Смысл бесед, направленных на восстановление участия

В дальнейших исследованиях метафоры «снова сказать здравствуй» и после прочтения работ Барбары Майерхоф (Myerhoff , 1982, 1986), антрополога и культуролога, я начал называть терапевтические беседы, сосредоточенные на исцелении от переживания горя, «беседами, направленными на восстановление участия». В четвёртой главе я даю краткое описание работы Майерхоф в сообществе престарелых евреев в Венисе, пригрооде Лос-Анджелеса. В этой работе она вводит метафору «восстановления участия» (re-membering ). Здесь я всего лишь кратко коснусь того, какое значение Майерхоф (Myerhoff , 1982) придавала восстановлению памяти о жизни людей в контексте проектов идентичности[19]членов этого сообщества:

«Чтобы обозначить этот особый тип воспоминания, можно использовать термин «восстановление участия», привлекая внимание к пересмотру статуса отдельных членов сообщества, значимых фигур, принадлежащих жизненной истории человека, образа себя-прежнего, а также других людей, которые являются частью истории. Восстановление участия, таким образом, является целенаправленным, осмысленным объединением насыщенных смыслом образов, существенно отличающимся от пассивного созерцания фрагментарных картин воспоминания и чувств, которые сопровождают любую другую деятельность в нормальном потоке сознания» (С. 111).

Такое определение восстановления участия вызывает в сознании людей образ, метафору жизни человека и его идентичности как некоего клуба или социального объединения. Членами этого жизненного объединения или клуба являются значимые для человека фигуры из его прошлого, а также настоящего, те, кто влияет на его представление о себе. Беседы, направленные на восстановление участия, обеспечивают возможность для людей осуществить пересмотр «членского состава» своих жизненных объединений, и это открывает возможность для реконструкции идентичности, изменения представления о себе и отношения к себе. Майерхоф перечисляет некоторые из социальных механизмов, которые способствуют пересмотру состава собственного жизненного клуба:

«Частная жизнь и жизнь сообщества, правильным образом вспоминаемая и «населённая», — это интерпретация. При этой форме анализа необходимо насыщенное описание. Это подразумевает установление связей между общими ценностями и символами группы и конкретными историческими событиями. Частности приглушаются, уравниваются с большими темами и рассматриваются как конкретные примеры предельных ценностей и смыслов» (С. 111).

Восстановление участия, по определению Майерхоф, способствует развитию «многоголосного» чувства идентичности, осмыслению собственного бытия и достижению ощущения гармонии путём «упорядочения» жизни. Именно за счёт восстановления участия жизнь «обретает облик, форму и простирается как назад, в прошлое, так и вперёд, в будущее» (Там же ).

Знакомство с этой идеей позволило мне по-иному взглянуть на беседы, основанные на метафоре «снова сказать здравствуй», и привело к более полному пониманию того, что именно способствует положительным результатам этих бесед. Открытие так вдохновило меня, что в результате я стал гораздо чаще использовать соответствующие вопросы в моей работе, и не только во время консультаций по поводу переживаний горя и утраты.

Я полагаю, что практика восстановления участия в целом важна для терапевтических бесед, потому что открывает людям возможность изменить то, что для них было настолько изолирующим. У людей появляются возможности бросить вызов доминирующим в западной культуре представлениям об идентичности, которые ассоциируются с конструированием инкапсулированного «я», с нормами, подчёркивающими необходимость владения собой, самоограничения, самоактуалиэации, самомотивации и умения полагаться на себя. Эти современные западные социально-культурные силы, продвигающие изолированную, одноголосную идентичность, по сути создают условия для возникновения многих проблем, с которыми люди с обращаются за помощью к терапевтам. Беседы, направленные на восстановление участия, обеспечивают противоядие и способ противодействия этим силам. Они также указывают людям альтернативные пути понимания себя и отношения к себе. В терапевтическом контексте беседы, направленные на восстановление участия:

• Актуализируют представление о жизни как о клубе, сообществе. Идентичность при этом считается жизненным сообществом, объединением, по контрасту с представлением об идентичности как инкапсулированном «я». Побуждают к развитию представлений об идентичности, учитывающих важность вкладов, вносимых другими людьми в нашу жизнь и в наше понимание самих себя.

• Способствуют развитию «многоголосного» чувств идентичности, вместо одноголосного, характерного для инкапсулированного «я». Многоголосное чувство идентичности помогает людям осознавать, что их жизнь соединена с жизнями других людей, соприкасается с ним общими важными темами. В беседах, направленных на восстановление участия, фигурируют положительные, но не героические заключения о собственных действиях в жизни и о себе самом.

Открывают возможности для пересмотра «членского состава» жизни человека; это достигается в основном за счёт признания определённых участников и повышения их статуса. Таким образом кому-то предоставляется больше прав оказывать влияние на «содержание» идентичности человека, его представлений о себе, в результате чего какие-то другие участники «дисквалифицируются», некоторые могут вообще «изгоняться» из клуба.

• Насыщенно описывают предпочитаемые варианты идентичности, жизненные знания и умения, которые были созданы совместно в значимых отношениях в ходе жизни человека. Пересматривая эти взаимоотношения с определёнными членами жизненного клуба, можно подробно исследовать избранное представление об идентичности, жизненные знания и умения. Это, в свою очередь, способствует тому, что у людей появляется уверенность в том, что они обладают знаниями о собственной жизни. И это становится основой для развития представлений о том, как можно жить дальше, для простраивания планов на будущее.

• Способствуют двустороннему пониманию взаимоотношений человека со значимыми фигурами его жизни, что в корне меняет представление о себе как о пассивном реципиенте. Человек начинает осознавать взаимность влияния и вклада каждого партнёра по отношениям. При этом воскрешается ощущение того, что человек способен влиять на собственную жизнь.

• Способствуют не просто пассивному припоминанию собственного прошлого, но произвольной реорганизации и восстановлению взаимоотношений со значимыми фигурами в прошлом и с фигурами настоящего, которые уже являются или могли бы стать значимыми. Причём это не обязательно должны быть люди, лично знакомые человеку.

• Как правило, подобные беседы начинаются с двух наборов вопросов. Вопросы первого типа побуждают человека вспомнить и рассказать о том, что значимая фигура привнесла в его жизнь; он оказывается способен взглянуть на себя глазами значимого другого. С этого начинается насыщенное описание того, каким образом эти отношения повлияли или могут повлиять на восприятие человеком себя и смысла своей жизни. Второй набор вопросов побуждает рассказать о том, что сам человек внёс в жизнь значимой фигуры, и насыщенно описать то, каким образом эти отношения повлияли или могли бы повлиять на то, как значимый другой воспринимает самого себя и суть своей жизни.

На рисунке 3.1 отображено картирование беседы, направленной на восстановление участия, с Джессикой. Идёт разметка беседы на карте, выстроенной в соответствии с этими категориями вопросов.

Смысл бесед, направленных на восстановление участия

Сейчас я расскажу вам ещё одну историю о беседе, направленной на восстановление участия. При этом я надеюсь проиллюстрировать некоторые из соображений, важных для создания контекста, способствующего началу разговора о восстановлении участия. В рассказе Джессики была возможность ввести такую беседу уже на первой встрече. Но так бывает не всегда, и в других обстоятельствах следует уделить особое внимание соответствующей подготовке к началу беседы.

Томас

Томас встречался с Шерил, психологом-консультантом, в течение пяти месяцев. Изначально он согласился прийти к ней по настоянию социальных служб, предоставляющих жильё бездомным. Это было частью контракта, подписанного Томасом. Социальные службы предоставили бы ему жильё, если бы он согласился на посещение психологических консультаций. Томасу было совершенно неинтересно встречаться с консультантом, но он согласился на это, потому что знал, что всегда может сделать «каменное лицо» и отбить у людей всякую охоту проявлять интерес к его жизни; особенно хорошо это удавалось ему с психологами-консультантами. Он предположил, что ему удастся использовать эти навыки для того, чтобы быстро избавиться от терапии, и в то же время он сможет делать вид, что следует требованиям социальных служб.

На первую встречу с Шерил Томас прибыл на тридцать пять минут позже назначенного времени и очень удивился, обнаружив, что её это совершенно не расстроило. Он сказал ей, что она «зря тратит своё время», что он «пропащий», живёт «в пустыне чувств», что у него «нет будущего», и скорее всего в этом мире он не останется надолго, что она не должна рассчитывать на особый отклик с его стороны. Несмотря на то, что беседа с Шерил началась с привычного для Томаса сценария, за те двадцать пять минут, которые остались у них для разговора, все планы Томаса пошли наперекосяк. Тактика разочарования и обескураживания в начале встречи почему-то вообще не сработала и у Томаса было смутное чувство, что Шерил как-то «к нему пробирается». В конце встречи Томас чувствовал себя неуютно у него появилось ощущение, что он теряет равновесие. Он не знал, как ему дальше вести себя, чтобы следовать своему плану Выйдя из кабинета Шерил, Томас некоторое время просто стоял на тротуаре, не зная, куда двигаться дальше.

Вскоре ему удалось благополучно забыть об этом опыте, и он снова начал видеть жизнь в привычном свете. Неделю спустя он вдруг обнаружил, что вновь утратил равновесие: на следующую встречу с Шерил он пришёл даже раньше назначенного времени. Вместо того чтобы позвонить и сказать, что болен (как собирался), он просто взял и пришёл. Томас был совершенно озадачен. Он никак не мог понять, каким образом попал сюда, и стал беспокоиться, а всё ли у него в порядке с головой. Дальше всё стало только хуже. Он понял, что хочет разговаривать с Шерил. К концу второй встречи Томас чувствовал себя «совершенно озадаченным», потерянным, будто под ним «земля качается» у него кружилась голова, он не знал, как это понимать.

На этот раз ему было ещё сложнее выбросить всё из головы и оказалось, что следующую встречу с Шерил он предвкушал с большим интересом. Томас продолжал с ней встречаться. Внезапно Шерил узнала, что в силу семейных обстоятельств ей придётся переехать. Услышав об этом, Томас очень расстроился. Он никак не мог понять, почему так расстроен; ему казалось, что он сходит с ума. Он чувствовал, что у него нет выбора и ему придётся сказать Шерил о странных переживаниях, которые у неге возникали в ходе этих встреч. Может быть, она помогла бы ему осмыслить их… Они обсудили это, и так как Шерил собиралась перед переездом направить Томаса ко мне, чтобы я продолжал с ним работать, она предложила встретиться всем вместе и поговорить об этом. Томас согласился.

Вот эту историю я и услышал, когда встретился с Томасом и Шерил. Чтобы помочь Томасу осмыслить, что же происходило с ним на встречах с Шерил, я порасспрашивал их обоих о том, какие впечатления вызывали у них беседы. Через двадцать минут до Томаса дошло: «Ой, это ж признание, вот это что. Наконец-то мне удалось понять, что это такое. Это признание. Вот что меня так выбивало из колеи. То, что она даёт мне признание. У меня этого никогда не было, я не знаю, что с этим делать, честное слово, не знаю, как с этим быть».

Я спросил Томаса, почему это признание так притягивает его. «Да вы что, не знаете, что ли? Это же чисто человеческое что-то. Разве вы не знаете? Людям свойственно стремиться к тому, чтобы получать признание», — ответил Томас. Я сказал, что не уверен, знаю ли я это, и попросил его поподробнее рассказать мне об этом понимании. И Томас так и поступил, привлекая идею о человеческой природе в качестве объяснения тому, по побуждало его так реагировать на встречи с Шерил. После этого я спросил Томаса, как Шерил откликалась на историю его жизни, и вскоре у меня был список особых умений, позволявших ей давать признание другим людям.

Объясняя свой отклик на признание со стороны Шерил, Томас сослался на представление о человеческой природе, человеческой натуре. В нынешние времена люди достаточно часто ссылаются на «человеческую природу» (см. главу 2). Поэтому вполне ожидаемо, что они будут объяснять свои достижения общими фразами такого рода — я называю их «натуралистические объяснения». Хотя они могут быть по-настоящему красивы, широко признаваться и применяться в терапевтических целях, подобный подход «затеняет», игнорирует социальную историю достижений, роль отношений с другими в том, чего человек достигает, в развитии важных линий человеческой жизни. Именно поэтому «натуралистическое» понимание — это бедное, слабое описание, и в беседе оно заводит нас в тупик.

Чтобы сделать возможной беседу восстановления участия, важно понимать, что подобных тупиков можно избежать, если открыть путь для социальной истории значимых достижений в жизни людей, для осознания роли человеческих взаимоотношений в их развитии. Например, человек может говорить о том, что жить и пережить травму ему помогла надежда, которая свойственна человеческой натуре: «Для людей вообще характерно сохранять надежду в ситуации катастроф, травм и т. д., это свойственно их природе». Это замечательная мысль, но она не способствует насыщенному развитию истории. В терапевтическом контексте можно уважать и признавать подобное понимание, но при этом как бы обходить его, задавая следующие вопросы:

• Каким образом вам удавалось сохранить надежду, несмотря на то, что вам довелось пережить?

• Как вам кажется, каким образом вам удавалось сохранять чувство сопричастности этой надежде в тяжёлые времена, что помогало вам не забывать о ней?

• Из всех людей, которые знали вас, кто меньше всех удивился бы, узнав, что вам удалось сохранить надежду?

• Как вы полагаете, что именно из того, что эти люди знали о вас, чему они были свидетелями в вашей жизни, позволило им предсказать, что вы сможете сохранить надежду?

• Можете ли вы припомнить какие-нибудь обстоятельства, эпизоды, случаи, которые подпитывали бы вашу надежду?

• Не могли бы вы вспомнить какие-нибудь случаи, которые могут подтвердить, что сохранение надежды на будущее было вполне обоснованным?

Такие вопросы открывают возможность для положительной оценки, признания людьми собственных достижений и обеспечивают основу для богатого, насыщенного развития истории. Они также создают основу для начала беседы, направленной на восстановление участия. Когда Томас предложил «натуралистическое» объяснение своего отклика на признание, которое он получил от Шерил, я задал ему следующие вопросы:

• То есть в какой-то момент вы смогли как-то распознать это признание?

• Может быть, вы сумеете рассказать о каких-то жизненных событиях, переживаниях, которые помогли бы мне понять, каким образом вам удалось распознать признание?

• Откуда взялось ощущение, что это признание? Что позволило вам узнать его, понять, что это было именно оно?

• И это признание не осталось незамеченным. Вы позволили ему затронуть вас, приняли его. Мне очень любопытно, каким образом вы узнали, как отнестись к этому признанию?

• Не могли бы вы рассказать о своей жизни что-то такое, что помогло бы мне понять, откуда вы знали, как обходиться с признанием?

• Есть ли какие-то истории в вашем личном опыте, которые бы позволили мне понять происхождение, основы вашей способности впустить в свою жизнь признание и позволить ему затронуть вас?

Именно отвечая на эти и им подобные вопросы, Томас впервые упомянул собственную мать.

Томас: Ну, вы, наверное, хотите узнать про мою мать, другие консультанты всегда спрашивают. Она покончила с собой, когда мне было семь лет, я этого почти не помню. Помню только, что в этот момент был дома, помню, что искал её повсюду и не мог найти, а потом нашёл… в ванной, она не шевелилась. Все после этого как-то мутно, я не помню. Следующее воспоминание — я куда-то бегу и всё время падаю, бегу и падаю. Больше я никогда её не видел, и никто никогда мне ничего о ней не говорил. Мне сказали, что она покончила с собой, но я не мог этого понять. Потом я узнал, что она перерезала себе вены. И ещё я узнал, что она попросила, чтобы дядя на это время забрал меня из дома, но этого не случилось, — он валялся на газоне в палисаднике, пьяный в дым. Некоторое время после этого я жил с тётей и другим дядей. Эта тётя была двоюродной сестрой моей матери, но в той семье было жутко. В конце концов я больше не смог этого выносить и в четырнадцать лет убежал из дома и жил на улице. Потом меня взяли в одну приёмную семью, затем в другую, но из этого тоже не вышло ничего хорошего. И вообще я не хочу об этом говорить, я просто рассказываю вам, потому что психологи всегда об этом спрашивают.

М.: Вы не хотите говорить об этом?

Томас: Да я уже устал говорить об этом. Я вообще устал от всего этого.

М.: Понимаю… но отчего именно вы устали?

Томас: Я устал от того, что это стало причиной моих проблем, ну вы знаете.

М.: Не уверен, что знаю.

Томас: Знаете-знаете. Ну, про то, что все мои проблемы, и наркомания тоже, это всё связано с гневом, знаете, с гневом, который обращён мной против самого себя.

М.: Гнев?

Томас: Ну, вы знаете. По поводу того, что сделала моя мать. Гнев, который был направлен на мою мать за то, что она отвергла меня таким образом, за то, что она сделала с моей жизнью. Ну, короче, я всё это уже десять раз проходил, и с меня хватит, я хочу оставить прошлое, как оно есть, и не тревожить его больше.

М.: А подобное понимание того, что произошло в вашей жизни, оно уважительно по отношению к вашей матери или неуважительно?

Томас: Чего?

М.: Можно ли сказать, что вот такое понимание — это проявление уважения к жизни вашей матери и к тому, как она относилась к вам? Или это проявление неуважения?

Томас: Чего? Да я никогда… эээ…

М.: Не торопитесь.

Томас: Ну, я… об этом… так никогда… не думал. Но мне кажется, что с этой точки зрения выглядит это всё некрасиво, да.

М.: Но вот как бы вы сказали — это проявление уважения или неуважения?

Томас: Ну, если так на это посмотреть, то я бы сказал — неуважения.

М.: Я бы не хотел с вами беседовать таким образом, чтобы это было проявлением неуважения к вашей матери и её отношению к вам. Я не хотел бы поддерживать вас в том, чтобы вы по какой бы то ни было причине гневались на неё.

Томас: Вы этого не хотите? Ну ладно, ладно.

М.: Но я бы хотел попросить у вас разрешения поспрашивать о ней побольше, о том времени, когда вы были маленьким ребёнком. Я бы хотел сделать это, потому что, когда я задал вам вопрос о том, где и как вы впервые почувствовали признание со стороны других, вы упомянули вашу мать, и у меня возникло ощущение, что в её истории, в том, как она относилась к вам, есть что-то ещё, что-то важное.

Томас (выглядит удивлённым) : Хорошо.

М.: Мне было бы интересно послушать какие-то воспоминания о ваших отношениях с ней до того момента, как она покончила с собой.

Томас: Воспоминания до того, как она покончила с собой?.. Ну, на самом деле я очень бы хотел ответить на ваш вопрос, но, честно говоря, у меня нет ясных воспоминаний о том времени моей жизни.

М.: Может быть, смутные воспоминания есть?

Томас: Боюсь, что нет. Даже смутных воспоминаний нет.

Мы поговорили ещё немного, но мне не удалось вызвать к жизни какие-то ранние воспоминания об отношениях Томаса с матерью, которые смогли бы объяснить упоминание её в ответ на вопросы об опыте получения признания. Однако у меня были кое-какие идеи насчёт того, как можно выстроить контекст, благоприятный для обретения, извлечения некоторых из этих воспоминаний.

Примерно за восемь месяцев до встречи с Томасом ко мне обратилась за помощью Джульетта, мать троих детей. Джульетту направили ко мне после попытки самоубийства, которое едва не лишило её жизни, в результате чего Джульетта была вынуждена провести какое-то время в больнице. Она была матерью-одиночкой, и в жизни у неё было много трудностей. Возможно, мать Томаса, тоже растившая сына одна, испытывала сходные проблемы. Именно в контексте трудностей и того, каким образом они воздействовали на её поступки, Джульетта пришла к выводу, что она мешает своим детям жить, тормозит их развитие вообще может их уничтожить. От этого ей стало очень больно страшно. Она настолько хотела для них лучшей жизни, чем та, что выпала на её долю в детстве, что она решила: детям будет лучше без неё. Если она умрёт, то детям будет лучше, потому что их станет воспитывать её старшая сестра.

На первой встрече с Джульеттой стало очевидно, что решение покончить с жизнью было следствием её любви к детям, что эта попытка самоубийства была актом любви. После этой встречи у нас было несколько запомнившихся сессий с Джульеттой и тремя её детьми, для которых подобное понимание в корне изменило отношение к её поступку. В конце серии встреч с Джульеттой и её детьми она сама предложила включить её имя в список потенциальных «внешних свидетелей», чтобы в какой-то момент в будущем присоединиться ко мне в работе с кем-то ещё помочь этому человеку, если контекст будет подходящим.

В конце первой встречи с Томасом я поделился некоторыми идеями о возможностях дальнейшего развития наших бесед. Я сказал, что у меня есть знакомая женщина по имени Джульетта, которой почти удалось сделать то, что удалось сделать матери Томаса, — лишить себя жизни. Я сказал, что уверен: Джульетте будет интересно присоединиться к одной или двум встречам с Томасом, если Томас посчитает такой вариант полезным и подходящим.

М.: Конечно, Джульетта не заменит вашу мать, я уверен, что никто не может заменить её. Но мне бы хотелось поспрашивать вас о том, о чем мы сегодня говорили, в присутствии Джульетты. Джульетта будет слушателем. А потом я попрошу вас сесть в сторонке и задам ей вопросы о том, что она услышала в вашей истории. Я предполагаю, что она услышит нечто, чего мне услышать не удалось, а может быть, нечто, что и вам пока не удалось услышать. После этого я бы хотел расспросить вас о том, что вы услышали в отклике Джульетты. Такой вариант работы не является необходимым, но как вы вообще относитесь к этой идее?

Томас: Ну, я не знаю. Мне б такое в голову не пришло. Но… собственно, а почему бы и нет? Знаете, я ведь сейчас в таком положении, что терять-то мне уже нечего.

В тот день я позвонил Джульетте и рассказал ей, что встречаюсь с молодым человеком, переживающим тяжёлые времена, и этот человек в результате трагедии остался без матери в юном возрасте. Когда я спросил Джульетту, не будет ли она против того, чтобы присоединиться к нам, она ни секунды не сомневалась. Она хотела это сделать, и мы могли на неё рассчитывать. Через три дня Джульетта перезвонила мне. Вот как я по памяти восстановил наш телефонный разговор:

Джульетта: Я рассказала детям, что приду на вашу следующую встречу с Томасом, и, когда я им об этом сказала, они решили, что тоже хотят прийти, а Крэйг сказал, что он просто обязан там быть. Можно я их тоже приведу?

М.: Ну, я-то за, но это такая тяжёлая тема для обсуждения, я не уверен, что для них это будет хорошо…

Джульетта: Мои ребята об этом много знают, они ведь пережили мой собственный кризис, и мы научились с ними разговаривать о том, о чем говорить тяжело, и нам это всё очень важно. Когда я поделилась с ними тем, что вы рассказали мне, им стало так грустно за Томаса, они бы хотели помочь.

М.: Ну ладно, я позвоню Томасу, спрошу у него, согласен ли он, и сразу же перезвоню вам.

Я позвонил Томасу, чтобы обсудить с ним это предложение, он ответил: «Ну, я бы такого не придумал, звучит диковато… но в общем-то я уже начал, так надо же продолжать. Терять-то мне нечего, правда?»

И вскоре я встретился с Томасом, Джульеттой и тремя её детьми — Крэйгом, тринадцати лет, Робертом, девяти лет, и Кориндой, шести лет. Мы обсудили, каким образом может проходить эта встреча. Мой план был таким: сначала расспросить Томаса об истории его жизни. В это время Джульетта, Крэйг, Роберт и Коринда будут присутствовать в качестве слушателей. Потом я спрошу Джульетту, Крэйга, Роберта и Коринду о том, что они услышали в истории Томаса. Томас будет только внимательно слушать. Потом, в третью очередь, я расспрошу Томаса о том, что он услышал в пересказах Джульетты, Крэйга, Роберта и Коринды. В это время они вернутся к своей прежней роли и будут только слушать рассказ Томаса о том, что он услышал в их пересказах. Все согласились с этим планом.

На первом этапе встречи Томас и я воспроизвели разговор, прозвучавший на нашей первой встрече. Пришло время Томасу сесть в сторонке, а мне — расспросить Джульетту и троих её детей о том, что они услышали. Для всех этот пересказ оказался очень мощным, трогательным, серьёзным и важным.

М. (обращаясь ко всем, но глядя на Джульетту, опасаясь возложить слишком тяжёлое бремя на плечи детей) : Давайте начнём с того, что больше всего привлекло ваше внимание. Было ли что-то такое, что оказалось для вас самым ярким и заметным в рассказе Томаса? Может быть, вы услышали о нем что-то, о чем бы вам хотелось поговорить?

Крэйг: Вот он сказал, что дядя должен был его из дома забрать, потому что она, в смысле, его мама, не хотела, чтобы именно Томас обнаружил тело.

Роберт: Ага.

Коринда: И я так думаю.

М.: И что это…

Крэйг: А ещё то, что Томас не показал нам, что это было для него грустно или печально.

Роберт: Это верно. Может быть, он уже много плакал об этом, и больше у него ничего не осталось.

Коринда: И я так думаю.

М.: Крэйг, ты сказал, что мама Томаса не хотела, чтобы он обнаружил тело. Что это говорит тебе о его маме, что это говорит о том, какие у неё были отношения с ним?

Крэйг: Давайте подумаем… Ну, наверное, она действительно о нем заботилась, да. Она его любила. А ты, Роб, что думаешь?

Роберт: Ну да, я с этим согласен. Точно, любила. Это факт.

М.: А ты что думаешь, Коринда?

Коринда: Моя мама меня любит, да. И мама Томаса тоже его любит, да, она его любит. Мне очень грустно. И… и… и Томасу тоже от этого грустно.

Крэйг: По-моему, Коринда права.

М.: Джульетта?

Джульетта плачет.

Джульетта: Можно я пока просто посижу и послушаю, что мои дети говорят, хорошо?

М.: Да, да, конечно. Крэйг, почему ты пришёл к таким выводам, почему ты понимаешь это именно так?

Крэйг: Что вы имеете в виду?

М.: Когда ты услышал рассказ Томаса, тебе стало понятно, что его мать действительно заботилась о нем, и ты согласился с Кориндой в том, что она, наверное, его любила. Может быть, ты услышал нечто такое, что напомнило тебе о том, через что тебе пришлось пройти? Может быть, это как-то всколыхнуло твои собственные воспоминания?

Крэйг: Ага. Ага (глаза его наполняются слезами) . Можно так сказать.

М.: Ты хотел бы что-то сказать об этом или предпочёл бы не делать этого?

Крэйг: Нет, я хочу сказать. Я думаю, что я кое-то знаю о том, через что Томасу довелось пройти. Я понимаю, что это, конечно, не одно и то же, это совсем другое, но могло бы быть и то же самое. Мы тоже едва не потеряли нашу маму, и мы думали, что она нас больше не любит. Но это неправда, это ведь неправда, мам, так?

Джульетта: Нет, Крэйг, это неправда, потому что…

Крэйг: Мы узнали, что она думала, будто портила нам жизнь, боялась, что у нас всё из-за неё будет плохо, она думала, что без неё нам будет лучше. Правда? (Поворачивается к Роберту и Коринде.)

Коринда: Ага.

Роберт: Ага. Вначале было совсем тяжело. Всем было плохо, ну совсем плохо. Коринда у нас всё время плакала, и мы никак не могли её успокоить. Она всё за меня цеплялась и за Крэйга, даже когда мы знали, что мама выздоровеет… в конце концов, когда я снова стал ходить в школу, учителям приходилось Коринду вместе со мной в класс отправлять. Ну, это ж было нормально, правда, Коринда? Обошлось ведь.

Коринда (в слезах) : Да. Роберт за мной присматривал.

Джульетта: Хочу сказать. Мне было реально плохо тогда, и я не справлялась, у меня не получалось то, что было для меня действительно важно. У меня было такое ужасное настроение, я думала, что всё порчу, всё самое драгоценное для меня. Я думала, что я просто жалкая пародия на мать и вообще ни на что не гожусь. Я действительно так думала. И Крэйг был прав, когда сказал что я думала — детям без меня будет лучше. Теперь я понимаю, что это совершенно безумная идея, но я была тогда в таком с стоянии…

М.: То есть твоя попытка самоубийства была проявление любви?

Джульетта: Да. Я понимаю, что звучит это странно, но это так было. Действительно было так.

М.: Сейчас я попрошу вас всех сесть в сторонку и послушать, как я буду разговаривать с Томасом о том, что он услышал сейчас, но перед этим я бы хотел спросить всех вас о том, каково вам быть здесь и таким вот образом нам помогать.

Джульетта: Для меня это очень много всего. Я ничего не знала о маме Томаса, но я чувствовала какую-то связь с ней. Я думаю о том, через какое смятение чувств ей, должно быть, довелось пройти. Я понимаю, что она была не совершенна. Я понимаю, что я не была совершенна со своими детьми. Но я думаю, что как мать, я, наверное, понимаю, что это могло для неё значит отказаться от сына. Отдать его. Моё сердце открывается ей, так ей сочувствую, очень сочувствую Томасу и его потере, но сочувствую и его матери и тому, что она потеряла.

М.: Каково вам сейчас со всем этим?

Джульетта (плачет) : Мне очень грустно. Но ещё я чувствую могущество, силу материнской любви к детям, я чувствую силу моей любви к этим троим, я горжусь ими за то, что они так сегодня говорили, я очень надеюсь, что Томас что-то вынесет из этого для себя.

М.: А вы трое, каково вам было сегодня выступать в такой роли?

Роберт: Ну, я рад, что мы пришли.

Коринда: И я. А ты, Крэйг?

Крэйг: Ну, мы много чего пережили. И если рассказ о том, через что мы прошли, поможет кому-то — это же здорово. И мама, и мы, дети, — мы обсуждали, как бывает многим людям грустно, и что им вовсе не обязательно должно быть так грустно. И поэтому мы… мы довольны, что пришли сегодня, да?

Роберт: Ага.

Коринда: Ага.

М.: Спасибо за то, что вы сегодня сделали на этой встрече, а сейчас я поговорю с Томасом о том, что он услышал, когда был свидетелем нашему разговору.

Большую часть времени, пока я расспрашивал Джульетту, Крэйга, Роберта и Коринду, у Томаса по щекам текли слезы. Я попросил его объяснить, что эти слезы могли бы сказать нам о том, что происходило с ним, пока он слушал. Томас был настолько ошеломлён, настолько переполнен чувствами, что поначалу вообще не мог говорить. Я спросил его, стоит ли взять тайм-аут, и он кивнул. Он пошёл во двор покурить, а Джульетта и дети отправились на кухню, чтобы налить себе чаю или водички. Мы собрались снова через пятнадцать минут, Томас всё ещё находился под воздействием сильных чувств, но говорить уже мог.

Томас: Я, я был совсем не готов к этому…

М.: Вы можете немножко сказать о том, к чему именно вы не были готовы?

Томас: Ну, это вот то, каким образом и Крэйг, и Роберт, и Коринда, и Джульетта отнеслись к тому, что я сказал. Я-то, честно говоря, думал, что это так себе мероприятие, перетерпеть — и пройдёт. Честно говоря, я отчасти согласился на всё это… ради вас, Майкл. Но это что-то совсем другое, особенное получилось. Совершенно другое.

М.: А что именно в том, каким образом Крэйг, Роберт, Коринда и Джульетта откликнулись на вашу историю, превратило это «так себе мероприятие» во «что-то совсем другое»?

Томас: Да все, все. С самого начала, когда Крэйг выцепил вот это вот, что моя мама заботилась обо мне. И то, что Роберт и Коринда сказали. Коринда… она меня насквозь пробила, когда сказала, что моя мама меня любит. Вот я сейчас стараюсь не думать о том, что Коринда сказала, потому что если я начну об этом думать, я опять не смогу говорить. И что сказала Джульетта. Вот ещё то, что она сказала, что так сочувствует моей матери, что её сердце ей открывается, я, честно говоря, совершенно не понимаю, почему такое огромное воздействие это на меня оказывает, но мощно. Уф… Ну вот, опять… (Снова плачет.)

М.: Пока вы слушали, Томас, может быть, что-то вам вспомнилось? Какой-нибудь образ? Возможно, вы что-то осознали? Что-то о вашей маме, о ваших отношениях с ней, о том, что вы для неё значили?..

Томас: Да, я думаю, да. Мне с этим надо будет посидеть, подумать. Очень много мыслей одновременно налетает, и все как-то путаются. Сейчас трудно что-то одно выловить, но были какие-то вспышки посреди этого всего.

М.: Вспышки?

Томас: Ну, проблески. Лучше вот это слово. Как такие быстрые проблески, вспышки света на мою историю. Я не могу сейчас больше об этом сказать, я их сейчас не могу вернуть туда, они были.

М.: А у вас есть ощущение, почему эти пересказы — пересказы Джульетты, Роберта, Крэйга и Коринды так затронули вас? Что откликается, что отозвалось, какой струны в вашей душе они коснулись?

Томас: Ну, вот точно сейчас не могу конкретно сказать ничего, и я не знаю, правда ли то, что Джульетта и её дети сказали про мою мать. Но мне кажется, что какая-то правда всё-таки есть, просто потому, насколько это на меня повлияло. С ума сойти. У меня никогда такого переживания раньше не было. И я не преувеличиваю. Совсем не преувеличиваю.

М.: У нас сейчас время заканчивается, скажите, куда это вас привело, где вы сейчас?

Томас: В каком смысле, что вы имеете в виду?

М.: Иногда эти события подобны путешествиям, и люди попадают в какое-то пространство в своей жизни, в какое-то место которое они не могли видеть вначале. У вас есть какое-нибудь ощущение того, где вы сейчас находитесь?

Томас: А, понял. У меня какие-то части жизни в результате перевернулись вверх ногами, и это, надо сказать, настораживает, этого как-то странно, неуютно. Я точно не знаю, но мне кажется что это может быть очень важно.

На следующей встрече Джульетта и её дети снова присоединились к нам. Именно в контексте этой встречи Томас рассказал о каких-то смутных воспоминаниях о своей матери, которые до этого не были доступны его сознанию. Одно из этих воспоминаний было о том, как они шли домой из магазина… Томас предположил, что это было примерно в том же году, когда она покончила с собой. Он припомнил, что некоторое время её не было дома, и появилось смутное чувство, что, может быть, она лежала в больнице по какой-то причине. Пока они шли домой из магазина, они увидели мёртвого пса, кажется, терьера, его сбила машина. Томас припомнил, что его мама сказала что-то вроде: «Ох, дети здесь уже много плохого видели, слишком много». Она подняла мёртвую собаку, прижала её к себе, отнесла на пустырь, и они с Томасом вместе выкопали яму. Она положила терьера в эту неглубокую могилу, и они закидали её строительным мусором. Хотя Томас точно не мог припомнить её слов, он вспомнил, что мама прочитала отходную по терьеру и пожелала его духу доброго пути. И они потом снова шли по улице, и мама держала Томаса за руку. Но они не сразу пошли обратно домой. Они сели на краю канавки, мама смотрела на Томаса и плакала. Это продолжалось достаточно долго. Томас спрашивал маму снова и снова, что не гак, но она не могла ему ответить.

Это воспоминание стало основанием для беседы, направленной на восстановление участия, которая строилась на основе двух категорий расспрашивания, описанных в этой главе ранее. Прежде чем начать расспрашивать, я задал несколько общих вопросов, которые, как я надеялся, подготовят путь для начала беседы, направленной на восстановление участия.

7 крамольных фактов о казаках. Кто такие казаки и откуда они взялись. Подлинная история казачества.


Похожие статьи.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: