подумал, что Кеймдал никогда не выглядел лучше.
Он зло осмотрел воинов. Так, как его мать осматривала рабов, которые ей не угодили.
– Один в мою пользу, – сказал он. Уходя с площадки, он перешагнул через упавший меч Кеймдала и выбрал направление так, чтобы мастеру Хуннану пришлось неловко отойти в сторону.
– Это было неблагородно, мой король, – сказал дядя Одем, шагая за его плечом. – Но остроумно.
– Рад, что ты посмеялся, – проворчал Ярви.
– Более того, я горд вами.
Ярви глянул вбок и увидел, что дядя спокойно и невозмутимо смотрит назад. Он всегда был спокойным и невозмутимым, как свежевыпавший снег.
– О славных победах складывают прекрасные песни, Ярви. Но и о бесславных победах песни у бардов получаются ничуть не хуже, если хорошенько над ними поработать. С другой стороны, славные поражения это всего лишь поражения.
– На поле битвы нет правил, – сказал Ярви, вспоминая, что однажды говорил ему отец, когда был пьян, и ему наскучило кричать на собак.
– Точно. – Одем положил свою сильную руку на плечо Ярви, и Ярви подумал, насколько счастливее была бы его жизнь, если бы его отцом был его дядя. – Король должен победить. Остальное – прах.
Между богами и людьми
–… Мать Солнце и Отец Луна, осветите своим золотым и серебряным светом этот союз между Ярви, сыном Лаитлин, и Исриун, дочерью Одема…
Огромные статуи шестерых Высоких Богов сердито смотрели вниз безжалостными гранатовыми глазами. Над ними, в нишах по кругу купола, мерцали янтарные фигуры малых богов. Все они оценивали Ярви и, несомненно, видели его таким же ужасно неполноценным, каким он сам видел себя.
Он согнул иссохшую кисть и постарался втянуть ее поглубже в рукав. Каждый в Зале Богов отлично знал, что у него на конце руки. Или чего там нет.
И все же он пытался ее спрятать.
– Мать Море и Отец Земля, одарите их урожаями и щедростью, пошлите им удачу в погоде и удачу в битве.
В центре зала на помосте стоял Черный Стул. Эльфийский реликт из времен до Разбиения Бога, выкованный при помощи неизвестного искусства из цельного куска черного металла. Невероятно утонченный и невероятно крепкий, и бесчисленные годы не оставили на нем ни царапины.
Место королей между богами и людьми. Слишком высокое для такого жалкого, как Ярви. Даже от одного его вида Ярви чувствовал себя недостойным.
– Мать Война и Отец Мир, одарите их силой встретить все, что принесет Судьба…
Ярви думал, что будет министром. Что оставит даже мысли о жене и детях. И что самым романтичным в его жизни будет поцелуй старой щеки Праматери Вексен после прохождения испытания. А теперь он собирался разделить свою жизнь, какой бы она ни была, с девушкой, которую едва знал.
Ладонь Исриун была липкой. Их сцепленные руки обмотали священной тканью, из которой получился нескладный узел. Они сжимали друг друга, были связаны, прижаты друг к другу пожеланиями родителей и скованы нуждами Гетланда, но все же, казалось, что между ними бездонная пропасть.
– О, Тот Кто Взращивает Семя, одари их здоровым потомством…
Ярви знал, что думает каждый гость. Не искалеченным потомством. Не одноруким. Он украдкой бросил взгляд вбок, на эту маленькую, хрупкую, светловолосую девушку, которая должна была стать женой его брата. Она выглядела испуганной и слегка нездоровой. Но кто бы выглядел иначе, если б ей пришлось выходить замуж за получеловека?
Для всех это было лучшим из того, что осталось. День празднований, оплакиваемый всеми. Трагический компромисс.
– О, Та Кто Хранит Замки, обереги их семейство…
Лишь Бриньольф-клирик наслаждался собой. Он уже сочинил одно тяжеловесное благословение Исриун на ее помолвку с братом Ярви, и теперь – к своему удовольствию – получил возможность соорудить второе. Его голос бубнил, заклиная Высоких и Малых Богов одарить поля плодородием, рабов повиновением, и уже никто бы не удивился просьбе об исправной работе кишок. Ярви сгорбился под тяжелой шкурой, что носил когда-то его отец, с ужасом представляя, каким длинным будет благословление Бриньольфа на самой свадьбе.
– О, Та Что с Кувшином, пролей процветание на эту королевскую пару, на их родителей и подданных, и на весь Гетланд!
Клирик шагнул назад, довольный, как молодой отец. Его подбородок исчезал в жирных складках.
– Я скажу коротко, – сказала Мать Гандринг, проницательно взглянув на Ярви. Он выплеснул приглушенный смешок, потом поймал на себе взгляд матери, холодный, как зимнее море, и еще один смешок вынужден был придушить.
– Королевство стоит на двух колоннах, – говорила Мать Гандринг. – У нас уже есть сильный король. – Никто не засмеялся. Поразительный самоконтроль. – Скоро, коли будет на то воля богов, у нас появится и сильная королева. – Ярви заметил, как бледное горло Исриун вздрогнуло от того, что она сглотнула.
Мать Гандринг поманила вперед мать Ярви и дядю Одема, чтобы они дали свое благословение, положив руки на узел. Дядя единственный казался счастливым от того, что находится здесь. Затем она с усилием подняла свой посох – сверкнули трубочки и веточки из того же металла, что и Черный Стул – и выкрикнула:
– Они помолвлены!
Так что это случилось. Мнения Исриун никто не спрашивал, как и мнения Ярви. Похоже, мнением королей мало кто интересовался. Мнением этого уж точно. Публика – сотня или больше власть имущих – сдержанно поаплодировала. Мужчины – главы некоторых величайших гетландских семей, с позолоченными навершиями мечей и пряжками – одобрительно ударяли себя в широкую грудь. На другой стороне зала женщины вежливо похлопывали пальцами по надушенным ладоням; их волосы блестели от свежего масла, и на лучших цепочках, украшенных драгоценными камнями, висели ключи от семейных кладовых.
Мать Гандринг размотала священную ткань, и Ярви освободил здоровую руку, липкую, розовую и зудящую. Дядя сжал его за плечи и сказал на ухо: Молодец!, хотя Ярви не делал ничего, лишь стоял и пел какие-то обещания, которых почти не понимал.
Гости вышли, и Бриньольф с громким хлопком закрыл двери зала, оставляя Ярви и Исриун одних наедине с богами, Черным Стулом, тяжестью их неопределенного будущего и океаном неловкой тишины.
Исриун мягко потерла руку, которой держалась за Ярви, и посмотрела на пол. Он тоже смотрел в пол, хотя ничего интересного там не было. Потом прокашлялся. Поправил пряжку ремня с мечом, который висел все еще непривычно. Подумал, что так будет всегда.
– Прости, – сказал он, наконец.
Она посмотрела вверх, ее глаза засияли в тяжелой темноте.
– Почему ты извиняешься? – затем вспомнила и неуверенно добавила, – мой король.
Он чуть не сказал: Потому что у тебя в мужьях будет наполовину мужчина, но остановился на:
– За то, что тебя передают в моей семье, как кубок на празднике.
– На празднике все счастливы получить кубок. – Она чуть горько улыбнулась. – Это я должна извиняться. Представь меня королевой. – И она фыркнула, словно никогда не слышала более глупой шутки.
– Представь меня королем.
– Ты и есть король.
Ярви моргнул, услышав это. Он был так увлечен своими недостатками, что даже не думал, будто она может думать лишь о своих. Как часто бывает со страданиями других, эта мысль заставила его почувствовать себя немного лучше.
– Ты управляла хозяйством своего отца. – Он посмотрел на золотой ключ, висевший на ее груди. – Это не так уж мало.
– Но королева отвечает за всю страну! Все говорят, что у твоей матери к этому дар. Лаитлин, Золотая Королева! – она произнесла это имя, как заклинание. – Говорят, у нее тысячи и тысячи связей, что долг ей – предмет гордости. Говорят, среди торговцев ее слово ценится дороже золота, потому что золото может подешеветь, а ее слово никогда. Говорят, некоторые торговцы на дальнем севере перестали молиться богам и поклоняются ей. – Она говорила все быстрее, покусывала ногти, терла одну тонкую руку о другую, ее глаза были широко открыты. – Ходят слухи, что она откладывает серебряные яйца.
Ярви засмеялся.
– Я точно уверен, что это чепуха.
– Но она строила амбары и проводила каналы. И заставила распахать новые земли. Так что теперь никогда не будет голода, из-за которого раньше людям приходилось тащить жребий, чтобы узнать, кто должен искать новый дом за морем. – Исриун говорила, а ее плечи поднимались, пока не остановились на уровне ее ушей. – И люди стекаются в Торлби со всего мира, так что город утроился в размерах, и пришлось сломать его стены, а твоя мать построила их заново и снова сломала.
– Это так, но…
– Я слышала, у нее есть грандиозный план чеканить все монеты одного веса, и эти монеты будут ходить по всем землям вокруг Расшатанного моря, так что каждая сделка будет совершаться с ее лицом, делая ее богаче Верховного Короля в Скекенхаусе! Как я… смогу? – Плечи Исриун опали, она задела ключ на ее груди, и тот закачался. – Как могут такие, как я…
– Всегда есть способ. – Ярви схватил ладонь Исриун, прежде чем она смогла бы снова отправить в рот исчезающие ногти. – Моя мать тебе поможет. Она же твоя тетя, так ведь?
– Она поможет мне? – вместо того, чтобы вытащить руку, она ею притянула его поближе. – Твой отец, возможно, был великим воином, но думаю, он был менее страшным родителем.
Ярви улыбнулся, но не стал отрицать.
– Тебе повезло больше. Дядя Одем всегда спокоен, как стоячая вода.
Исриун нервно глянула на дверь.
– Ты не знаешь моего отца, как я.
– Тогда… я помогу тебе. – Половину утра он держал ее руку, и та не сильно отличалась от мертвой рыбины в его липкой ладони. Теперь она была совершенно другой – сильной, прохладной и очень живой. – Разве не в этом смысл супружества?
– Не только в этом. – Внезапно она оказалась очень близко, свет свечей отражался в уголках ее глаз, зубы сияли между приоткрытых губ.
От нее шел запах, ни сладкий, ни кислый, он не мог его определить. Слабый, но заставлявший его сердце скакать.
Ярви не знал, надо ли закрывать глаза, потом она закрыла, так что закрыл и он, и их носы неуклюже столкнулись.
Ее дыхание щекотало его щеку, и кожа от этого стала горячей. Пугающе горячей.
Ее губы лишь слегка задели его, и он отпрянул, как испуганный кролик, запнулся за свой меч и чуть не упал через него.
– Извини, – сказала она, отскочив назад и уставившись в пол.
– Это мне следует извиняться. – Для короля Ярви провел в извинениях довольно много времени. – Я самый жалкий мужчина в Гетланде. Несомненно, мой брат целовал тебя лучше. Больше практики… полагаю.
– Твой брат лишь болтал о сражениях, в которых он победил, – пробормотала она.
– Со мной такой проблемы не будет. – Он не знал, зачем сделал это – чтобы ее шокировать, или в качестве мести за неудавшийся поцелуй, или просто, чтобы быть честным – но он вытянул скрюченную кисть, одергивая рукав, чтобы она оказалась между ними во всем своем уродстве.
Он ждал, что она вздрогнет, побледнеет, шагнет назад, но она лишь задумчиво на нее смотрела.
– Болит?
– Не особо… иногда.
Она потянулась вперед, скользнула пальцами по шишковатым суставам, надавила большим пальцем в скрюченную ладонь, и дыхание в его горле замерло. Никто никогда не трогал эту руку так, словно это была просто рука. Как часть плоти с теми же чувствами, что и у остальных.
– Слышала, ты все равно побил Кеймдала на площадке, – сказала она.
– Я лишь отдал приказ. Я давно понял, что не очень хорош в честных поединках.
– Воины сражаются, – сказала она, глядя ему в глаза. – Король командует. – И с улыбкой потянула его на помост. Хотя это был его зал, он шел с трудом, поскольку с каждым шагом все больше чувствовал себя нарушителем.
– Черный Стул, – пробормотал он, когда они дошли.
– Твой стул, – сказала Исриун, и, к его ужасу, коснулась кончиками пальцев идеального металла на ручке. Раздался шелест, от которого у Ярви по коже побежали мурашки. – Трудно поверить, что здесь это самая старая вещь. Сделанная руками эльфов до Разбиения Мира.
– Ты интересуешься эльфами? – пропищал он, ужаснувшись, что она захочет заставить его коснуться этой штуки, или, хуже того, сесть на нее, и в отчаянии пытался отвлечь внимание.
– Я читала все книги о них из тех, что были у Матери Гандринг, – сказала она.
Ярви удивленно посмотрел.
– Читала?
– Когда-то я готовилась стать министром. Я была ученицей Матери Гандринг до тебя. Обреченная на жизнь с книгами, растениями и тихими словами.
– Она никогда не говорила. – Похоже, у них было больше общего, чем он себе представлял.
– Я была помолвлена с твоим братом, потому все и закончилось. Мы должны делать то, что лучше для Гетланда.
Они почти одновременно одинаково вздохнули.
– Мне все так говорят, – сказал Ярви. – Мы оба лишились Министерства.
– Но получили друг друга. И это… – ее глаза сияли, когда она в последний раз погладила идеальную кривую ручки Черного Стула, – внушительный подарок на свадьбу. – Кончики ее пальцев скользнули с металла на его ладонь, и он подумал, что ему очень нравится, когда они там. – Мы собирались обсудить, когда поженимся.
– Как только я вернусь, – немного хрипло сказал он.
Она еще раз сжала его иссохшую руку и отпустила.
– После твоей победы, мой король, я ожидаю поцелуя получше.
Глядя, как она уходит, Ярви был почти рад, что они не попали в Министерство.
– Я постараюсь не запнуться за меч! – крикнул он, когда она дошла до дверей.
Выходя, она улыбнулась ему через плечо, ее волосы засияли в дневном свете. Затем двери за ней мягко закрылись. А Ярви остался один на помосте, в центре всей этой тишины. И внезапно его сомнения разрослись даже выше Высоких Богов. Потребовалось ужасное усилие, чтобы повернуть голову к Черному Стулу.
