1. Проблема датировки: от 1037 до 1050 гг.
Ужанков А.Н. склоняется к 1037 г. (1038 г.). Почему:
- 1038 — год 50-летия крещения Руси.
- Кириепасха, т.е. совпадение праздников Благовещания и Пасхи. – (25 – 26 марта).
- построены линия обороны вокруг Киева и Золотые Ворота, церковь во имя Софии.
Смысл: Киев — образ Иерусалима, духовной столицы мира и образ Константинополя столицы светской, т.е. митрополия, буквально «мать горордов».
- Год 60-летия Ярослава Мудрого.
Такое стяжение знаменательных дат не могло остаться без внимания. Оно требовало духовного осмысления. Ведь речь шла о событиях всемирно исторического значения. Это осмысление и было предпринято в «Слове о Законе и Благодати».
«Слово…» состоит из трёх частей. Первая часть — что есть Закон (Ветхий Завет) и что есть Благодать (новый Завет)? Вторая часть — место и роль русского народа, его предназначение в истории; впервые сформулированная русская идея.
Третья — похвала князю Владимиру.
Позднее к «Слову…» была добавлена молитва.
Борис и Глеб
Князья Борис и Глеб были первыми святыми, канонизированными Русской церковью, но не были первыми святыми Русской земли (до них были варяги Федор и Иоанн, кн. Ольга и кн. Владимир). Нужно помнить об этом, чтобы понять всю исключительность, всю парадоксальность их канонизации.
Их народное признание опередило церковную канонизацию. Более того, канонизация была произведена, несомненно, не по почину высшей иерархии, т.е. греков-митрополитов (Иоанн, Георгий). Сомнения греков были вполне закономерны: Борис и Глеб не были мучениками за Христа, но пали жертвой политического преступления, княжеской усобицы, как многие до и после них. Одновременно с ними от руки Святополка пал и третий брат Святослав, о канонизации которого и речи не было.
Князь Святополк, убивший своих братьев, стремился установить на Руси единодержавие подобно своему отцу Владимиру-язычнику.
Канонизация Бориса и Глеба ставит перед нами большую проблему.: в чём древняя церковь и весь русский народ видели святость князей, самый смысл их христианского подвига?
До нас дошли три житийных памятника, посвященные святым братьям: летописная повесть 1015 г., «Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба» Нестора Летописца, «Сказание, страсть и похвала святых мучеников Бориса и Глеба» неизвестного автора. Летописный рассказ представляет самостоятельное произведение, весьма драматическое, с морально-религиозным освещением. «Сказание» по стилю и основной идее близко к нему примыкает. Оно содержит молитвы и размышления святых князей, объясняющие их почти добровольную смерть. «Сказание» развивает эти места в патетическую лирику близкую к причитаниям в чисто русском духе. Нестор дал более учёное повествование, приближающееся к греческой житийной традиции. Обширное введение даёт замечательную всемирно-историческую схему, отмечающую место русского народа в истории христианской церкви.
Смерть князя Владимира (1015) застаёт Бориса в походе на печенегов. Не встретив врагов, он возвращается в Киев и дорогой узнаёт о намерении Святополка убить его. Он решает не противиться брату, несмотря на уговоры дружины. На реке Альте его настигают убийцы, вышгородцы, преданные Святополку (24 июля).
Глеб был убит на Днепре у Смоленска по дороге из своей волости Мурома. Предупреждения брата Ярослава не остановили его, он не хотел верить в злодейство Святополка. Ладья убийц встречается с ладьёй Глеба. По приказу Горясера собственный повар Глеба перерезает ножом князю горло (5 сентября).
Ярослав отомстил Святополку за смерть братьев. Тела их были погребены в Вышгороде.
Первая и ближайшая морально-политическая идея, которую внушают нам все источники, — идея послушания старшему брату. Уже в летописи Борис говорит дружине: «Не буди мне возняти руки на брата своего старейшого; аще и отец ми умре, то сь ми буди в отца место». Этот мотив особенно развивается в «Сказании» и в «Чтении». Нестор постоянно возвращается к нему, выводя из него политический урок для современников: Видите ли, братья, коль высоко покорение, еже стяжаста святая к старейшу брату. Си аще бо быста супротивилися ему, едва быста такому дару чудесному способлена от Бога. Мнози бо суть ныне детескы князи, не покоряющеся старейшим и супротивящеся им; и убиваеми суть: ти несуть такой благодати снодоблени, я ко же святая сия. Память святых Бориса и Глеба была голосом совести в междукняжеских раздорах, не урегулированных правом и ограниченных только идеей родового старшинства. Но мы не знаем, насколько идея старшинства была действенна в княжеской и варяжской среде начала 11 века. Князья постоянно нарушали её. Власть старшего брата. Даже отца, никогда не простиралась в древнерусском сознании за пределы нравственно допустимого. Преступный брат не мог требовать повиновения себе, и сопротивление ему было всегда оправдано. Таково мщение Ярослава в житиях. Совершенно ясно, что добровольная смерть двух сыновей Владимира не могла быть их политическим долгом.
В размышлениях Бориса, по «Сказанию», даётся другое обоснование подвига. Князь вспоминает о смирении: «Господь гордым противится, смиренным же даёт благодать», о любви: «Иже рече: Бога люблю, а брата своего ненавидит, ложь есть», «Совершенная любы вон измещет страх».
Но всего сильнее переживается Борисом мысль о мученичестве: «Аще кровь мою прольет, мученик буду Господу моему». Господи Иисусе Христе, иже сим образомь явися на земли, изволивый волею пригвоздитися на кресте и приим страсть грех ради наших! Сподоби и мя прияти страсть.
Вольное мучение есть подражание Христу, совершенное исполнение Евангелия. «Сказание» идёт ещё дальше: оно ярко рисует мучительную трудность отрыва от жизни, горечь прощания с белым светом, оно употребляет всё своё немалое искусство, чтобы изобразить человеческую слабость и жалостную беззащитность князей. Особенно поражает своим трагизмом смерть Глеба. Здесь всё сказано, чтобы пронзить сердце острой жалостью. Юная, почти детская жизнь трепещет под ножом убийцы. Ни одна черта мужественного примирения, вольного избрания мученичества не смягчает ужаса бойни — почти до самого конца Глеб не верит в жестокий замысел Святополка: «Не дейте мене, братия мои милая…». «Ты веси, Господи, Господи мой. Вемь Тя рекша к своим апостолам, яко за имя Мое. Мене ради возложат на вас рукы и предани будете родомъ и другы, и брат брата предасть на смерть».
В «Чтении» Нестор сводит к минимуму присутствие этой человеческой слабости. Он хочет дать житийный образ мучеников, предмет не жалости, а благоговейного удивления. Автор «Сказания», не стеснённый задачей обосновать канонизацию князей, мог более свободно обратиться к своим современникам. Он заставляет их задуматься о нравственной стороне происходящего.
Между этими двумя оттенками в понимании подвига страстотерпцев Древняя Русь сделала выбор в пользу «Сказания».
Как ни очевидно евангельское происхождение этой идеи — вольной жертвы за Христа, но для неё оказывается невозможным найти агиографические образцы. Подвиг непротивления есть русский национальный подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещёного русского народа.
